Роль научных исследований в обосновании перспектив воздушно-космической обороны только возрастает
35-й президент Соединенных Штатов Америки Джон Кеннеди однажды посетовал: «У меня есть тысячи специалистов, которые знают, как построить пирамиду, но нет ни одного, который знает, строить ее или нет». Это высказывание характеризует проблемную ситуацию, когда руководителю приходится принимать важное решение в условиях недостаточной определенности, высокого риска и противоречивости интересов. Именно такую ситуацию мы имеем, обсуждая проблему определения перспектив и направлений развития воздушно-космической обороны (ВКО).
Есть ли осознание необходимости строительства надежной ВКО Российской Федерации? Безусловно, такое осознание существует на самых разных уровнях нашего общества – от рядового гражданина до государства в целом. Опыт локальных и региональных войн последних десятилетий, спроецированный на оценку существующих и прогнозируемых геополитических проблем, касающихся Российской Федерации, однозначно приводит к выводу о приоритетной необходимости защиты от военных угроз в воздушно-космической сфере.
При этом сама степень надежности защиты может быть предметом дискуссий – от известной шутки по поводу «прикрывает, но не защищает», до желательности стопроцентной надежности защиты. Первое не нужно, второе невозможно, а между ними диапазон достаточно широк, при этом каждый процент повышения надежности имеет нелинейную зависимость от вкладываемых или требуемых средств (или, точнее, требуемые средства растут не прямо пропорционально необходимой надежности защиты, а по кривой, близкой к гиперболе).
“ Решение о целесообразных направлениях развития ВКО РФ далеко выходит за рамки чисто военной проблематики, хотя и должно опираться на мнения и оценки военных экспертов ”
Специалистам хорошо известно также и существующее состояние воздушно-космической обороны страны, и между нами нет существенных разногласий в ее оценке. Оно пока неудовлетворительно и терпимо лишь постольку, поскольку Россия является обладательницей наступательного ядерного оружия, доставшегося ей в наследство от СССР. С другой стороны, само наличие такого оружия служит важным фактором, делающим необходимым совершенствование ВКО, чтобы исключить соблазн нанесения разоружающего (быстрого глобального) удара по нашим ядерным силам и средствам.
Формальное создание в 2011 году Войск ВКО как нового рода войск в составе Вооруженных Сил Российской Федерации по сути ничего принципиально нового не создало (кроме новых штабных и других структур) и не придало воздушно-космической защите государства никаких новых или дополнительных свойств и свелось в основном лишь к переназначениям должностных лиц. Отдельные мероприятия по перевооружению зенитных ракетных и радиотехнических войск (ЗРВ и РТВ), а также системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН), выполненные за последние полтора-два года, уже проводились в рамках этих формирований в течение ряда лет и с образованием Войск ВКО непосредственно не связаны.
Вместе с тем существуют реальные и непрерывно совершенствующиеся прототипы локальных систем ВКО территорий Северной Америки (США и Канады), европейских стран НАТО, Израиля, Японии, Республики Корея (Южной Кореи), а в перспективе и других государств. Было бы крайне неосмотрительно пытаться скопировать эти прототипы в качестве образцов для подражания, однако держать их в поле внимания совершенно необходимо так же, как и американские планы по созданию глобальной противоракетной обороны.
Эти предварительные выводы позволяют утверждать, что решение о целесообразных направлениях развития ВКО РФ далеко выходит за рамки чисто военной проблематики, хотя и должно опираться на мнения и оценки военных экспертов (и не только их). Оно затрагивает многие интересы и характеризуется достаточно высоким уровнем риска и неопределенности.
О каких интересах идет речь? Как мы установили, и государство, и общество, и личности (за отдельными исключениями) в целом заинтересованы в надежной защите от угроз в воздушно-космической сфере. Существуют, однако, и корпоративные интересы людей и организаций, причастных к воздушно-космической обороне.
Если проанализировать эти корпоративные интересы, то их можно подразделить на несколько групп.
