Послевоенный советский бюрократический аппарат служил тормозом при разработке и производстве нового оружия
Продолжение. Начало в №№ 19, 21
Технический прогресс и усложнение вооружения и боевой техники, естественно, привели к возникновению специализированной военной промышленности и в Советском Союзе, причем даже раньше, чем в Соединенных Штатах. Такая техника, как новое поколение боевых самолетов, к разработке которых в СССР приступили в конце 30-х годов, уже не могла, например, собираться на базе автомобильных деталей и двигателей.
СТАРЫЕ ПОДХОДЫ В НОВЫХ УСЛОВИЯХ
Начался процесс постепенного технологического и организационного обособления военного производства от остальной экономики. Уже в 1936 году из Наркомата тяжелой промышленности, отвечавшего до этого как за военное, так и за гражданское производство, был выделен Наркомат оборонной промышленности, на который среди других задач возложили руководство мобилизационной подготовкой всей промышленности. В 1939 году Наркомат оборонной промышленности в свою очередь разделили на Наркомат авиационной промышленности, Наркомат судостроительной промышленности, Наркомат вооружения и Наркомат боеприпасов, в каждом из которых имелись военно-мобилизационные отделы.
31 января 1938 года была образована Военно-промышленная комиссия (ВПК) при Совете народных комиссаров (СНК) СССР - орган непосредственного руководства сначала Наркоматом оборонной промышленности, а затем и созданными на его основе специализированными наркоматами. Именно возрожденная в 1957 году ВПК (первую комиссию ликвидировали в конце 1939-го) стала впоследствии, по большому счету несправедливо, персонифицированным выражением всего советского военно-промышленного комплекса и символом милитаризации отечественной экономики.
После Второй мировой войны появление ракетно-ядерного оружия, реактивной авиации и другой сложной техники потребовало небывалой ранее специализации военного производства. В этой области СССР быстро обогнал все западные страны, включая Соединенные Штаты. Апофеозом военно-научной и военно-производственной специализации стали невиданные на Западе «закрытые города», вся деятельность которых была связана с тем или иным обособленным направлением развития вооружения или его отдельных образцов.
Однако в отличие от США рост специализации военного производства никак не отразился на системе мобилизационной подготовки советской экономики. Просто значительно расширились стоящие перед ней задачи. Чтобы изготовить современные и перспективные на тот период образцы вооружений, требовались уже не только чугун, сталь, алюминий или нефть, а совершенно новые, не использовавшиеся ранее материалы, редкоземельные элементы, приборы и оборудование. При этом, как и прежде, задания на их производство ставились не только в целях удовлетворения потребностей текущего выпуска вооружения, но и с учетом создания мобилизационных мощностей на случай новой мировой войны.
В СССР появились даже мобилизационные мощности, предназначенные для строительства межконтинентальных баллистических ракет, стратегических бомбардировщиков и атомных подводных лодок. Тогда как американцы этим никогда не занимались, считая данные виды вооружения малопригодными для мобилизационного развертывания ввиду чрезвычайно длительных сроков их изготовления.
АМЕРИКАНСКАЯ ОЦЕНКА: ЖЕСТКО, НО ВЕРНО
Быстрые темпы военно-технического прогресса и появление все новых поколений вооружения сделали мобилизационное планирование более сложным и менее прозрачным, чем ранее. В результате советские мобпланы начали утрачивать обоснованность и реалистичность. На их низкую эффективность и даже абсурдность в радикально изменившихся условиях обратили внимание и заокеанские эксперты. В одном из исследований Гудзоновского института, основанного в 1961 году известным футурологом и военным теоретиком Германом Каном, давалась следующая, на мой взгляд, вполне адекватная оценка способности СССР к переводу экономики на военные рельсы: «Традиционный образ советской политической системы ассоциируется с диктаторскими полномочиями, которыми наделено руководство страны. Тем самым создается впечатление, будто Советский Союз может направлять развитие экономики в любое желаемое русло и что политическая власть в стране ничем не ограничена. Такая точка зрения не учитывает, однако, одного весьма важного ограничения.
Руководство политикой в СССР в такой степени зацентрализованно, что без одобрения на самом высоком уровне не могут приниматься решения даже по весьма тривиальным, с точки зрения Запада, вопросам. Работа обслуживающего аппарата, занятого подготовкой всей массы решений, выносимых на уровень Политбюро, носит в лучшем случае несогласованный характер, что неизбежно приводит к появлению так до конца и не разрешаемых конфликтов по вопросам приоритетности выполнения принимаемых решений. Вот образец конфликтов по вполне конкретным вопросам, которые затрудняют принятие решений в области промышленной мобилизации. Например, что более важно - производство НУРС или ракет класса «воздух-воздух»? Танкодесантных кораблей или десантных катеров? Тральщиков или противолодочных кораблей? Какие РЛС или ЭВМ военного назначения представляют наибольшую мобилизационную ценность? Этот перечень бесконечен, и решение по каждому из возникающих вопросов связано с большими трудностями, в чем убедились США при проведении мобилизации в 1940-1942 годах.
