У нас впереди очень тяжёлый длинный период. Я его оцениваю в 5 лет
очень острого, 10–15 лет среднеострого кризиса, это если не будет войны,настоящей, большой, ядерной. Если мы, вы, люди бизнеса, учёные будем исходить из того, что тяжёлых мобилизационных решений можно избежать, что всё как-нибудь рассосётся,
то мы точно обречены. Никаких шансов я вам не даю, может быть, 1 из 100.
   Надо понимать, что сейчас происходит. Это война.Такое уже было в нашей истории – в 1910-е годы прошлого века, в начале 1920-ых годов, такое было во времена Великой Отечественной войны. Это война.
   Мы в СВОПе перелом заметили в 2006, в 2007–2008 годах. В 2011–2012 он уже совершенно оформился. Я помню, что мои коллеги тогда по моей просьбе сделали контент-анализ западной прессы: вообще ни одной позитивной статьи о России. Так начиналась война.
   Почему? Есть немалое количество причин. Главная заключается в том,что условный Запад начал, и быстро, терять позиции в мире, которые он занимал около пятисот лет. Этот кризис для него был обострён тем, что Россия не приняла тех правил, условий, которые ей навязывали. Стала символом и катализатором этого провала.
   Второе, Россия параллельно с этим отказом начала восстанавливать свой
стратегический потенциал, возобновив подрыв военного превосходства – фундамента экономического, финансового, политического, культурного доминирования Запада. Мы
делали это не для того, чтобы подорвать Запад. Но для того, чтобы обеспечить свою безопасность и суверенитет. Это дикое раздражение, которое мы начали вызывать, было связано, в том числе и в первую даже очередь, с тем, что мы подорвали возможность Запада перекачивать валовый национальный продукт в свою пользу: через экономические режимы, финансовые институты, через ту систему, которая была создана на основе почти пятисотлетнего прежде всего военно-политического
доминирования.
   Сначала был прямой колониализм, затем неоколониализм. Потом более утончённая его форма – либеральный глобальный империализм. В последние годы это была система тех институтов и правил, которые были созданы Западом, и к которым мы пытались приспособиться. У нас не пошло. Можно завести дискуссию, почему не пошло, но мне это достаточно очевидно.
   Корень нынешнего кризиса в том, что небольшая группа стран, в прошлом доминировавшая в мировой экономике и политике, создававшая правила, начала быстро терять свои позиции.
Плюс там развернулись очень сложные процессы, не решаются крупные проблемы типа экологии, исчезновения среднего класса, миграции и т. д. Идёт только шум и oр. Налицо и огромный рост социального неравенства, который, впрочем, и к нам относится.
   Могу назвать ещё 3–4 системные проблемы, которые я сведу к одной: современная система капитализма, то есть та экономическая система, в которую мы пытались войти, сама вошла в системный кризис. Мы на её излёте, распавшись и открыв свои рынки, сделали ей укол адреналина, продлили ей жизнь. Но в конечном счёте она все равно посыпалась, потому что она основана на бесконечном росте потребления и утратила этические корни, она противоречит базовым интересам выживания человечества.
   Нынешние западные элиты выросли на очень благоприятном фоне с конца 1980-х годов. Те из нас, кто застал эти времена, помнят, что в 1970-х, включая большую часть 1980-х на Западе были гигантские проблемы, схожие с современными. После 1990-х открытие огромных рынков их временно сняло.
   Сейчас эти элиты проигрывают, они цепляются за власть, потому что для того чтобы приспособиться к новому миру и реальным вызовам, они должны уступить эту власть. Они провалились. И тут стоит Россия, которая, во-первых, отрицает очень многие главные постулаты этого мира, во-вторых, своей военной мощью перекрыла ему дыхание, не позволяет навязывать свою волю силой.
   Возвращаясь к одному из вопросов, который был поставлен ранее, украинская проблема обострилась где-то в первой половине 2000-ых годов, в тот момент, когда В.В. Путин и ещё несколько выдающихся лидеров европейских стран, похоже, начали договариваться о создании общего пространства. Вот тогда США и ориентирующиеся на них силы начали раскачивать Украину, чтобы не допустить объединения.
   Сейчас идёт мировая война. Украина лишь один её, хоть и очень важный для нас, эпизод. Мы находимся только в начале её острой стадии. Она продолжится очень долго, минимум 10–15 лет, пока не установится новый баланс сил: экономических, политических, военных. Может быть, и 20–25 лет. Из этого и надо исходить. Я могу по деталям рассказывать, почему мы пришли к этому состоянию. Мы предсказывали такое развитие событий с конца 1990-х и, особенно, с конца 2000-х годов.
   Теперь, собственно говоря, про санкции. Во-первых, и марксисты, и либералы исходили из того, что экономические интересы превалируют. Мы сначала были марксистами, потом незаметно для себя из-за нехватки продуктов в магазинах перекатились под либералов.
   Но история – гораздо более сложный процесс, в котором моральные, военные, политические, исторические, географические факторы играют роль. Я бы даже сказал, что в каких-то отношениях экономика является лишь инструментом, условием продвижения своих интересов, ценностей во всех других областях.
