В процессе непрерывного обновления армия потеряла боеспособность
В России грядет смена власти. В ожидании этого события чиновники новой команды примеряют кресла и должности, а старой — подчищают хвосты. Один из таких длиннющих хвостов, который тянется за всеми президентами новой России, — это реформа армии. Кто только ни пытался с ней покончить, но хвост армейских проблем каждый раз отрастал заново. И вот наконец на финише своего президентства Дмитрий Медведев решительно его обрубил, заявив: «Реформирование Вооруженных сил практически завершено».
Неужели? Сколько раз мы слышали эти слова? Можно ли рассчитывать, что на сей раз они наконец сбудутся и хотя бы на ближайшее десятилетие эта реформа станет последней? В этом пытался разобраться журналист «МК».
Как-то один военачальник сказал: пока у нас остается хотя бы с десяток ядерных ракет, к нам никто не сунется. А до тех пор реформируй армию сколько хочешь.
Такая перспектива имеется. Каждый, кто объявляет «реформа завершена», тут же прибавляет «фактически», «в основном», «в целом»… В версии Дмитрия Медведева было «практически». А значит, пути для новых реформ у нас всегда открыты. Тем более что нет ни одного человека, который, зная реальное положение дел в армии, мог бы сказать: реформа больше не нужна.
Нужна. Даже очень. Но умная, продуманная, идущая от головы, а не от того места, которым она каждый раз к нам же и оборачивается.
***
В постсоветской России о необходимости реформы армии впервые заявил еще Борис Ельцин. В 1991 году он назначил министром обороны главного армейского связиста Константина Кобеца, поддержавшего его во время августовских событий, и поручил ему из имперской армии бывшего Союза сделать новую армию демократической России.
Не сложилось. Кобец был арестован за необоснованное перечисление бюджетных миллиардов в коммерческие структуры (тогда министров за это еще сажали). И в 1992-м Минобороны возглавил десантник Павел Грачев. Он первый заявил, что армию надо формировать по смешанному принципу с дальнейшим полным переходом на контракт. Но в июне 1996 года и его с подмоченной репутацией отправили в отставку.
Его преемником в декабре 1996-го стал танкист Игорь Родионов, который не смог договориться с Советом обороны, который добивался быстрого сокращения армии. Но Родионов требовал сначала написать концепцию безопасности, а потом уже что-либо сокращать.
В мае 1997-го Ельцин уволил Родионова, обвинив в «медленном продвижении реформы». Следующим министром стал ракетчик Игорь Сергеев. Он за реформу взялся активно: объединил ВВС и ПВО, подчинив новому виду армейскую авиацию, отобранную у сухопутчиков, ликвидировал главкомат Сухопутных войск (позже его восстановили), а родные РВСН из рода превратил в вид, переподчинив ему армию ракетно-космической обороны (РКО). Но РКО, как часть системы ПВО, так и осталась в РВСН инородным телом, и в 2001-м РКО из РВСН убрали, передав ее Космическим войскам.
В марте 2001-го Сергеев подал в отставку, не согласившись с сокращением 600 стратегических ракет, и новым министром президент Путин назначил своего коллегу по КГБ Сергея Иванова, который тоже незамедлительно приступил к реформе. Он пообещал увеличить оборонный бюджет, повысить офицерам оклады, обеспечить их жильем, покончить с дедовщиной, перевести армию на контракт и перевооружить.
Денег Иванову действительно давали больше, но куда они утекали, в Счетной палате понять не могли. Причем лично министр в каких-либо сомнительных схемах замечен не был. Зато высший генералитет при нем чувствовал себя весьма вольготно, за что к нему, филологу по образованию, прочно приклеилось прозвище «фило-лох».
Денег офицерам по-прежнему не хватало, оружие в войска поступало штучно, к тому же Иванову пришлось публично признать, что армия полностью контрактной не станет, это коснется лишь частей постоянной боевой готовности. «А никто и не обещал и не ставил цель перевести Вооруженные силы полностью на контрактный способ комплектования, — заявил он. — …Во-первых, у нас на это нет средств, а во-вторых, это нам не нужно с учетом исторических и культурных традиций России», — о чем ранее министр-филолог, видимо, не догадывался, хотя в 2004–2007 годах на формирование контрактной армии было израсходовано 84,4 млрд. рублей.