Во-первых, это интересы видов Вооруженных Сил и родов войск. Не секрет, что основным направлением реформирования Вооруженных Сил Российской Федерации явилось их практически непрерывное сокращение в течение последних 20 лет. Сокращалась общая численность Вооруженных Сил, сокращались части, соединения и объединения и даже виды Вооруженных Сил. Сердюковско-макаровское приведение Вооруженных Сил к «новому облику» явилось всего лишь логическим завершением (и завершением ли?) этого процесса.
При этом наибольший урон фактически существовавшей системе ВКО в конце XX века нанесли как раз их должностные предшественники. Именно в тот период были изъяты из Войск ПВО войска ракетно-космической обороны и переданы сначала в РВСН, потом в Космические войска (КВ), а затем были ликвидированы и Войска ПВО как вид Вооруженных Сил. Все это проводилось под флагом оптимизации, за которым явно просматривались видовые корпоративные интересы РВСН, ВВС и Космических войск.
Во-вторых, существуют естественные корпоративные интересы предприятий военной промышленности. В 90-е годы эти предприятия в большинстве своем набедствовались, вынуждены были выживать, да и теперь, в условиях жесткой конкуренции, имеют немало проблем. При этом корпоративные интересы промышленников нередко смыкались с видовыми корпоративными интересами военных. Значительные средства, выделяемые государством на оборону в последнее десятилетие, так или иначе осваивались. Образование госкорпораций в этих условиях явилось неизбежным выходом. Остается, однако, открытым вопрос: является ли именно такая форма участия государства в оборонной промышленности оптимальной на длительную перспективу?
А что же наука? Ведь наука по определению должна быть беспристрастной, делать объективные выводы и давать рекомендации независимо от мнений заинтересованных организаций и их руководителей.
Наука – да, но не научные учреждения. В области военной науки каждое научное учреждение имеет свою подчиненность (видовую или министерскую), свой штат и финансирование, а значит, и соответствующие интересы. Это третья группа корпоративных интересов. Разумеется, что ученые, специалисты (не хочется употреблять здесь выражение «независимые эксперты», поскольку оно сразу же настораживает: от кого и от чего независимые?) могут иметь различные точки зрения на ту или иную проблему ВКО.
Таким образом, при рассмотрении проблемы определения направлений развития воздушно-космической обороны необходимо констатировать наличие противоречивых или по крайней мере несовпадающих интересов.
В этих условиях становится необходимым принятие политических или, может быть, правильнее сказать, государственных решений.
В чем тут разница?
Политическое решение – это всегда компромисс между различными мнениями, точками зрения, интересами. Принятие политического решения, как правило, происходит в условиях лавирования между различными несовпадающими интересами. Как заметил однажды великий политик XX века Уинстон Черчилль, «политика иногда укладывает в одну постель довольно неожиданных партнеров».
Государственное решение тоже принимается с учетом всего спектра точек зрения и интересов, но выбор окончательного варианта должен осуществляться по единственному главному критерию – государственному интересу. Разумеется, он должен быть однозначно понят, четко сформулирован, зафиксирован и не поддаваться демагогическим искажениям. Ведь смог же не так уж давно бывший министр обороны Сергеев с подачи бывшего главкома РВСН утверждать, что включение Войск ВКО в состав РВСН повысило эффективность управления ими на 25 процентов. Очень скоро выяснилось, что это не так. Очевидно, подвели методики расчета.
Воздушно-космическая оборона государства – очень сложный, масштабный проект, вполне сравнимый с такими эпохальными проектами в нашей истории, как создание ядерного оружия в конце 40-х – начале 50-х годов, запуск первого искусственного спутника и человека в космос в конце 50-х – начале 60-х. В этом же ряду находится и строительство противовоздушной и ракетно-космической обороны, которая сегодня является фундаментом создаваемой ВКО. Полезно вспомнить, как принимались решения по этим проектам.
Государственные решения по указанным и другим крупным проектам в советский период нашей истории вводились в действие постановлениями ЦК КПСС и Совета министров. Конечно, это не означает, что такие решения принимались этими органами управления в полном составе, но то, что они участвовали какими-то частями в их разработке, несомненно. Можно предполагать, что разработка таких решений велась повариантно, с сопоставлением различных точек зрения, как это свойственно и современным методам принятия групповых решений. Конечно, решающее слово оставалось за генсеком, что и дает основания обвинять сегодня некоторых из них задним числом в «волюнтаристских решениях».