    Санкции – это война. Она направлена на уничтожение нашего государства, она планировалась довольно давно, поэтому все в изумлении, что такие замечательные пакеты нам выкатились мгновенно. Некоторые коллеги знают, что мы предсказывали, предвидели такую войну уже несколько лет. Я думал, что она начнётся в 2019-ом году, потом ковид сыграл как маленькая война, отвлёк. Теперь всё это началось.
   Правильно или неправильно мы сделали, начав именно сейчас, это довольно сложный вопрос, который уж точно не относится к компетенции нашего собрания.
   И дальше есть очень простая вещь: это на десятилетие или даже на десятилетия. Если кто-то собирается снова договориться с нашими западными партнёрами и попытаться обратно войти в ту систему, из которой мы вышли, потом нас выломали, это стратегия абсолютно обречена на поражение, на поражение всех видов – и экономическое, и политическое, и военное, и, главное, внутриполитическое.
   Нужно было начинать раньше. Поэтому маленькие истории, типа упомянутой в нашей дискуссии ОБСЕ, была одна из многих ошибок российской внешней политики. Мы цеплялись за умирающие, но созданные другими странами, с их интересами, с другими ценностями организации.
   Если мы так продолжим, то, безусловно, поражение будет чудовищным. Мы можем снова потерять страну, но на этот раз, в отличие от 1990-х годов, нас будут добивать. Когда мы работали в СВОПе в 1990-е, то говорили друг другу: ребята, нас могут добить, давайте улыбаться. Мы улыбались. Вот сейчас наши улыбки не помогут – будут добивать.
   Что является выводом из моего выступления? Первое, нам нужно приспособиться, делать это как можно быстрее, за 2–3 года, с огромными потерями, безусловно. Потому что нужно будет жить в мире вне Запада, вне его экономической системы, но, естественно, сотрудничать там, где это возможно и необходимо.
   Никто же не будет заниматься чистым самоубийством – т.е. самоизоляцией. Но наш и национальный, и рациональный путь – стать одним из лидеров Мирового Большинства человечества, выходящего из-под западного доминирования.
   Это означает выход из политической системы, в которую мы попытались внедриться: все эти ОБСЕ, Россия-НАТО, потрёпанных МВФ и Мирового банка. Ошибок у российской дипломатии было очень много. Главная из них заключалась в том, что мы пытались
внедриться в систему, в которой мы жить не могли, которая могла бы принять нас только как подчинявшихся. Поэтому мы задержались в ОБСЕ, в Совете Россия-НАТО, в Совете Европы, во многих других учреждениях. Нужно из них спокойно выходить, без скандала.
   Конечно, нужно выходить со временем и из ВТО, потому что этот институт всё равно рушится, как и остальные системы. Но забрав себе выгоды. Потому что ВТО оказалось
полезным для развития нашей экономики, для многих сфер. Это первое.
   Второе, это конечно, коренная переориентация на другие рынки. Если её не сделать и быстро, то уверяю вас, мы тоже потерпим поражение. В первую очередь, это, конечно,
Китай, там есть огромные возможности, Индия, страны Юго-Восточной Азии, арабского мира, Латинской Америки.
   Третье, нужна концепция «крепости Россия», чтобы заниматься, в первую
очередь, своими собственными делами, внутренним экономическим развитием, развитием собственного рынка. Хотя это будет экономически относительно неэффективно.
   Четвёртое, нужна деколонизация нашего сознания. Большинство концепций и теорий, которыми мы оперируем, были созданы на Западе, исходя из его интересов и реальностей. Эти теории либо изначально корыстны, либо давно устарели. Нужно учиться думать самостоятельно. Банковское сообщество, которое вы представляете, может сыграть в этом существенную роль. Сейчас проявляются огромные возможности для того, чтобы развивать конкретные отрасли промышленности, осуществлять на деле поворот к Азии, к Латинской Америке, частично к Африке.
   Это и интеллектуальный поворот от того, к чему мы привыкли. Поэтому 3–4 года потерь, жёсткого приспособления, внутреннего мобилизационного переналаживания, перестройки элиты, перестройки, возможно, вашего сообщества. И затем выход на другие параметры развития – экономического, социального, военнополитического, морального.
Забудьте, господа, о том, что мы пытались стать частью Запада. Во-первых, это не получилось в силу целого ряда причин. Во-вторых, теперь тот Запад, в который мы хотели войти, может быть, он был слишком идеализирован, его больше нет. Мы что, хотим войти в тот Запад, который там есть? В тот Запад, который начинает сыпаться? Хотя мы можем посыпаться раньше, если мы будем продолжать попытки вернуться туда.
   Сейчас мы, кстати говоря, занимаемся этими вопросами и в Высшей школе экономики, и в других организациях, создав Консорциум по координации российско-китайских отношений, проводим работу для создания консультативных групп для взаимопроникновения бизнеса.
Безусловно, необходимо создание новой стратегии для России. К слову, мы этой темой занимались в 1990-ые годы, потом в начале двухтысячных, в начале 2010-ых. Последняя попытка оказалась не очень удачной, потому что она совпала с 2014 годом. Сейчас мы в СВОПе, в ВШЭ будем пытаться нарисовать стратегию движения вперёд, чтобы помочь обществу и государству. Некоторые её параметры неясны. Но очевидно одно – возвращение к status quo ante невозможно.
   Это не значит, что не надо разговаривать, не надо торговать. Но возможно только перемирие, мира не будет, пока наши западные партнёры не поймут, что возвращение привилегированных позиций в мировой системе невозможно. Это понимание, с моей
точки зрения, задача для целого поколения или двух.