Уже с 2003 года Сергей Иванов периодически докладывал президенту, что армия им отреформирована и сокращена. При этом Генштаб — мозг армии — продолжал жить своей жизнью, разрабатывая планы по упразднению главкоматов и округов. Когда окончательно запутавшийся народ захотел наконец понять, так будет у нас все же реформа армии или она уже закончена, начальник Генштаба Юрий Балуевский выдал историческую фразу: «военная реформа продолжается» и будет длиться «бессрочно».
Это было сказано 20 января 2007 года, а 7 февраля того года министр Иванов в Госдуме заявил: «Реформ в Вооруженных силах больше не будет, предстоит лишь их модернизация». Он заверил: в дальнейшем сокращение боевых частей производиться не будет, равно как и повальные увольнения офицеров по организационно-штатным мероприятиям. «Уменьшение численности будет проходить лишь за счет тех, кто выслужил установленные сроки».
Спустя неделю Иванов ушел на повышение, а Верховный главнокомандующий Владимир Путин сказал: «С задачами, которые я ставил перед ним в Министерстве обороны, он справился».
***
Наверняка что-то похожее мы скоро услышим, когда на повышение отправится и нынешний министр обороны Анатолий Сердюков. Во всяком случае, за свою реформу армии он уже отчитался.
Она оказалась самой масштабной и беспощадной. Как заявлял Сердюков в одном из промежуточных отчетов, «мы должны были выйти на численность армии в 1 миллион к 2016 году. Но, поджав все свои ресурсы, вышли на нее в 2009-м». (Сейчас, говорят эксперты, армия насчитывает 750–800 тысяч, хотя в Минобороны это отрицают.)
Успехом его реформы, по общему признанию, стала ее социальная составляющая. Наконец сдвинулся с мертвой точки жилищный вопрос, реально повысились оклады военных, началась гуманизация призывной службы, был взят курс на строительство контрактной армии (надолго ли?). При этом все, что касается непосредственно военного строительства, у специалистов не находит единой оценки.
С самого начала то, что относилось к структурным изменениям Вооруженных сил, оказалось тайной для всех. Это вызвало возмущение даже у вечно послушной Думы, которая предлагала сначала написать военную доктрину — определить угрозы, противника, исходя из этого численность, структуру, вооружение и принципы комплектования армии, — а потом уже реформировать. Но войска начали резать без этих «глупостей», по принципу: ввяжемся в бой, а там разберемся.
Совсем недавно главный исполнитель этих планов — начальник Генштаба Николай Макаров — сказал: «Нравится кому-то или нет, но российские Вооруженные силы стали абсолютно другими. Теперь надо смотреть вперед, а не спорить, что сделано так, что не так, — это все равно уже сделано».
Вот уж точно. Поэтому спорить не буду. Лучше расскажу об официальном подведении итогов реформы, где мне довелось присутствовать. Думаю, чтобы понять, была ли эта реформа на самом деле успешной, весьма показательна та атмосфера, в которой все происходило.
***
Итак: зал Академии Генштаба. Расширенная коллегия Минобороны. Дмитрий Медведев — Верховный главнокомандующий, стоя на трибуне, говорит: «Реформирование Вооруженных сил практически завершено».
Казалось бы, в этот момент все 500 высших военных чинов, собранных по такому случаю со всей страны, в едином порыве должны вскочить с мест и заглушить речь президента бурными аплодисментами.
Но зал безмолствовал. Многие офицеры, утомленные долгим авиаперелетом, дремали. Новость о конце реформы их не разбудила. Не произвела она заметного впечатления и на Сергея Иванова, который теперь уже в новом качестве скучал в президиуме. Интересно, вспомнил ли он в тот момент, как обещал, что больше не будет реформ, сокращений боевых частей, повальных увольнений?.. А может, он размышлял, как наградят нынешних реформаторов?
— Ходят слухи, — шепнула я одной журналистке, — начальнику Генштаба генералу Макарову в благодарность за реформу сегодня присвоят звание маршала.
— Не может быть! — удивилась она. — Наш военный обозреватель мне, наоборот, сказал: смотри в оба, на коллегии могут снять Макарова или Сердюкова за провал реформы.
