Гендиректор НПО имени Лавочкина — о новой программе исследования Луны, использовании разгонных блоков для очистки орбиты Земли и уроках миссии «Фобос-Грунта»
Освоение Луны объявлено приоритетным направлением российской космонавтики на ближайшие годы — это записано в «Основах государственной политики РФ в области космической деятельности на период до 2030 года и дальнейшую перспективу». В России лучше всех знакомы с Луной специалисты химкинского НПО имени Лавочкина, чьи аппараты садились на Луну почти полвека назад. Недавно НПО представило в Роскосмос новый план исследования Луны, который может быть включен в Федеральную космическую программу 2016–2030 годов. О сути выдвинутых предложений корреспондент «Известий» Иван Чеберко поговорил с гендиректором НПО Виктором Хартовым.
— Специалисты «Лавочкина» представили в Роскосмос новую концепцию исследования Луны. В чем заключается новизна?
— Наше предприятие имеет богатую историю реализации программ по исследованию Луны, но это именно история. В последний раз наш аппарат садился на Луну в 1976 году — тогда «Луна-24» доставила на Землю лунный грунт. Три раза Советский Союз доставлял с помощью автоматов грунт с этой планеты. Но все предыдущие миссии, как наши, так и американские, подразумевали посадку в районе лунного экватора. Сейчас появились новые данные, добытые с помощью российских приборов, установленных на западных спутниках Луны, — что в районе полюсов есть признаки льда. А это в корне меняет ситуацию, потому что лёд — это вода, это кислород, это водород. Раз есть вода, можно строить какие-то планы по «гуманизации» Луны. Но чтобы эти факты проверить, нужно приземлиться в районе лунных полюсов и пробурить скважину хотя бы в метр-два. Потому что на поверхности льда точно нет, он сублимируется в условиях вакуума. Нужно взять пробу с глубины, изучить ее на месте, а в перспективе доставить этот лед на Землю.
— Признаки льда обнаружены именно в полярных широтах Луны?
— Да, есть кадры, на которых показаны достаточно большие пятна, признаки воды. Возможно, кометы, которые прилетели из других галактик, стали источником лунного льда. Изучить этот лед крайне важно. Это не мы так считаем, а ученые, новая концепция исследования Луны разрабатывалась прежде всего Академией наук. Доставить лед на Землю — конечная цель. Чтобы ее решить, сначала надо научиться садиться на Луну. Да, мы садились туда в 1974 году. Но сейчас техника вся другая, приборный состав другой. Есть еще люди, участвовавшие в тех миссиях, но в общем-то всё нужно делать с нуля.
— То есть советские технологии покорения Луны утрачены?
— Это слишком драматически звучит. Просто технологии требуют обновления. Они вроде бы есть, чертежи есть, результаты тех полетов есть. Не то чтобы совсем с нуля нужно начинать, но ведь конструкцию надо делать заново, приборы все надо делать заново, программное обеспечение — писать заново, баллистические расчеты и выкладки — всё заново. Посадка на Луну в какой-то степени даже сложнее, чем на Марс. На Марсе есть атмосфера, хоть и не очень плотная. Там можно гасить часть энергии за счет теплозащитного щита, парашюты применять. А здесь чисто реактивная посадка — и, безусловно, есть ограничения по ресурсам.
Поэтому новая концепция, предложенная нами, предусматривает несколько этапов. Первый этап — полет демонстрационный, с минимумом научных приборов. Главная задача — показать себе и всем, что мы умеем садиться на Луну, в полярную область. Второй шаг — создание орбитального аппарата. Это изучение плазмы Луны, космической пыли. К тому же есть частицы ультравысокой энергии, которые крайне трудно «поймать» на Земле.
— То есть посадка аппарата, который пробурит лунную поверхность, — это совсем отдаленная перспектива?
— Для этой миссии крайне важно создать инфраструктуру. Такой аппарат должен сесть там, где есть признаки льда, где нет очень больших проблем с рельефом, где видно Солнце, чтобы было чем питать аппарат, где есть радиовидимость с Землей. Когда все эти задачи соберешь в кучку, получаются очень малые зоны. А наличие орбитального аппарата позволяет создать инфраструктуру, которая по крайней мере решит вопрос связи. Через него посадочный модуль установит связь с Землей.
— В какие сроки может быть реализована описанная задача?
— Не хочу в годах говорить, пока не принята программа. Первый демонстратор сейчас видится в 2016 году. Дальше каждый год — следующий аппарат. Но когда Роскосмос примет, тогда и будем говорить в годах, ведь за всем этим стоят деньги.
— О каких деньгах идет речь?
— О десятках миллиардов рублей.
— Как вы хотите назвать планируемые миссии?
— Академик Лев Матвеевич Зелёный предлагает вернуться к продолжению нумерации миссий советского времени. Последняя была «Луна-24», значит следующая «Луна-25», 26, 27 и т.д. Мы согласны с этим предложением. От служебных названий, которые фигурируют в федеральной программе, — «Луна Глоб», «Луна Ресурс» — лучше уйти. В Соединенных Штатах для каждой миссии имя выбирается по конкурсу. Это в какой-то степени шоу, а если сказать более строгим языком — привлечение общественного внимания к миссиям.
— Это маркетинг лунной программы...
— Да, это элементы маркетинга.
— Из чего делать космические аппараты? Подразумевается, что российских комплектующих для их строительства нет либо они не соответствуют по качеству. У вас на предприятии создается первый спутник многоцелевой системы «Арктика» для изучения Ледовитого океана. В нем много иностранных комплектующих?