(Антропоцентризм становится ведущей идеологией европейской цивилизации, поскольку ее (европейской цивилизации) генеральная установка – это ставка на индивидуальный материальный успех... В.И. Самохвалова отмечает, что антропоцентризм – это европейская модель мироощущения. Европейские цивилизации в большинстве своем моложе восточных, в них как бы присутствует свойственное молодому ощущению жизни увлечение собственными силами и возможностями, уверенность в своем всемогуществе, порождающее деятельный характер европейской культуры, активизм по отношению к миру. Данное понимание человека оказалось поддержано католической и протестантской идеологией, являющейся одной из основ европейской культуры. Традиционное христианство представляет человекоцентристскую идею земной жизни, утверждая человека в сознании того, что он венец творения, что Бог творец, прежде чем создать человека, первоначально обустроил всю землю специально как дом для него и дал все сущее в нем ему во владение, сделав хозяином всякого бытия [2, 161].
Развитие науки и, прежде всего естествознания в эпоху Просвещения, показало, что человек отнюдь не является центром мироздания и в масштабах Вселенной ему уготована весьма скромная роль. Это подорвало отношение к антропоцентризму. Однако, как отмечает В.И. Самохвалова: «антропоцентризм, имеющий в своем арсенале такие привлекательные лозунги, как «все во имя человека», «все для блага человека» и т.п. не хотел сдавать свои позиции, и его содержание перестраивалось, трансформировалось, представая в соответствующих времени обличиях»[2, 164]. С этим мнением согласен академик Н.Г. Холодный, считавший, что «антропоцентризм в различных его формах в течение веков пронизывал растущий и развивающийся «организм» науки и философии, образуя в нем многочисленные метастазы и давая начало все новым заблуждениям исследующей мысли» [9,176]

