Продолжение. Начало в №№ 19, 21, 27, 28
Огромной ошибкой, унаследованной новой Россией от СССР, стала экономика с креном развития сырьевых отраслей и сохранение избыточных производственных мощностей.
Окончательно советскую систему мобилизационной подготовки экономики в 60-80-х годах подорвали и довели в конце концов до полного краха (вместе со всей экономикой) не появление новых высокотехнологичных и требующих длительных сроков изготовления и дорогостоящих систем оружия и даже не СОИ, а непомерные требования Минобороны и Генштаба в отношении увеличения мобилизационных мощностей по производству традиционного вооружения.
Возникла абсурдная ситуация. Советская экономика давно уже перевыполнила задания Сталина по производству стали, угля и нефти, которые он поставил в 1946 году с тем, чтобы оградить СССР «от всяких случайностей». И тем не менее она испытывала дефицит во всех этих материалах и стремилась произвести их как можно больше. В то же самое время колхозные поля на территории всей страны были усыпаны многими миллионами тонн металлолома от сломанных тракторов, тогда как заводы ускоренными темпами увеличивали их производство, хотя СССР накануне своего краха выпускал тракторов в 6-7 раз больше, чем США. Промышленное оборудование и машины из года в год становились все более металлоемкими. Водители грузовых автомобилей сливали в канавы миллионы тонн горючего только для того, чтобы избавившись от него, доказать, что они выполнили план по километражу, и тем самым заработать несколько дополнительных рублей (их зарплата зависела от достигнутого километража, а последний должен был соответствовать количеству затраченного горючего). Вдоль железных дорог громоздились горы гибнущих под дождем удобрений, в то время как производительность сельского хозяйства непрерывно падала.
Такой парадокс можно, впрочем, легко понять, если учитывать, что фабрики по производству удобрений строились и поддерживались в действующем состоянии в первую очередь в качестве резервной базы для боеприпасной промышленности. В отчаянии от всего этого многие экономисты приходили к выводу, что расточительство представляет собой неотъемлемую часть всякого централизованного планирования и что единственным способом избавления от этого безумия являются либерализация цен и предоставление свободы рыночной стихии.
При этом они не учитывали, что во время Второй мировой войны советская промышленность действовала вполне эффективно и, возможно, даже менее расточительно, чем, к примеру, германская.
ПОЧЕМУ СОВЕТСКАЯ ЭКОНОМИКА БЫЛА РАСТОЧИТЕЛЬНОЙ?
Причины невероятной затратности экономики СССР становятся много понятнее, если принять во внимание мобилизационную систему страны в то время.
Хотя подлинные масштабы советских мобилизационных приготовлений к будущей войне в 60-80-х годах до сих пор остаются тщательно охраняемой тайной, можно смело предположить, что они были близки к советским представлениям о мобилизационных возможностях США, с которыми Советский Союз стремился достичь паритета по всему диапазону военных усилий. Если взять оценки Генеральным штабом американских мобилизационных возможностей за базу для расчетов, то используя таблицы межотраслевого баланса, можно приблизительно оценить то количество металла, нефти, каучука и других материалов, которые Госплан считал необходимым для производства всего того вооружения, которое было предусмотрено мобилизационными планами Генштаба.
Я уверен, что полученные при этом гигантские цифры поразят воображение. И они объяснят многое из того, что происходило в экономике СССР.
Во-первых, станет ясным, что оборонная промышленность выпускала в мирное время большое количество вооружения и военной техники просто для поддержания «теплой» производственной базы, позволявшей быстрее выйти на полную мощность в случае мобилизации.
Во-вторых, они объяснят подлинные причины постоянного роста доли гражданской продукции внутри самой оборонной промышленности. Удовлетворение потребительских нужд населения никогда не было решающим мотивом создания и развития гражданского сектора в рамках ВПК. Его существование объяснялось двумя основными целями: с одной стороны, он должен был служить готовым к немедленному использованию резервуаром дополнительной рабочей силы, оборудования и производственных площадей для ускорения мобилизации в случае войны, а с другой - предназначался для субсидирования за счет своих прибылей производства вооружения и искусственного занижения стоимости военной продукции. Именно в этом крылась одна из причин мнимой дешевизны советского оружия.
В «дефицитной» советской экономике никого не беспокоили низкое качество и убогий внешний вид гражданских изделий, выпускавшихся оборонными предприятиями. Потребителю приходилось их покупать за неимением лучшего. Естественно, что ВПК ревниво оберегал свою монополию на производство товаров длительного пользования (телевизоров, радиоприемников, холодильников, стиральных машин и т. д.), оправдываясь необходимостью поддержания мобилизационной базы.