— В «Арктике» западных приборов нет вообще. Целевая задача решается российскими приборами, включая главный прибор — сканер, дающий многоспектральную картинку. Ее делают в «Российских космических системах». Если же следующий слой поднять — транзисторов, микросхем, прочих комплектующих, то там, конечно, доля западных деталей очень велика. И это главная проблема нашей отрасли. Мы — верхний, выходной слой российской промышленности, а те слои, которые должны поставлять электрорадиоизделия, металлы, смазки и всякие такие вещи, они все весьма проблемные. Наши запросы маленькие с точки зрения количества изделий. В условиях рынка малосерийные запросы с трудом находят отзыв. Не говоря о том, что электронная промышленность, к сожалению, до сих пор не вышла на нужный уровень.
— Есть ли тенденция вымывания российских приборов с наших спутников?
— Если судить с моего уровня, то эта тенденция вынужденная, но правильная. Допустим, звездный прибор у нас в стране делают пять фирм, они штучные образцы, только для внутреннего рынка. Их спрашивают: «Почему вы не поставляете на Запад?» Они отвечают: «А кто купит там?». Но почему мы тогда должны у них покупать, если у нас спутник должен быть мирового уровня?
— А когда вы делаете выбор в пользу французов, не жалуются ли российские производители на вас в Роскосмос, военно-промышленную комиссию?
— Проблема есть. Но наши доводы тоже доходят. Мы обязаны минимизировать риски. Вот например, для аппарата «Спектр РГ» нам один из двух телескопов делает Германия, Институт внеземной физики Макса Планка. Мы должны выбирать то, что имеет очень высокую надежность, летный опыт. Все, кто делает в России приборы, должны понимать: время, когда можно было делать технику, пригодную только для внутреннего рынка, прошло. Если делаешь прибор — будь добр, выходи на мировой рынок, стань полноценным игроком, борись. Тогда и качество приборов будет мирового уровня, и цена, и всё прочее. Это, конечно, мегазадача, но иначе тупик.
— Печально известный «Фобос-Грунт» погиб из-за некачественных комплектующих?
— Я в процессе подготовки того пуска докладывал руководителю Роскосмоса об имеющихся рисках. Они были связаны как раз с тем, что из 13 т оборудования на «Фобосе» ничто, кроме разве что баков для топлива, не имело летного опыта. Всё было создано с чистого листа. Это нарушение всех традиций спутникостроения.
На нашем предприятии в 2010 году, когда я начал здесь работать, одновременно вели пять линий бортовых комплексов управления для разных спутников — ничего общего, приборов общих нет, математики общей, ничего. Полетели, нормальный летный опыт получили. Но никакой ценности этот опыт для «Фобоса» не имел. Там совсем другая техника. И в результате мы получили несчастный случай.
— Чем сейчас занимается команда, создававшая «Фобос-Грунт»? Готовы ли они еще раз попробовать сделать аппарат с такими же задачами — об этом говорят в Роскосмосе?
— Часть людей перешли в другую компанию, часть занимается нашими новыми проектами.
— И куда они ушли?
— В «Даурию Аэроспейс», например, частную российскую фирму. Они, конечно, получили большой шок, психологическую травму. Столько лет работали — и такой результат.... Поэтому винить их нельзя. Люди старались, молодежь хорошая была собрана, но проект завершился не так, к нашему общему сожалению.
— Какой главный вывод сделан вами по результатам неудачи миссии «Фобос-Грунта»?
— Надо предельно унифицировать решения, применяемые в спутниках. Почему нужно пять разных звездных датчиков ставить на разные КА? Надо выбрать один и его всем применять. Я думаю, это можно решить в рамках создаваемой структуры — единой корпорации космической промышленности. Она сможет проводить жесткую унификацию. Полетел прибор в этом спутнике и штатно отработал, значит, этот же прибор устанавливается в следующем спутнике, у него уже есть летный опыт. Это, по-моему, самая главная задача, которую надо решить, чтобы отрасль жила правильно.
— Сейчас снова актуальной становится тема защиты Земли от астероидов. У «Лавочкина» есть какие-то новые идеи по данной теме?
— Всё, что касается дальних перелетов, сложных посадок на удаленные тела, в том числе астероиды, входит в нашу сферу. Например, мы делаем разгонный блок «Фрегат». Он вырос из межпланетных миссий к Марсу, к Венере. Сейчас мы с некоторыми иностранными коллегами примериваем «Фрегат» в качестве средства затопления космического мусора. Чтобы он взлетал, подходил к объекту, который нужно свести с орбиты, и своими двигателями уводил его к траектории вхождения в атмосферу в районе Новой Зеландии.
Все эти свойства — из той серии, которые нужны, чтобы работать с космическимии телами. У нас был выполнен эскизный проект — как сесть на астероид «Апофис», чтобы туда маячок доставить. И такие работы продолжаются по разным другим телам, мы накапливаем знания в этой части. Я думаю, что мы были бы полезны в этом процессе.
— В начале года «Лавочкин» стал победителем тендера Минобороны на создание новейшей спутниковой системы радиоэлектронного наблюдения из пяти космических аппаратов. В качестве потенциальных поставщиков полезной нагрузки назывались три компании: европейская EADS, итальянская Thales Alenia Space и израильская Israel Aerospace Industries (IAI). К сегодняшнему дню поставщик определен?
— Мы провели большую работу с двумя западными фирмами, и сейчас идет процесс выбора. Выбор будет вместе с заказчиком.
— А когда будет сделан этот выбор?
— Сейчас мы завершили эскизный проект и направили его в экспертные организации. Дальнейшее станет известно уже позднее.
Иван Чеберко