[...]

Многие пишут, - отмечает В.А. Кобылянский, что антропоцентризм устарел и необходим переход к «экоцентризму» и задается вопросами: какой «антропоцентризм» устарел – любой или какой-то особый, так сказать «неприличный антропоцентризм»? В чем особенность этого неприличного антропоцентризма?

[...]

Очевидно, что потребительская практика человечества, освященная традиционным антропоцентризмом, породив глобальные экологические проблемы, изжила себя. Сама необходимость выживания человечества требует перехода к другой идеологии и иной стратегии человечества. Альтернативу антропоцентризму мы видим в разработке идеологии, основанной на синтезе идей антропоцентризма и экоцентризма - нового антропоцентризма (термин В. Дежкина), основанного на идеях коэволюции общества и природы и новой этике. Практикой человечества должна стать практика, основанная на коэволюционном развитии общества и природы.)

Постгуманизм — это течение, последователи которого сомневаются в представлении о человеке как венце эволюции и стремятся понять, что вообще значит быть человеком в современном мире.

Ключевая идея постгуманизма — отказ от антропоцентризма. В парадигме гуманизма — например, в трудах античных философов Сократа, Аристотеля, Эпикура и других, а также в работах Канта, — человек и его благо выступают в качестве высшей ценности. В постгуманизме все несколько иначе. Его теоретики признают неотъемлемыми правами совершенствование физических, интеллектуальных и других возможностей человека, и даже достижение бессмертия. При этом человек — это всего лишь один из множества видов живых и неживых объектов на Земле — растений, животных, машин и т.д., а их роль в истории и эволюции не меньше, чем роль человечества. То есть, природа и культура перестают находиться в оппозиции, а становятся единым целым и постоянно взаимодействуют.

Идея постгуманизма появилась в 1977 году, когда американский писатель и литературовед Ихаб Хассан привел Прометея в качестве примера постчеловека. Подарив людям огонь, Прометей разрушил границу между божественным и человеческим. Сегодня в качестве огня выступают технологии и наука, развитие которых привело к размытию самой идеи человека.

Эволюционный путь должен привести к появлению постчеловека — им станет киборг, получившийся в результате слияния человека и машины. Философ Жан Бодрийяр писал о том, что, став полностью зависимыми от технологий, мы не сможем с точностью ответить, человек мы или машина.

Постгуманизм и трансгуманизм: разница подходов

Понятия постгуманизма и трансгуманизма часто смешиваются, поскольку обе этих концепции размышляют о будущем человека в контексте всепроникающих технологий. Многие рассматривают их в качестве синонимов, антонимов или частей друг друга. Объяснить разницу между этими понятиями попробовали Р. Раниш и С. Согнер. Они считают, что трансгуманизм — это высшая форма гуманизма, основанная на гиперболизированных идеях Просвещения: культе разума, подчинении технологии, индивидуализме и победе над смертью. Трансгуманисты рассматривают науку и технику как инструменты для продления жизни и преодоления любого несовершенства человека. Постгуманисты же более скептичны: они не рассматривают технологии в качестве главного объекта интереса и считают, что главная проблема человечества — не в биологическом несовершенстве, а в эгоцентризме и зацикленности на самом себе.