Главный редактор журнала «Новости космонавтики» Игорь Маринин рассказал Slon, следует ли считать положение российской космонавтики настолько плачевным, как это выглядело на кадрах крушения ракеты «Протон-М»
Крушение ракетоносителя «Протон-М» стало одним из самых обсуждаемых событий российской космонавтики за последние годы. Уже через несколько часов была названа приблизительная цена катастрофы – 4 млрд рублей убытка, а СМИ, не задумываясь, вспомнили десяток других громких неудач Роскосмоса за последние годы. Что происходит с российской космонавтикой? Slon поговорил с главным редактором журнала «Новости космонавтики» Игорем Марининым, чтобы разобраться, насколько падение «Протона» характеризует отрасль в целом.
– Игорь Адольфович, скажите, насколько нерядовым событием можно считать крушение «Протона-М» на старте?
– «Протон», несмотря на все свои аварии, благодаря частому использованию считается одним из самых надежных ракетоносителей. Если посмотреть на его аварии последних нескольких лет, то все они происходили по разным причинам. При этом нельзя вспомнить за последние 20 лет ни одной аварии «Протона» по вине двигателей первой ступени. Это опять что-то новенькое, что говорит о том, что в космической отрасли системный кризис продолжается. Как только одну неисправность или недоработку устраняют – тут же появляется другая.
Что касается значимости этой аварии, то ее все-таки не стоит сильно преувеличивать. Она подорвала авторитет «Протону» и не даст, видимо, выполнить большую программу, по которой было запланировано 16 запусков «Протонов» в этом году, теперь они отодвинуты. Теперь очень важно, как быстро комиссия выявит причины этой аварии, устранит их, чтобы запуски можно было продолжать. Тогда моральный ущерб от нее будет просто минимальным. А если говорить о важности поддержания группировки ГЛОНАСС – то тут тоже существенного урона нет. Этот пуск производился в определенную плоскость, где все аппараты работают, но нет резерва. То есть, если бы «Протон-М» успешно добрался до цели, то некоторые аппараты были бы заменены на новые, но экстренной необходимости прямо сейчас вводить их в эксплуатацию не было.
– То есть из-за этой аварии космическая программа России не должна будет сильно измениться?
– Сейчас все запуски «Протонов» прекращены на июль, на август – как минимум до решения комиссии. Если комиссия быстро найдет причину, она окажется не слишком трудоемкой, и будет найдена методика ее устранения – это одно. Если, допустим, в двигателе кто-то забыл гаечный ключ, то определенных людей накажут, на остальных ракетах их работу пересмотрят – и проблема будет решена. Но может оказаться и более серьезная причина – к примеру, дефект металл,а из которого сделан двигатель, то это очень серьезно – нужно все двигатели изымать, возвращать, проводить экспертизу, это сложно, дорого и долго. Чем быстрее комиссия сработает – тем быстрее вернутся пуски «Протонов», и тем меньший моральный и материальный ущерб понесет космическая отрасль и конкретно Центр Хруничева, который производит ракеты «Протон».
– В последние годы в космической сфере сильнее всего заметны провалы. А можно ли говорить о каких-то успехах?
– Конечно и безусловно: та же группировка ГЛОНАСС. Аппараты, которые сейчас для нее производятся, работают очень хорошо. Два аппарата из новой серии – тоже зарекомендовали себя хорошо. Ракетоноситель нового поколения «Союз -2», «Союз-2.1 А», прошел все испытания и введен в эксплуатацию, а «Союз 2.1 Б», несмотря на аварию в позапрошлом году, был исправлен и теперь летает просто идеально. Кроме того, корейцы запускают свои ракеты с первой ступенью нашей очень перспективной ракеты «Ангара». Да, у них случились две аварии, но, как выяснилось, нашей вины в неуспехах корейской стороны не было – это их недоработки в верхних ступенях ракеты, где происходили сбои. То есть достижения достаточно хорошие. И про научное направление не будем забывать: спутник «Спектр» работает второй год прекрасно, на нем в кооперации с европейскими станциями в рентгеновском диапазоне такие вещи исследуются, которые не снились ни нам, ни американцам. К тому же запущена система «Метеор», к которой есть замечания, но ко второму запуску и они, думаю, будут улажены.
Просто пресса устроена так, что когда все спокойно и хорошо, она забывает о космосе. Вспоминает только тогда, когда начинаются какие-то катаклизмы и аварии.
– Но это не только пресса так делает. Вот сегодня в похожем духе выразился вице-премьер Рогозин, который курирует Роскосмос. Несмотря на те достижения, о которых вы сейчас сказали, он пообещал создать спецкомиссию и «жестко реформировать» космическую отрасль.