В-третьих, в интересах мобилизационной готовности предприятия часто были вынуждены держать более высокий по сравнению с потребностями мирного времени уровень по причинам технологического порядка, ибо многие процессы (выплавка алюминия, производство кокса) требуют обеспечения непрерывного цикла.
Наглядным примером служит алюминиевая промышленность. В настоящее время Россия ежегодно выплавляет почти 4 млн тонн алюминия, в то время как внутреннее потребление не превышает нескольких сот тысяч тонн в год. Весь остальной идет на экспорт. СССР производил 4 млн тонн алюминия в год, однако вывоз его как стратегического металла был запрещен. Некоторая часть выплавляемого алюминия использовалась в военном производстве, но основная его масса шла на производство низкокачественных изделий или просто в металлолом. Объяснялось подобное расточительство необходимостью поддержания алюминиевой промышленности в состоянии постоянной готовности для удовлетворения огромного скачка использования этого металла в военных целях в случае мобилизации, когда самолеты будут выпускаться уже не тысячами, а десятками тысяч.
По той же причине в СССР в избыточном количестве производились сталь, титан, магний и другие металлы, а также станки и даже транспортные средства. То есть на деле экономика СССР была экономикой перепроизводства, а не дефицита.
Весьма сомнительно, что в последние десятилетия советское руководство понимало все происходящее в экономике и во сколько обходится поддержание высокого уровня мобилизационной готовности. Вполне очевидно: оно отдавало себе отчет в том, что отсутствие развитого потребительского сектора вследствие хронической нехватки ресурсов на гражданские нужды имело негативные последствия для населения и сдерживало экономическое развитие. Поэтому время от времени разрабатывались амбициозные проекты удовлетворения потребностей гражданского населения (в сельском хозяйстве, жилищном строительстве, выпуске потребительских товаров и т. д.), на которые выделялись огромные финансовые средства (в 1989 году субсидии сельскому хозяйству составили 90 млрд рублей, в четыре раза больше, чем официальные расходы на оборону).
Однако в реальной действительности громогласно объявляемые смены приоритетов развития (от группы «А» к группе «Б», если использовать лексику Госплана) в пользу потребительских товаров и услуг сводились к перераспределению «дутых» инвестиционных рублей.
Подобные новые цели устанавливались без отказа от старых (поддержание мобилизационных мощностей, разработка современных вооружений на базе высоких технологий, массовое производство нового, все более сложного вооружения). Они не отменяли принятую практику распределения ресурсов и не ликвидировали существующую систему приоритетов. А это означало, что в реальной жизни вся система управления экономикой, как и прежде, ориентировалась на воспроизводство этих самых приоритетов, то есть на подготовку к войне.
Более того, такие неуклюжие попытки повышения жизненного уровня населения приводили к ухудшению общей ситуации в стране, так как они вели к дополнительным неэффективным затратам материальных и людских ресурсов. Их следствием также был огромный рост незавершенных строительных объектов, количество которых в последние годы существования СССР исчислялось сотнями тысяч. Таким образом, каждый новый год вел к росту реальных или мнимых дефицитов и связанной с ними скрытой инфляции.
Как и прежде, оборонный сектор сохранял приоритетный доступ ко всем качественным видам ресурсов - квалифицированной рабочей силе, лучшим ученым, новейшим технологиям, гарантированным поставкам других ресурсов по субсидированным ценам.
Исследования, проведенные Институтом народнохозяйственного прогнозирования Академии наук СССР в конце 80-х годов, свидетельствуют, что если бы вся продукция советского машиностроения была оценена по мировым рыночным ценам, то оказалось бы, что доля вооружения составила бы более 60% этой продукции, а доля товаров народного потребления не превысила бы 5%.
Эти цифры показывают, что уровень милитаризации советского машиностроения был феноменально высоким.
Однако, к сожалению, эти выводы Института народнохозяйственного прогнозирования или были проигнорированы большинством официальных лиц и экономистов, или некритически цитировались (и до сих пор цитируются) как доказательство того, что машиностроение расходовало на военное производство 60% физических ресурсов (то есть металла, энергии, рабочей силы, производственного оборудования и т. д.).
СТРУКТУРНЫЙ ДИСБАЛАНС
Совершенно ясно, что высокий уровень милитаризации машиностроительной промышленности объяснялся в первую очередь чрезвычайно низкой производительностью гражданского сектора этой отрасли. Это явилось следствием того, что в течение более чем полувека все лучшие технологии, материальные и людские ресурсы направлялись именно в военные и связанные с ними отрасли, в то время как гражданские производство и инфраструктура обрекались на частичную или полную неэффективность. Отсталость гражданского сектора была прямо пропорциональна тем ресурсам, которые отрывались от него в пользу производства военного. Такая экономика может обменивать свои продукты только на принудительной или некоммерческой основе через прямое распределение ресурсов по искусственно установленным ценам. Другими словами, она может функционировать только в случае неприятия законов рыночной системы. Если эту экономику внезапно перевести на цены, соответствующие или приближающиеся к мировым, то весь строй технологических связей внутри нее неизбежно в конечном итоге рухнет. И это как раз то, что мы наблюдаем в России на протяжении последних двадцати лет.