— Спокойно, награждать и снимать никого не будут, — резюмировал авторитетный военный эксперт. — Лишняя шумиха сейчас ни к чему. Всем по-тихому скажут спасибо и уберут при формировании нового правительства.
Не правы оказались все.
Но такой разброс мнений понятен: с точки зрения нормальной человеческой логики происходящее в Минобороны объяснить трудно. И у нынешней реформы как с самого начала не было четко выверенных задач и целей, так теперь нет для нее и однозначных критериев оценки (ее и реформой-то решились назвать лишь недавно, а так все твердили: это не реформа, а приведение армии к «новому облику»). Лишний раз это доказал и «секретный абсурд» с присвоением генералу Макарову звания Героя России втайне от всей страны.
Секрета, правда, не вышло. Сначала сам президент «сдал» генерала, поздравив при всех «с важным событием в жизни». Затем шум поднялся в Госдуме: «Почему начальника Генштаба, разгромившего и Генштаб, и Вооруженные силы, награждают секретным указом?» И пошло-поехало…
Через пару дней «источник в российском военном ведомстве» вынужден был объясниться: награжден генерал за «большой вклад в укрепление боеготовности страны и успешное приведение Вооруженных сил к новому облику».
И в чем тут секрет?
Но весьма показательно, как происходило награждение: «Во время перерыва на обед высшее руководство Минобороны, главкомы видов Вооруженных сил и командующие военных округов по традиции собрались на встречу с президентом страны. Там и был оглашен закрытый Указ Президента РФ о присвоении Николаю Макарову звания Героя России и вручена Золотая Звезда».
Вот так: между салатами и бутербродами…
По-моему, трудно нанести большее оскорбление человеку, который честно, пусть и в меру сил, старался выполнить сложнейшую задачу.
Но, может, его наградили за какой-то другой «подвиг»? Допустим, за результат, который показала армия на последних президентских выборах, а за реформу еще накажут следующим «секретным» указом?
***
В день коллегии мы, журналисты, сидящие в зале, о награде еще не знали и просто слушали отчетный доклад министра. Читал он его монотонно, без энтузиазма, что окончательно сморило военных, которые роняли отяжелевшие головы на погоны своих соседей. Не дремали только журналисты. Хотя кое-какие моменты реформаторской логики от нас все равно ускользали.
К примеру, в разделе о ВВС министр сказал: «Новой техникой оснащены более 30 авиационных эскадрилий, в том числе вертолетами Ми-28Н, Ка-52 и Ка-226». Но вертолеты — это армейская авиация, а о ней в разделе «Сухопутные войска» было сказано: «Для повышения мобильности и огневых возможностей войск военных округов (почему не оперативных стратегических командований? — О.Б.) созданы 8 баз армейской авиации». Так при чем же тут ВВС? В них, кстати, по словам министра, тоже «образованы 7 крупных авиационных баз с современной инфраструктурой».
Короче, без эксперта не разберешь. Но если начинаешь разбираться, выходит еще хуже. Так, профессор кафедры академии Воздушно-космической обороны доктор военных наук Алексей Сиников считает, что авиабазами не воюют. «Попытки придания авиабазам свойств оперативно-тактических формирований выглядят нелепо как с точки зрения военной науки, так и просто здравого смысла».
То же самое мне говорил один авиационный генерал про авиабазу «Домна», где сейчас размещено около 100 самолетов и вертолетов:
— У нас ни один аэродром не приспособлен для базирования стольких машин. В случае неожиданного воздушного налета командир их несколько часов будет разгонять. Ну-ка посчитайте: даже если на руление и взлет каждому самолету дать по 2 минуты, сколько это? А как на такой базе укрыться от первых ракетных ударов? Летчиков ударной авиации всегда учили: где бы ни сели, главное — рассредоточиться, чтобы одним ударом не накрыло всех. А там они в куче стоят — крыло к крылу. Пройдется сверху F-16 из пушечки, никаких бомб не надо, и верти дырку для самого главного натовского ордена…
Но реформаторам видней. Говорят, еще в 2009-м генерал Макаров намекнул, что на содержание 245 аэродромов ВВС нужно минимум по миллиарду рублей на каждый. А создав авиабазы, можно сэкономить. Сначала говорили, что их будет 55. Потом 8–10 и лишь на стратегических направлениях.