В то же время решение о мобилизации обученного людского резерва, лежащее в основе советской концепции мобилизации, чрезвычайно легко выполнимо. Оно не требует какого-то выбора между приоритетами в производстве вооружения, по крайней мере до тех пор, пока резервисты не попадут на фронт. Кроме того, в отличие от мероприятий по мобилизации и наращиванию производства оружия и военной техники призыв обученных резервистов дает немедленный эффект. Можно еще добавить, что большие масштабы военного производства мирного времени предоставляют возможность заблаговременного создания за пределами страны запасов вооружения для советских войск, которые могут быть переброшены за рубеж в случае необходимости. Перебрасывать же личный состав значительно проще, чем материальную часть, что подтверждается практикой создания Соединенными Штатами собственных запасов вооружения в Европе.
Советское руководство может принять решение о проведении промышленной мобилизации, но такое решение, по крайней мере первоначально, приведет лишь к стремлению каждого директора предприятия максимально ускорить выпуск продукции своего предприятия. Оно не приведет к пропорциональному увеличению производства во всей сети поставщиков узлов и компонентов, многие из которых (особенно в радиоэлектронной промышленности) уже сейчас полностью загружены выполнением военных заказов. Более того, подобное решение никоим образом не снимет вопрос о том, производство какого именно вооружения является наиболее важным.
В 1941 году вопрос о выборе тех или иных образцов вооружения для мобилизационного производства серьезно не вставал, так как для Советского Союза приоритеты были предельно ясны. Единственное крупное перераспределение ресурсов произошло, когда Сталин отменил кораблестроительную программу и перебросил предназначавшиеся для строительства кораблей мощности по выпуску брони и специальных сталей на нужды танкостроения. В то время существовало лишь несколько моделей танков и немногим большее число моделей боевых самолетов. Более того, все эти модели основывались на технологии, присущей гражданскому сектору советской экономики. Например, тракторостроительный завод мог быть переведен на выпуск танков, а тракторомоторный - на выпуск двигателей для них. Советские самолеты имели много деревянных деталей, что облегчало подбор квалифицированной рабочей силы в гражданском секторе.
«Революция в военном деле», создавшая современные советские вооруженные силы, одновременно уничтожила то близкое сходство между военной и гражданской продукцией, которое было характерно для сталинских времен.
Более того, несоизмеримо расширился ассортимент военной продукции, с которым вынуждены иметь дело советские специалисты в области мобилизационного планирования. Подобно Соединенным Штатам в 1942 году Советский Союз стоит перед проблемой выбора из огромного числа изделий, потенциально подлежащих мобилизационному производству.
В настоящее время советская экономика направляет на военные цели примерно в два раза большую долю своего национального дохода, чем США. Однако скорее всего эта доля еще выше, если учесть, что основные советские усилия в области НИОКР имеют военную направленность, а во многих отраслях промышленности (таких, как радиоэлектроника) доля военной продукции значительно выше, чем в среднем для всей экономики.
Все это вместе взятое позволяет сделать вывод, что Советский Союз не располагает какими-то огромными резервами увеличения своих военных возможностей в случае кризисной ситуации за счет конверсии гражданского сектора (в годы Второй мировой войны и вплоть до 80-х годов американцы называли конверсией перевод экономики на военные рельсы, именуя обратный процесс реконверсией. - В. Ш.). Нынешняя ситуация радикально отличается от ситуации 1941 года хотя бы в том отношении, к примеру, что сейчас появились важные военные технологии, которые не имеют столь же развитых аналогов в гражданском секторе. В отличие от нынешней ситуации в 1941-м важнейшие образцы вооружения (такие, как танки) были вполне сопоставимы по сложности с распространенной продукцией гражданской промышленности (например железнодорожными локомотивами), что делало конверсию предприятий относительно простой задачей. Можно ожидать, что по мере возрастания роли новейших технологий в производстве вооружения ситуация для Советского Союза в данной области будет продолжать ухудшаться.
Возможно, более наглядным примером препятствий на пути эффективной конверсии советской экономики являются те трудности, которые Советский Союз испытывает на протяжении своей истории в налаживании контроля за высоким качеством продукции на уровне цеха или производственного участка. В настоящее время контроль за качеством военной продукции часто сводится к тому, что основная часть полученных по кооперации компонентов, например радиоэлектронных деталей, отвергается как брак. Эти выбракованные детали затем сбываются в гражданский сектор, где их низкое качество (например недостаточная надежность) считается приемлемым. Однако подобная практика на деле означает, что конверсия гражданского сектора будет равнозначна простому снижению качества военной продукции в связи с тем, например, что радиоэлектронная промышленность уже сейчас с трудом справляется с обеспечением потребностей военного производства, хотя и работает с полной нагрузкой.
