Суета вокруг Сколкова позволила обратить внимание на удивительный факт: инновационная экономика в России уже существует
Обстановка вокруг Сколкова — проект обрастает уголовными делами, судебными исками и не сходит с ленты новостей Следственного комитета — накалилась настолько, что его правительственный куратор Владислав Сурков, долгое время находившийся на информационной периферии, позволил себе серию жестких, если не сказать радикальных, высказываний. Да еще и в «обители зла» — то есть в Лондоне.
Владислав Юрьевич фактически выстроил новую дихотомию элиты: силовики против инноваторов: «Мы должны сделать все, чтобы выйти из парадигмы военно-сырьевой державы и встать на путь постиндустриального общества, пройти этот путь и занять свое место в мировом разделении интеллектуального труда. Если мы этого не сделаем, то я уверен, что Россия не сохранится как страна».
Креативный класс привык считать, что инновации в России — это симулякр, а Сколково — потешная деревня и источник вдохновения для сетевого фольклора. Между тем в действительности высокотехнологичная индустрия, в том числе IT-сектор, экосистема стартапов в России переживают настоящий бум. А Сколково — это проект, который при всех недостатках и даже концептуальных изъянах может стать флагманским.
Инновации существуют!
По совпадению, у меня как раз есть свежий бэкграунд на этот счет — я только что вернулся из недельного тура, организованного правительством Германии и посвященного интернет-экономике главного торгового партнера России. Обе страны не были в числе пионеров развития IT-сектора и венчурного капитализма и целенаправленно решили догонять лидеров где-то в середине 2000-х, с прямым и активным участием государства.
В стратегиях, конечно, были существенные отличия. В Германии государство играло в большей степени координирующую роль, а главной средой развития стало, с одной стороны, университетское и академическое сообщество, а с другой стороны — крупный бизнес, который в принципе был склонен к инновациям куда больше, чем отечественный. Например, в 2010 году новые технологии внедряли почти 70% немецких предприятий, тогда как в России — менее чем одно из десяти. Как результат, на тот период в общемировом объеме высокотехнологичного гражданского экспорта Германия занимала 7,6%, в то время как Россия — унылые 0,25%.
Существенный разрыв, конечно, сохраняется и сегодня. Так, объем IT-рынка в России, по данным Минэкономразвития, составляет 18,3 млрд евро, в Германии — 73,5 млрд евро (или 75 млрд евро, по данным ассоциации BITCOM). Но по некоторым показателям, отражающим именно авангард развития, мы сделали большой рывок. Например, венчурный капитал, инвестированный в IT-сектор Германии в прошлом году, оценивается BITCOM в 240 млн евро. По России данные сильно разнятся. «Российская венчурная корпорация» (РВК) говорит о 792 млн долларов (двукратный рост), Национальная ассоциация инноваций и развития информационных технологий (НАИРИТ) насчитала по всем отраслям 290 млн долларов, из которых примерно четверть приходится на IT-сектор.
Впрочем, есть и независимая, весьма авторитетная оценка: доклад Dow Jones Venture Source, согласно которому венчурные инвестиции в России в прошлом году составили 236,55 млн евро, и это ни много ни мало четвертый результат в Европе. Ближайшего преследователя, Швецию, мы обошли с трехкратным превосходством, а впереди расположилась как раз Германия (431 млн евро). А знаете, сколько мы имели в 2006 году? 5 миллионов евро…
Еще из позитива: по оценкам НАИРИТ, общее количество стартапов в России выросло в прошлом году на 55%, а сроки их коммерциализации сократились в полтора раза. Это уже данные, характеризующие качество среды, а она для инновационной экономики даже важнее, чем валовые инвестиции.
В общем, среди всех больших проектов, к которым приложило руку российское государство, развитие инновационного бизнеса оказалось самым успешным, в том числе по международным меркам. На этом фоне даже недавнее утверждение премьер-министра Дмитрия Медведева о том, что в 2013 году российские компании потратят на инновационное развитие 550 миллиардов рублей, не выглядит утопическим.
