Независимая военная аналитика и экспертиза появились в России совсем недавно. Насколько сегодня работа негосударственных «фабрик мысли» вроде ЦАСТ востребована военными?
Качественная аналитика востребована всегда. Допустим, наш центр с момента своего создания семнадцать лет назад специализировался на анализе мировой торговли оружием, изучении российской и мировой оборонной промышленности. И в этих вопросах наша экспертиза востребована и администрацией президента, и Федеральной службой по военно-техническому сотрудничеству, и самими оборонными предприятиями.
Но если говорить о вопросах военного строительства, армейской реформы, я бы сказал так: сегодня в России есть какое-то количество очень компетентных, блестящих аналитиков с хорошим военным образованием, но серьезной неправительственной военной экспертизы все-таки нет.
Я помню, как еще двадцать лет назад в МГИМО с трепетом читал полузакрытые еженедельные обзоры информации ТАСС по внешней политике. А сегодня информационный отдел ЦАСТ, состоящий из трех человек, ежедневно к десяти утра выдает такое же количество информации, как весь ТАСС за неделю двадцать лет назад.
Сегодня по-настоящему ценна информация второго порядка, то есть информация об информации: кто, зачем и как вбросил в публичное пространство те или иные сведения, каковы их достоверность и ценность.
Из вашего ответа можно сделать вывод, что радикальная военная реформа, проводившаяся при Анатолии Сердюкове, — плод интеллектуальных усилий самих военных. Тогда скажите: на ваш взгляд, эта реформа была хорошо продуманной и просчитанной или это был скорее экспромт?
Насколько я могу судить, общая идея реформы — переход от советской армии эпохи холодной войны к армии, адекватной новым политическим и ресурсным условиям, — была продумана давно. Но конкретное исполнение явилось в значительной степени импровизацией. Только импровизацией не самого Сердюкова. В Министерстве обороны, несомненно, существовала группа «младотурок», которые и разрабатывали планы преобразований. Возможно, когда-нибудь мы даже узнаем их имена.
Из условно неправительственных экспертов в качестве советников привлекались, насколько мне известно, только два человека: президент Академии военных наук генерал Махмут Гареев и экс-разведчик, военный эксперт Виталий Шлыков.
Равным образом и сегодняшняя корректировка реформы производится Сергеем Шойгу не только по собственному разумению, но с подачи военных, в том числе отправленных в отставку при Сердюкове и возвращенных сейчас на службу.
То есть на радикальную реформу способна лишь «новая элита», лишь «младотурки»?
Не всегда. Наверное, самый яркий русский военный мыслитель второй половины XX века маршал Николай Огарков в период, когда предвосхитил концепцию «революции в военном деле» и продвигал идею о начале нового «кибернетического этапа вооруженной борьбы», был уже далеко не тридцати лет от роду.
В военном деле новые идеи и их воплощение в жизнь обеспечивает не молодость, а наличие опыта боевых действий. К сожалению, радость обладания таким опытом слегка девальвируется астрономической ценой его приобретения. США сейчас, после войн в Ираке и Афганистане, конечно, стали недосягаемым военным лидером как на теоретическом, так и на практическом уровне, но при этом набрали столь же недосягаемый государственный долг.
Насколько быстро идет процесс смены поколений в российской армии?
В постсоветской армии вообще, а при Анатолии Сердюкове особенно люди росли очень быстро. Оправданно это или нет, трудно сказать. Вероятно, это следствие весьма разреженной конкурентной среды в армии, когда все более-менее живое при минимальных упорстве, воле и терпении имеет хорошие шансы на продвижение. Просто желающих служить не так много, а их качество не самое высокое. Армия — это ведь не «Газпром», где «мечты сбываются». При этом даже пехотный Ванька-взводный несет ответственность за оборудование стоимостью, грубо говоря, под миллион долларов (скажем, три БМП), но получает примерно столько же, сколько в Москве любой малограмотный продавец-консультант, торгующий утюгами.
И тот же вопрос относительно ситуации с кадрами на оборонных предприятиях. На многих из них на должностях генеральных директоров, главных конструкторов появляются относительно молодые люди — чуть за сорок… Это тенденция?
Пожалуй, да. Подавляющее большинство директоров имеют возраст до шестидесяти. Есть генеральные конструкторы до сорока, начальники цехов до тридцати. Отчасти это следствие той невероятной вертикальной социальной мобильности, которая наблюдалась в стране в девяностые и начале нулевых.