В мирное время, к примеру, советская промышленность гораздо легче справляется с производством корпусов боевых кораблей (которые не требуют какого-то особенно жесткого контроля за качеством), чем с выпуском радиоэлектронных систем оружия, для которых, собственно говоря, эти корпуса и строятся. Типичными стали случаи ввода в строй советских боевых кораблей без значительной части их средств радиоэлектронной борьбы и даже в некоторых случаях их противокорабельного и противолодочного ракетного вооружения. Конечно, достоверно установить, что то же самое происходит с тем огромным количеством боевых самолетов, которое выпускает Советский Союз, много труднее, однако нельзя не удержаться от подозрения, что там происходит нечто подобное.
С другой стороны, Советский Союз, очевидно, не испытывает каких-либо затруднений в производстве большого количества современных танков или в переводе предприятий, выпускающих грузовые автомобили для гражданского сектора, на выпуск военных грузовиков. В ряде случаев такая конверсия сводится к изменению числа ведущих осей и цвета окраски готовой продукции. Танки и грузовики представляют собой виды военной техники, сыгравшие ключевую роль в годы Второй мировой войны. Им придается важное значение во всех советских послевоенных концепциях применения сухопутных войск. Можно, однако, с полным основанием предполагать, что по мере распространения микроэлектроники и высокоточного оружия значение техники, подобной танкам и грузовикам, будет неуклонно снижаться.
В основе механизма советской мобилизации лежит принцип жесткого централизованного планирования, контролируемого мощным бюрократическим аппаратом. Такой централизованный контроль имеет два последствия для мобилизации. Первое состоит в том, что предприятия в случае мобилизации будут просто выполнять имеющиеся у них планы конверсии. Более важным является, однако, второе последствие. Планирование предполагает заблаговременное согласование связей каждого предприятия со своими смежниками, разработку детальных графиков поставок комплектующих и готовых изделий, увязку их с возможностями транспорта и т. д. Однако смежники несут ответственность не перед своими заказчиками, а перед Госпланом. Вследствие этого любые серьезные изменения в выполняемых планах приведут к экономическому хаосу, а как известно, главный закон всякой бюрократии гласит: «Не поднимай волн!». Из этого следует, что, во-первых, Госплан отдает себе отчет в том, что первым следствием принятия решения о мобилизации будет не увеличение производства, а хаос. Во-вторых, бюрократический аппарат планирования будет оказывать определенное сопротивление принятию решения о частичной мобилизации.
Естественно, что при переходе от одного пятилетнего плана к другому бюрократия почти наверняка будет стремиться сохранить в новом плане как можно больше черт и элементов старого плана, хотя бы для того, чтобы облегчить себе сложные задачи координации производства. Помимо этого, важным последствием бюрократизации жизни в Советском Союзе является то, что оценка директорам предприятий дается в зависимости от выполнения установленных планом количественных заданий. Поэтому директора противятся изменению номенклатуры производимых изделий или пересмотру плановых показателей, превращаясь тем самым в важную инерционную силу, тормозящую внесение серьезных конструктивных изменений в производимые системы оружия.
Речь не идет, конечно, о том, что эти директора обладают большим влиянием, чем Политбюро, ибо это, разумеется, не так. Суть заключается в том, что в такой в высшей степени централизованной системе, как Советский Союз, подобное множество постоянно возникающих вопросов может быть разрешено лишь на самом высшем уровне власти. В результате во многих случаях оказывается гораздо проще продолжать выполнять ранее принятые решения, чем ставить вопрос об их пересмотре. Советские эсминцы класса «Кашин» и истребители МиГ-25 могут быть приведены в качестве примера систем оружия, остающихся на вооружении даже после того, как потребности вооруженных сил радикально изменились. Они служат немыми свидетелями сопротивления советской бюрократии изменениям в конструктивных схемах вооружения. Что касается руководства вооруженных сил, то ему проще согласиться с увеличением количества поставляемого в войска вооружения, чем препираться по поводу его конструктивных деталей.
Все это приводит к выводу о том, что, с точки зрения СССР, лучше не предпринимать серьезных попыток проведения промышленной мобилизации в любых ситуациях за исключением самого крайнего случая. Гораздо выгоднее продолжать производство вооружения устойчиво высокими темпами и складировать его на случай массового призыва резервистов, поскольку непосредственным результатом любого решения о мобилизации почти наверняка будет резкое снижение эффективности производства и даже его значительное сокращение».
Вот так оценивали американские исследователи способности Советского Союза в послевоенные годы к переводу экономики на военные рельсы. Думается - вполне справедливо.
Виталий ШЛЫКОВ
председатель Комиссии по политике безопасности и экспертизе военного законодательства Общественного совета при Минобороны России