Большую роль в работе оборонной промышленности и в СССР, и в современной России играл и играет такой орган управления, как Военно-промышленная комиссия (ВПК). Однако главной задачей ВПК, ради которой она и была создана в СССР и воссоздана в Российской Федерации, все же остается координация деятельности исполнителей уже принятых крупных решений.
Современные теории политического, государственного и военного управления предоставляют широкий диапазон методологических подходов как к управлению, так и к механизмам их реализаций. Представление о том, что технологический или кибернетический подход к управлению снимает все вопросы и дискуссии, вряд ли является правильным (вспомним еще раз о 25 процентах маршала Сергеева).
Однако можно попытаться сформулировать некоторые методологические принципы, которые, исходя из опыта принятия решений такого масштаба (как положительного, так и отрицательного), могут быть предложены для обсуждения.
В теории оперативного искусства Войск ПВО страны, основы которой заложены в свое время в Военной академии Генерального штаба ВС РФ, Военной академии ПВО имени Г. К. Жукова, 2-м ЦНИИ МО РФ и развиты впоследствии применительно к новым условиям, была показана рациональность подхода к принятию решений оперативно-стратегического уровня в области противовоздушной обороны страны не по элементам обстановки, а по элементам замысла решения. Замысел должен предшествовать всем остальным этапам процесса принятия решения, поскольку содержит в себе и цель, и основной способ ее достижения. По сути это дедуктивный метод: от общего к частному.
Думается, что такой подход применим и к решениям более высокого уровня во избежание бесконечных дискуссий по частным вопросам, растягивающих до бесконечности и сроки разработок ВВТ.
Опережающая роль замысла решения, содержащего глобальную цель и основной способ ее достижения, является первым методологическим принципом научного обоснования крупных проектов.
Конечно, научный подход не исключает, а предполагает достижение любого научного результата методом последовательных итераций, приближений, уточнений, что не надо путать с шараханьем от одного решения к другому.
Реализация крупных проектов обычно связана с серьезными последствиями. Некоторые из них являются благоприятными и ожидаемыми, другие – менее благоприятными и, как правило, не ожидаемыми разработчиками замысла. В последнем случае можно сказать, что не все последствия продуманы и правильно оценены. Примеров можно привести множество: от давней хрущевской попытки заменить ударную авиацию ракетами до недавнего намерения команды Сердюкова заменить офицеров сержантами. В этом же ряду находится и ликвидация Войск ПВО как вида Вооруженных Сил и включение их в Военно-воздушные силы в 1998 году под предлогом однородности сферы решаемых ими задач.
Поэтому вторым методологическим принципом такого рода научных обоснований должно быть объективное предвидение и оценка всех возможных последствий: сначала на качественном, смысловом уровне, а затем и на количественном.
Этот принцип сродни тому, который действует в медицине: «Не навреди!».
Один из патриархов теории строительства ПВО и ВКО профессор Иван Ерохин в одной из своих последних книг отмечает: «На длительные перспективы развития системы ВКО страны (равно и системы сдерживания и возмездия) проработки целесообразно вести как «от задач к ресурсам», так и «от ресурсов к задачам» с тем, чтобы можно было находить компромиссные решения, а также понимать, когда, в какой области возможностей обеспечения своей безопасности находится и будет находиться Россия».
Думается, что такой подход тоже должен быть одним из методологических принципов при исследовании перспектив развития крупных проектов.
Период от утверждения Концепции ВКО в 2006 году до указа президента РФ о создании Войск ВКО в 2011-м был занят ведомственной борьбой между ВВС и Космическими войсками – на чьей платформе строить систему ВКО, а по существу – в чьем подчинении она будет. Даже и войска ПВО Сухопутных войск устами некоторых аналитиков предлагали себя в этом качестве.
