Россия опережает США в модернизации ядерных сил и имеет хорошие перспективы ликвидировать отставание в сфере высокоточного оружия асимметричным ответом на американский проект противоракетной обороны, заявил Владимир Путин. Как живут, над чем работают сейчас те, кто создавал ядерный щит государства и продолжает его укреплять?
Рассказывает научный руководитель Российского федерального ядерного центра – Всероссийского научно-исследовательского института технической физики, расположенного в Снежинске Челябинской области, Георгий РЫКОВАНОВ.
– Представьте, что у вас есть зажигалка и вы хотите убедиться в том, что она работает. Это несложно: нажали кнопку и удостоверились. А теперь предположим, что существует запрет получать огонь, но задача остаётся прежней. Что придётся делать? Во-первых, убедиться, что идёт газ. Во-вторых, что это газ нужного химического состава. В-третьих, убедиться, что искра, которая воспламеняет газ, появится именно в тот момент, когда это необходимо. Но зажигалка – простой технический объект. А если мы возьмём ядерный заряд, устройство которого по сложности несопоставимо с только что рассмотренным, и процессы в нём происходят разные, вы должны быть уверены в том, что понимаете каждый из них. Вот отличие ситуации, когда ядерные испытания проводятся, от той, когда на них существует запрет.
– Если использовать предложенный вами образ зажигалки, то становится понятным, зачем вам нужны суперкомпьютеры – только на них можно моделировать процессы зажигания и горения?
– И для этого тоже. Поэтому у нас в ядерных центрах находятся одни из самых мощных компьютеров, которые существуют в мире. Однако на них можно обеспечить только проведение с определенной точностью тех или иных расчётов. Компьютеры позволяют моделировать реальные процессы, но не более того…
– Работа любого теоретика в вашей области всегда оценивалась тем, насколько успешен эксперимент, то есть испытание придуманного им «изделия». А как сейчас?
– В моей практике были неудачные испытания. Это очевидная истина: если вы хотите получать новые знания, то обязательно должны пройти через отрицательные результаты. Без них успеха не добьётесь. Думаю, что многие разработчики ядерных зарядов обязательно сталкивались с отрицательными результатами. Конечно, для теоретика каждая неудача – это серьёзное потрясение. Когда идёте на испытание, рассчитываете на успех. Но для меня, к примеру, неудача всегда позволяла переосмыслить пройденный этап работы и перейти на новый уровень.
– С одной стороны, процесс разоружения подразумевает, что будет уничтожено некоторое количество ядерных боеголовок, которых слишком много и в США, и у нас. Это понятно. Но есть другая сторона: торможение развития вашей отрасли, то есть разные ограничения, которые не позволяют или, по крайней мере, затрудняют создание новых, более современных образцов. А может быть, ядерное оружие настолько совершенно, что уже не нуждается в модернизации?
– Можно сказать, что ядерное и термоядерное оружие уже достаточно совершенно. Тут особого преувеличения не будет. Но я так не ставил бы вопрос. Всё же это оружие без надзора оставлять нельзя. Всегда должны быть специалисты, которые хорошо понимают, что можно и чего нельзя делать с ним. В том числе не только на боевом дежурстве, но и в процессе хранения, потому что большая часть арсенала находится на складах. Современный подход к оружию, как мне кажется, требует наличия специалистов более высокой квалификации, чем это было в прошлом.
– Ранее существовал такой подход: тот, кто собирал оружие, должен его и разбирать. Он остаётся в силе?
– Конечно. У нас есть серийные заводы, где собирается оружие. Министерство обороны его эксплуатирует. После завершения гарантийных сроков боеприпасы возвращаются на серийное предприятие, там и проводится их разборка. А мы осуществляем научно-технический контроль, необходимые проверки. Есть определенные регламенты, прописанные до деталей. По ним и работаем.
– Вы пришли в Институт в 1977-м. Насколько изменилось ядерное оружие за эти годы?
– Оно изменилось уже в первые 15 лет моей работы, причём весьма существенно. Некоторые изделия того времени уже представлены в нашем Музее оружия, следовательно, их можно показывать широкой публике. Конкретных цифр я называть не буду, но пример все-таки приведу. Решалась проблема боевого блока для морского флота. За сравнительно небольшой период времени ядерный заряд стал в два раза легче и вдвое мощнее своего предшественника. Это свидетельствует о том, что прогресс в нашей области был весьма ощутим.
– Есть ли конкуренция с «Арзамасом-16» (ныне Российским федеральным ядерным центром – Всероссийским научно-исследовательским институтом экспериментальной физики)? Или уместнее говорить о творческом сотрудничестве?
– Конкуренция была и осталась. В частности, по продвижению своих разработок для армии. Но в области математического моделирования, создания физических моделей мы сотрудничаем. В работе по этим направлениям необходимо объединять усилия, только так можно решать многие проблемы.