Подобное искажение экономики, когда она не реагирует на такие монетаристские меры, как сокращение военных закупок, и не допускает перелива ресурсов из военного производства в гражданский сектор, представляет собой структурную милитаризацию в отличие от обычной милитаризации, которая может быть измерена долей военных расходов и военного производства в национальном бюджете, ВНП и т. д. В структурно милитаризованной экономике можно вообще прекратить всякие закупки вооружения, и тем не менее столь решительный шаг не приведет к автоматическому или с помощью «невидимой руки рынка» росту эффективности гражданского сектора или иным заметным переменам к лучшему в экономике. Более того, экономическая ситуация в такой стране может даже ухудшиться.
Объясняется этот парадокс тем фактом, что в структурно милитаризованной экономике основное расточительство (перепроизводство) ресурсов происходит не столько в оборонном секторе, сколько в так называемой гражданской экономике.
Ввиду крайней запущенности гражданской экономики даже простое поддержание, не говоря уже о модернизации, гражданского сектора требовало несравненно большего, чем собственно в военном производстве, количества первичных ресурсов: сырья, энергии, строительных мощностей. Для того чтобы сохранить свое убогое сельское хозяйство, Советский Союз был вынужден производить в несколько раз больше тракторов и удобрений, чем США. Если верить Михаилу Малею, занимавшему в первые годы президентства Бориса Ельцина пост его советника по вопросам оборонной конверсии, только один металлургический комплекс потреблял больше ресурсов, чем военная промышленность с ее шестью миллионами рабочих и служащих.
Экономика подобного типа совершенно неизвестна на Западе, где сокращение оборонных расходов рано или поздно приводит к переливу ресурсов из военного в гражданский сектор. Проводящие конверсию европейские страны находятся в более выгодном положении, так как они могут опереться в процессе конверсии на функционирующие рынки капитала и устоявшуюся систему рыночных цен. Они также располагают многочисленными специалистами для оказания различных посреднических услуг и т. д. Люди имеют возможность сменить место работы и проживания, приобрести другую специальность. Рынок позволяет без особого труда продать с аукциона новым владельцам здания и оборудование бывших оборонных предприятий, а также землю, на которой они находятся. Таким образом, оборонная конверсия на Западе носит диффузный характер. Падение спроса в одном месте в конечном итоге компенсируется его ростом в каком-то другом.
К сожалению, необходимость демонтажа структурно милитаризованной экономики была проигнорирована российскими экономистами-реформаторами.
Их наиболее очевидными ошибками стали твердая убежденность в способности денег сыграть решающую роль в перестройке российской экономики и вера в возможность управления ею с помощью одной только бюджетной и кредитной политики. Действительно, соблазнительно использовать финансовые индикаторы для подведения итогов экономического развития и формулирования его перспектив, вместо того чтобы разбираться в сложных деталях и проблемах технологических и структурных дисбалансов между гражданским и военным секторами экономики. Более того, практика использования финансовых индикаторов в качестве ориентиров экономической политики принята во всем мире и не слишком сложна в интеллектуальном и административном отношении ввиду наличия большого числа готовых и проверенных на практике рецептов.
Однако одной из самых больших ошибок экономистов-реформаторов, на мой взгляд, стала неспособность понять и устранить основное препятствие на пути ликвидации структурных дисбалансов в российской экономике - унаследованную новой Россией от СССР систему мобилизационной подготовки с ее креном на развитие сырьевых отраслей и сохранение избыточных производственных мощностей.
«Наша экономика перестала быть директивно-плановой, а мобилизационные планы действуют еще со времен царя Гороха», - констатировал президент Владимир Путин при обсуждении состояния мобилизационной готовности на заседании Совета безопасности РФ 27 ноября 2001 года. Лишь на Совете обороны в ноябре 1997-го выяснилось, что вплоть до этого времени основным руководящим документом по мобилизационной подготовке российской экономики оставался разработанный в 1986 году советский мобплан, в котором, в частности, были заложены поставки вооружения в так называемый расчетный год (то есть год после начала мобилизации) армиям давно усопшего Варшавского договора. А этот мобилизационный план, как заявил после заседания Совета обороны тогдашний председатель правительства Виктор Черномырдин, затрагивал 100 процентов предприятий и организаций.
Виталий ШЛЫКОВ
председатель Комиссии по политике безопасности и экспертизе военного законодательства Общественного совета при Минобороны России