Подчинение ВКО Военно-воздушным силам неизбежно потребовало бы перевода в их состав войск и сил ракетно-космической обороны из состава Космических войск и ставило бы ряд других тяжелых вопросов, главный из которых – каким образом интегрировать в систему ВКО ударно-оборонительные командования ВВС и ПВО, кое-как слепленные предыдущими реформами и раздерганные при этом по только что созданным новым административно-оперативным военным округам (оперативно-стратегическим объединениям). При этом резко (в разы) сократилось количество частей ЗРВ, РТВ и РЭБ, а истребительный авиационный полк как основная тактическая часть истребительной авиации ПВО вообще перестал существовать (вместо полков были образованы так называемые авиационные базы).
Дивизии и корпуса ПВО были переформированы в бригады, что отнюдь не прибавило им боеспособности (не помогло и поспешное их переименование в бригады ВКО). Вспоминается высказывание одного из авторов последней военной реформы бывшего начальника Генерального штаба Николая Макарова на собрании Академии военных наук в январе 2011 года: «Я в состав Войск ВКО ничего из округов не дам!». Так оно и произошло.
В результате был выбран, очевидно, наименее затратный вариант: переименовать Космические войска в Войска ВКО, придав им в подчинение части и соединения ПВО из бывшего Московского округа ПВО (позднее – Командования специального назначения, Оперативно-стратегического командования ВКО, а ныне – Командования ПВО и ПРО).
Первоначально (еще с 2004 года) такую структуру называли головным участком ВКО, но позже, когда в составе Войск ВКО оказались и ракетный полигонный комплекс Плесецк, и камчатский полигон Кура, и многое другое от бывших Космических войск (а куда же все это было девать!), о головном участке предпочитали уже не вспоминать – ведь эскизно-технический проект этого участка был в свое время утвержден главнокомандующим ВВС.
Из других высказываний Николая Макарова стоит привести еще одно: «Нам некогда проводить эксперименты!». Думается, что это грубейшая ошибка любого реформатора, которая свидетельствует в лучшем случае о его личном нетерпении увидеть положительные результаты затеянных реформ.
Исследование не может быть полноценным, если оно не сопровождается экспериментальной проверкой хотя бы в ограниченном масштабе, – и это тоже один из принципов научного обоснования крупных проектов.
Будем реалистами – полномасштабная проверка эффективности функционирования системы ВКО в мирное время невозможна. Существуют, однако, экспериментальные способы проверки эффективности ограниченного масштаба (в форме командно-штабных игр, тренировок и т. п.). При этом наиболее объективным научным методом априорной проверки эффективности является имитационное моделирование.
Таким образом, подводя итог изложенному и возвращаясь к высказыванию Джона Кеннеди относительно строительства пирамиды, можно сделать вывод, что мы здесь решаем обратную задачу: никто не сомневается, что пирамиду (то есть ВКО) строить нужно, но имеются существенные расхождения относительно того, как именно ее строить.
Отсюда возникает вопрос: что же делать?
В спорах относительно направлений военного строительства как-то отодвинутым на второй план оказался важнейший вопрос, на который военная наука и практика уже дала вполне определенный ответ, – о целесообразности разделения видов и функций управления на административные и оперативные. Этому смещению поспособствовали и наспех проведенные реформы, в процессе которых эти функции оказались перемешанными в военных округах (они же оперативно-стратегические объединения). Между тем если уж заимствовать опыт у вероятного противника, так это положительный опыт такого разделения в вооруженных силах США.
Поэтому, думается, сейчас нет необходимости срочно решать, кто кому должен быть подчинен или переподчинен.
Что сделано, то сделано, оставить пока все как есть. Пусть рода войск перевооружаются и осваивают новые ВВТ в соответствии с концепцией и Государственной программой вооружения. Интеграция в конечном счете неизбежна, может быть, в рамках будущих воздушно-космических сил. Но это будет административное решение, которое не так уж трудно принять и реализовать.
Военной же науке целесообразно тем временем сосредоточить свои усилия на решении таких конкретных проблемных вопросов, как управление войсками и силами, решающими задачи ВКО, обоснование их целесообразных группировок, а также форм и способов борьбы с воздушно-космической угрозой.
Алексей Сиников, заслуженный деятель науки РФ, доктор военных наук, профессор
Опубликовано в выпуске № 34 (502) за 4 сентября 2013 года