***
Сухопутные войска, продолжал отчет министр, «с переходом на бригадную основу стали более компактными и мобильными. Развернуто 85 общевойсковых и специальных бригад». О том, что 60% из них оказались небоеготовы, он не вспоминал.
Бригадный опыт, конечно, еще предстоит оценить экспертам, но меня лично интересует: почему военачальники так не любят о них говорить? Во всяком случае, мои вопросы дилетанта почему-то всегда вызывали у них сильное раздражение.
Как-то на учениях, когда одна из бригад оборонялась от противника, наступавшего с запада, я пытала полковника Генштаба:
— Если в дивизии по штату больше людей и вооружения, почему вы обороняетесь бригадой?
— Бригада мобильней, — бросил он привычный аргумент.
— Зачем мобильность в обороне, — не понимала я, — чтоб быстрей бежать? А нападать мы ни на кого не собираемся — доктрина у нас оборонительная. И если бригады столь прекрасны, то почему в самых мобильных войсках ВДВ сохранили дивизии? Да и мобильность бригад сильно преувеличена. На учениях «Запад-2009» переброска одной из них из Москвы в Белоруссию всего на 1000 км заняла пять суток. И это в регионе, где развитые коммуникации, а противник не оказывал на них никакого воздействия. Что же говорить о перебросках на восток в обстановке реальной войны?
Обычно после всего этого я слышу, что с такими гражданскими лохами, как я, просто не о чем говорить. Для того чтоб оценить громадье реформаторских планов, нужно окончить хотя бы академию Генштаба. Замечание, что министр Сердюков ее тоже не кончал (он прошел лишь месячный курс), а реформу проводит, еще больше вызывает высокомерный гнев.
Признать, что создание бригад — мера вынужденная, так как от дивизий ни по составу, ни по вооружению ничего не осталось, мои собеседники, как правило, не хотят. И окончательно прекращают диалог, когда звучит самый нелюбимый вопрос: с кем этими бригадами вы собрались воевать, если после всех сокращений нашему солдату в европейской части теперь противостоят 10 солдат НАТО, на каждый наш танк приходится по 2 их танка, на 1 самолет — 3–5 натовских? А на восточном направлении двухмиллионной армии Китая противостоит наша группировка в 80 тысяч.
***
Весьма неожиданными в докладе министра оказались и цифры. Особенно меня поразила одна: с 2008 по 2011 год в войска поставлено 106 зенитных ракетных комплексов ПВО ВВС.
Любой из спящих на коллегии пэвэошников мог бы рассказать, что сегодня всю территорию России прикрывает менее сотни «живых» комплексов С-300. Кое-кто даже называет цифру 70. Откуда же взялись эти 106?
Причем С-300 ОПК больше не делает. На боевое дежурство в последние годы поставлено лишь 3 полка С-400. Хотя слово «полк» тут звучит лукаво. В СССР полки ПВО состояли из 16 дивизионов. Потом их становилось все меньше, меньше, и в последние годы полки были уже двухдивизионного состава. Прекрасно помню, как в Подмосковье на дежурство ставили первые 2 дивизиона С-400. Тогда тоже ни у кого не повернулся язык назвать их полком. А теперь ничего, поворачивается.
Ну и чем же защищать с воздуха все эти большие военные городки, которые строят вместо 22 тысяч старых гарнизонов, 10 крупных учебных центров — вместо прежних 65 вузов, мощные авиабазы, КП стратегических командований… Недавно я спросила начальника Генштаба: укрупнение — это, конечно, удобно, но в случае чего ведь одной высокоточной ракетой бабах — и сразу нет воинской части в 50–100 тысяч.
Генерал успокоил: «Внезапно такие вещи не происходят. Взять хотя бы Великую Отечественную или любую войну, которая была в арабском мире. Какой-то период, когда явно вырисовывается опасность, существует. Эту опасность надо только вовремя просчитать».
Хорошо бы… А тот, кто будет считать, знает, что внезапность — один из главных факторов начала войны? Но, судя по результатам последней реформы, всерьез воевать с таким противником, как НАТО, мы не собираемся. По крайней мере до тех пор, пока у нас остается главный аргумент — ядерное оружие. Не хотелось бы только, чтоб когда-нибудь из главного он превратился в последний.
Ольга Божьева