– Вы считаете оправданным, что был создан второй ядерный центр?
– Время подтвердило правильность такого решения. Это очевидно, особенно сейчас. Нет испытаний, а потому взаимная экспертиза необычайно важна. Коллеги из «Арзамаса-16» обязательно оценивают наши разработки – теперь, пожалуй, более пристрастно, чем в прошлом. И, соответственно, мы не даём спуску нашим друзьям-соперникам. Так что польза обоюдная. В целом же выигрывает государство.
– Чем вы особенно гордитесь?
– Во-первых, тем, что все боеголовки морского базирования – это разработки нашего института. Гордимся тем, что его изделия есть в стратегических ракетных войсках – я имею в виду один из современных комплексов, принятых на вооружение. Все авиабомбы разработаны в нашем институте. Нашими специалистами сделаны уникальные образцы зарядов – это и самый легкий боевой блок, и снаряд калибра152 мм. Гордимся также тем, что в институте были проведены эксперименты, которые позволили зажечь чистый дейтерий. У нас есть термоядерные устройства, чистота которых 99,85%.
Самый малогабаритный ядерный боеприпас — артиллерийский 152-миллиметровый снаряд. Музей РФЯЦ–ВНИИТФ г. Снежинск. |
– Так называемые «чистые заряды», которые, по сути, не заражают местность?
– Да, их можно использовать для проведения промышленных ядерных взрывов.
– По-моему, это и есть настоящее разоружение: когда усилия учёных и специалистов направлены на мирное использование ядерной энергии?
– Программа промышленных ядерных взрывов имела три основных направления. Первое – сейсмическое зондирование. Второе – создание подземных ёмкостей. Третье – строительство каналов, гидротехнических сооружений для переброски северных рек на юг. Сейсмологи и геологи получили уникальную информацию, причём обошлась она для них существенно дешевле, чем если бы её добывали обычными методами, и за более короткий срок. Понятно, что это связано с калорийностью обычной взрывчатки и урана. Ёмкости под Стерлитамаком, которые были сделаны для слива химических вредных отходов, действуют до сих пор. По этим программам были созданы уникальные взрывные устройства, которые могут быть применены, если новые проекты появятся.
– Ещё одно направление, которое разрабатывалось в вашем институте: использование ядерных взрывов для получения электроэнергии. Проект фантастичен, но в наше время реализуются самые невероятные идеи…
– Есть монография «Взрывная дейтериевая энергетика», написанная группой наших сотрудников. Это попытка показать эффективность такой технологии. Речь идёт о том, чтобы найти способ использования энергии, которая выделяется при взрыве дейтерия (тяжёлого водорода). Проект предусматривает осуществление в большой подземной ёмкости, диаметр которой порядка 100-200 метров, серии взрывов с преобразованием их энергии в электрическую. На мой взгляд, проект настолько сложен и необычен, что в ближайшие десятилетия практически не осуществим. Да и заниматься им не будут, так как в настоящее время нет такого дефицита энергии, чтобы браться за такое дело всерьёз. Такие проекты требуют объединенных усилий многих стран. К тому же есть атомные реакторы, способные обеспечить энергией человечество на ближайшие сто лет, а бридеры (разновидность реактора-размножителя – В.Г.), которые появятся в ближайшее время, – на ещё большее время, то есть на 200-300 лет… Существует и программа создания термоядерных электростанций. Группа международных экспертов убеждает, что демонстрационный реактор появится уже в середине этого века.
– В начале 90-х, во времена либеральной эйфории, шли разговоры о том, чтобы открыть все десять закрытых городов России, где создаётся атомное оружие. Пора-де снять с них охрану, допустить внутрь коммерческие структуры, в том числе зарубежные. Сейчас такие разговоры поутихли?
– Ответы могут быть разные. Но я воспользуюсь опросами общественного мнения, которые проводились в 90-е годы и теперь. В прошлом большая часть жителей нашего города высказывались за то, чтобы сделать его открытым. Но постепенно количество таких людей уменьшалось. Сейчас большинство жителей Снежинска выступает за то, чтобы охранная зона оставалась. Причины понятны.
– А с точки зрения производственной: нужен ли дополнительный рубеж безопасности?
– Вокруг промышленных площадок существуют зоны безопасности. В последнее время мы их серьёзно усилили. Что же касается зоны вокруг города, то с точки зрения безопасности граждан и наших сотрудников, она тоже необходима.
Наша справка:
В феврале 1992 года ВНИИ приборостроения был преобразован в Российский федеральный ядерный центр – Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики (РФЯЦ – ВНИИТФ). Он отвечает за авторский и гарантийный надзор за ядерными зарядами и боеприпасами на всех этапах их жизненного цикла: от разработки конструкции до демонтажа и утилизации основных узлов. Часть научного и практического потенциала РФЯЦ – ВНИИТФ переориентирована на решение сугубо мирных задач.
Владимир Губарев