– Отрасль требует реформирования уже очень давно, ведь она структурно была организована под советскую систему управления, времена изменились, а ее структура осталась прежней. И все руководители этой отрасли пытались что-то с ней сделать. Были введены разные формы управления предприятием: например, ракетно-космическая корпорация «Энергия» сейчас является акционерным обществом, у государства над ней нет полного контроля. В то же время аналогичное предприятие Центр Хруничева – полностью под госконтролем. Там вообще много вещей было придумано за последние годы, но все структурные нововведения происходили по наитию – получалось ни шатко ни валко. И приведение всей отрасли в режим жесткого подчинения и порядка началось три года назад. И до сих пор эта проблема не решается. 12 апреля было совещание на новом космодроме Восточный – там говорилось об очередном структурном изменении, и его программу вроде бы все приняли. А сейчас Рогозин, мягко говоря, противоречит этим утвержденным планам. То есть как будто опять что-то новое придумали. Рогозин так волнуется, потому что уже больше года, как ему поручили заниматься космической промышленностью, а он до сих пор не тронул с места эти пресловутые структурные изменения. И любая авария бьет по престижу Рогозина как ответственного за это направление. Поэтому он и обещает принять жесткие меры. Но дело в том, что принимать жесткие меры сейчас практически невозможно – резерва в руководящем составе российской космической сферы нет. Руководителей и главных конструкторов катастрофически не хватает. Например, в Центре Хруничева главного конструктора фактически нет больше года: там есть гендиректор, который подписывается за главного конструктора. И такая проблема почти везде. Если Рогозин за аварии, которые нам приносят миллиардные убытки, кому-то будет рубить головы, то скоро вообще некому будет работать. Поэтому Рогозин очень так нервничает и обещает начать чистки. Но я вообще не понимаю, чью бы голову можно было отдать за неудачу этого пуска. Такая большая нехватка кадров, что ими не разбросаешься.
– А новые кадры сейчас вообще появляются?
– Главная проблема вовсе не в подготовке кадров для отрасли. Наши ведущие вузы, главные поставщики кадров, достаточно хорошо это делают. Другое дело – как привлечь молодежь в отрасль, и чтобы они, проработав там длительный срок, не уходили. Но решения по зарплате, скажем, не принимаются централизованно. Сколько платить сотрудникам, решает не глава Роскосмоса Поповкин, а каждое конкретное предприятие делает это по-своему – в зависимости от того, находится оно в Красноярске, Москве, Омске или Подмосковье. Но сейчас складывается впечатление, что молодые кадры задерживаются в сфере, а средний возраст работников в ней снижается. Но это не решает главной проблемы – отсутствия среднего звена, возрастом в 40–50 лет, которые должны бы быть руководителями, но фактически отсутствуют, потому что в 90-е годы им пришлось уйти из отрасли. В том же Центре Хруничева руководит конструкторским бюро парень, которому тридцать с копейками. И вроде бы он головастый, что-то делает, но его уровень не соответствует той должности, на которой он находится. У него нет жизненного опыта, практики по запуску новых космических аппаратов. То есть он на этой должности обучается, хотя на ней должен быть человек, у которого просто расширяются полномочия. А этот там учится. И такая ситуация достаточно повсеместна. Но еще хуже, когда конструкторами назначают военных. Какими бы они ни были хорошими служаками, но если у них нет конструкторской школы, конструкторского образования – они не могут быть генкострукторами. Но они назначаются.
– Это распространенная практика?
– Очень. Правда, она уже сходит на нет: потому что и у военных уже не хватает своих кадров. Военная реформа затронула вузы, которые ковали кадры для военного космоса, и сейчас их практически не осталось. К тому же кадры постарше из армии уходить теперь не хотят: военным зарплату подняли, поэтому и незачем уходить на гражданку. Поэтому теперь приходится конструкторами назначать и вовсе с административных должностей – допустим, генеральным конструктором могут назначить главного бухгалтера, у которого бухгалтерское образование! Но какой из экономиста конструктор? Поэтому как бы Рогозин ни тряс небеса, но новых хороших руководителей он нигде не найдет.
– Увеличение финансирования космической сферы дало результаты?
– Можно сказать и так. Сейчас по финансированию мы сравнялись со всем Европейским космическим агентством. Но тут не надо кое-чего забывать: когда Европейское агентство получает эту сумму – оно ее тратит на постройку новых аппаратов и осваивание космоса. А у нас половина всего бюджета тратится на ремонт предприятий – потому что в течение 20 лет здесь практически ничего не строилось, естественно, все пришло в упадок. Поэтому, как кажется, большие деньги идут на технические вопросы, а совсем не на разработку чего-то нового. Теперь 20–30 лет отвратительного финансирования должны какое-то время компенсироваться.
– Как неудачи сказываются на положении российского космоса по сравнению с другими странами?
– По общему космическому уровню США давно и прямолинейно ушли вперед по всем направлениям. Это просто однозначно. Европейское космическое агентство старается экономить деньги, и тех средств, которыми они располагают, им не хватает, а производить космическую технику у них очень дорого. У них есть мощная ракета «Ариан-5», среднюю ракету они заказывают у нас, к тому же в Италии производится ракета «Вега» – этого им хватает для постоянного использования и выполнения всех необходимых задач. Все остальные деньги они тратят на уникальные проекты. Самый мощный из них – это посадка спускаемого аппарата на Титан с трансляцией этой посадки в прямом эфире. Это было всемирным достижением.
Китай догоняет ведущие страны семимильными шагами, но все равно отстает лет на 40–45: первый космонавт на 40 лет позже, то же самое с первой женщиной, первым совместным космическим кораблем, первой орбитальной станцией, первым выходом в открытый космос. Но идут очень твердыми темпами, поэтому не удивлюсь, если скоро нас могут начать догонять. А у, скажем, Индии только один вид носителей, про нее, а тем более про Японию – и говорить нечего.
Мы же сохраняем приоритет только в эксплуатации орбитальной станции МКС. Кроме нас больше некому возить туда продукты, топливо и астронавтов. Второй наш плюс – это дешевые ракетоносители, поэтому доставка в космос чужих аппаратов – хороший привесок к нашей деятельности.
– Да, только один из таких носителей как раз вчера развалился прямо на взлете.
– И эта авария, увы, скорее всего, породила сомнения у заказчиков. Если расследование аварии «Протона-М» затянется, то очень может быть, что наши покупатели решат перейти на другие носители – в том числе на китайские и европейский «Ариан-5».
Илья Шепелин