Сколково
Какая роль во всем этом отведена Сколкову? Прежде всего стоит сказать, что это не первый масштабный проект государства в сфере инновационного развития, наоборот, он хронологически последний. За четыре года до Сколкова была создана Российская венчурная корпорация, затем — система национальных исследовательских университетов (НИУ) и бизнес-инкубаторов. В техническом отношении наша организация поддержки инновационного развития выглядит не хуже, чем у европейских лидеров. Да и в финансовом не сильно уступает. Например, бюджет немецкой системы поддержки высокотехнологичных стартапов High-Tech Grunderfonds составляет 301,5 млн евро — это и государственные, и частные инвестиции. Общий объем вложений в инновационные компании по линии РВК (тоже бюджетные и частные деньги) — 9,1 млрд рублей, то есть 228 млн евро.
Но и на этом фоне Сколково уже сейчас, на середине проекта, выглядит сверхкрупным игроком. В прошлом году в проекты резидентов было привлечено 254 млн долларов частных инвестиций — и столько же выделено из бюджета. Портфель анонсированных контрактов составляет еще полмиллиарда долларов.
При этом собственно инвестиции в развитие проектов — только 15% от общих бюджетных ассигнований, в то время как траты на проектирование и строительство зданий и коммуникаций съедят 70% всех средств (оставшиеся 15% — это как раз совместный проект с Массачусетским университетом, по которому у следствия возникли вопросы к Илье Пономареву).
В Германии специальных инноградов, создающих идеальную среду, выгодно отличающуюся от «остальной» страны, не строят. Наоборот, немцы стремятся к тому, чтобы как можно больше новых IT-компаний создавалось на территории Берлина. Это должно качественно изменить экономику столицы, в которой уровень валового регионального дохода ниже, чем в среднем по стране. Впрочем, есть и американский опыт. Apple, еще по инициативе Джобса, строит суперофис в виде огромной четырехэтажной летающей тарелки, рассчитанной на 12 тысяч человек (Сколково — на 30 000). Свои квазигорода создают и Google, и Facebook.
Еще одна концептуальная претензия к Сколкову состоит в том, что инноград формируется не вокруг действующего университетского кластера, наоборот, Сколковский технический университет создается вместе с остальной «начинкой» проекта. Вопрос о том, можно ли с нуля и в сжатые сроки создать мощный университет, да еще ориентированный не столько на фундаментальные исследования, сколько на прикладные разработки, — конечно, дискуссионный.
Но в Германии корреспондирующий опыт есть. Я, в частности, посетил расположенный в Потсдаме Hasso Plattner Institute (HPI), созданный в 1998 году Хассо Платтнером — сооснователем SAP (единственная немецкая компания, ставшая ведущим игроком на глобальном IT-рынке). Это тоже частно-государственное партнерство: часть финансирования обеспечивает земля Бранденбург, часть — SAP. При этом в сфере чисто научной подготовки базой для HPI выступает университет Потсдама, а сам институт готовит прежде всего инженеров в области IT. Обязательный элемент подготовки: работа в команде, разработка собственного проекта, ориентированного на коммерциализацию — с возможностью получить грант до 100 тысяч евро на стартап. Плюс программа openHPI — бесплатное дистанционное обучение с помощью интернета со сдачей экзамена и получением сертификата.
«Сколтех» должен быть устроен по тому же образцу, только с большим количеством студентов и профессоров. В Сколкове уже работает и аналогичный постдамскому Открытый университет с 27 тысячами вольнослушателей — причем он в еще большей степени ориентирован на программу коммерциализации проектов и взаимодействие с инвесторами.
В общем, при всей гигантомании и перекосе в сторону пиара Сколково — это не только визитная карточка, но и центр притяжения для новой экономики, которая в России существует и развивается — незаметно для многих, в первую очередь благодаря общему удручающему фону. И уж точно Следственный комитет — худшая управляющая компания для проекта из возможных.