Заместитель генсека НАТО об отношениях с РФ
Москву посетил заместитель генсека НАТО Александр Вершбоу. В интервью корреспонденту “Ъ” Елене Черненко он рассказал, какие новые возможности открываются перед РФ и альянсом после отказа США от четвертой фазы развертывания ПРО и какие соглашения могут быть приняты на грядущем заседании Совета Россия—НАТО.
— Каковы итоги вашей поездки в Москву? Вы ведь сюда приезжали для встречи бывших послов РФ и США, но также встретились с представителями МИДа, Минобороны и администрации президента РФ.
— Да, я действительно приехал по случаю конференции бывших послов. Но воспользовался этой возможностью, чтобы обсудить с официальными лицами отношения России и НАТО. В МИДе, Минобороны и администрации президента мы говорили о том, как углубить сотрудничество по Афганистану — я считаю, что сейчас это направление наших отношений самое продуктивное наряду с рядом успешных совместных проектов по борьбе с терроризмом и пиратством.
Но что для меня было особенно важно — мы обсудили новые возможности сотрудничества в сфере противоракетной обороны, которые могут открыться после недавнего заявления США по ПРО.
Хочу, впрочем, подчеркнуть, что и до этого заявления факты свидетельствовали о том, что система ПРО НАТО не представляет угрозы для стратегических сил России. Но теперь в этом вопросе уже точно не может быть никаких разночтений. Поэтому мы надеемся, что в ближайшие месяцы диалог в этой сфере активизируется, и мы сможем начать строить совместную систему ПРО, которая защитила бы и НАТО, и Россию.
— Совместную, но не единую, как то ранее предлагала Москва?
— Мы говорим о высокой степени интеграции двух работающих отдельно друг от друга систем и структур командования. НАТО отвечает за защиту своей территории, а Россия — за оборону своей. НАТО не может передоверить эти функции кому-либо другому, и я не думаю, что Россия готова отдать защиту своей территории на аутсорсинг. Однако потенциал для интеграции двух систем есть. Мы предлагаем создать два центра, которые позволили бы НАТО и России круглосуточно обмениваться информацией, в том числе и разведывательного характера, осуществлять совместное планирование и координировать операции. Об этом мы планируем поговорить с нашими российскими коллегами в ближайшие месяцы.
— Мне все же не совсем понятен один аспект из заявления главы Пентагона Чака Хейгела: четвертая фаза создания европейского сегмента американско-натовской ПРО отменена или перенесена?
— Это ключевой вопрос. А ответ на него таков: она отменена. Перехватчики, которые должны были быть развернутыми в ходе этой фазы — а именно SM 3 BlockII B — теперь не будут разрабатываться.
— Вообще?
— Вообще. Сэкономленные средства будут направлены на другие аспекты программы, в частности, на улучшение параметров точности других перехватчиков (разворачиваемых на более ранних фазах.— “Ъ”), но SM 3 BlockII B создаваться не будет.
— Но все остальное остается?
— Да, первые три фазы будут развертываться, как и запланировано. Вторая фаза, напомню, подразумевает размещение элементов ПРО в Румынии, а третья — в Польше. Эти планы в силе. Но самым современным перехватчиком, который появится в Польше, а возможно, и в Румынии, будет SM 3 BlockII А. Он может перехватывать ракеты малой и средней дальности, которые могут долететь, скажем, до Великобритании, Норвегии или даже Исландии, но не межконтинентальные баллистические ракеты (МБР). США приняли решение защищать свою территорию при помощи систем, размещенных на их собственной территории.
— На конференции Минобороны РФ в мае прошлого года российские военные пытались убедить вас, что и перехватчики, разворачиваемые в ходе третьей фазы, могут обладать ограниченным потенциалом по перехвату МБР. Судя по всему, вас они не убедили.
— Нет, не убедили. А с отменой четвертой фазы развертывания ПРО российские аргументы, представленные на той конференции, и вовсе теряют почву. Впрочем, пока мне мои российские собеседники сказали, что им мало заявлений в СМИ или даже разъяснений замгенсека НАТО и им необходимо обсудить эту тему подробнее с техническими экспертами (смеется).
— Правильно ли я понимаю, что с отказом от четвертой фазы в Европе не остается никаких элементов американской ПРО, способных на раннем этапе защитить США от случайного пуска из России?
— Даже четвертая фаза была неспособна на это. Траектория российской МБР, направленной на США, даже при случайном пуске была бы вне досягаемости системы НАТО. Она проходила бы близко, да. Но даже перехватчики SM 3 BlockII B, если бы их все же развернули, всегда бы чуть-чуть запаздывали, гоняясь лишь «за хвостом» российской МБР. А потом не забывайте: российские МБР расположены не только в европейской, но и в центральной части страны и на Дальнем Востоке. Большинство этих МБР к системе ПРО НАТО даже не приближаются. Иными словами: мы и раньше считали российские озабоченности безосновательными. А теперь в Европе такого потенциала вообще не будет — только в США.
— Россию тем не менее беспокоит и то, что элементы ПРО, которые планируется развернуть в Европе в рамках первых трех фаз системы, обладают высокой мобильностью, прежде всего речь идет о системах морского базирования. Могут ли оснащенные перехватчиками корабли Aegis появиться в акватории Балтийского и Северного морей, как того опасается Москва?
— Морские системы не будут оснащаться перехватчиками более продвинутыми, чем SM 3 BlockII А. Таким образом, и на них распространяются технические ограничения по перехвату МБР, проходящих по гораздо более высокой траектории, чем ракеты, предназначенные для перехвата ракет малой и средней дальности. Кроме того, морские системы НАТО будут развернуты, прежде всего, в Средиземном море — для защиты юго-западной части Европы (Испании, Португалии и так далее). Конечно, у кораблей НАТО могут быть разные миссии, они могут быть задействованы в других регионах, если там будет необходимо, скажем, защищать проходящие по морю коммуникации. Но еще раз хочу подчеркнуть: их техническая возможность по перехвату МБР будет очень ограниченной, если не нулевой.
— Вас удивила скептическая реакция России на заявления Чака Хейгела?
— Нет, совсем не удивила. Думаю, что после всех обсуждений, обвинений и контробвинений в этой сфере на укрепление взаимного доверия нам в любом случае понадобится некоторое время. Поэтому мы говорим о необходимости интенсификации диалога как на политическом, так и на техническом уровне.
— Вы сказали, что заявление США открывает новые возможности перед Россией и НАТО. Вы имели в виду только сферу ПРО?
— Позитивные последствия этого заявления могут быть более широкими. Россия четко дала понять, что дальнейшее сокращение ядерных арсеналов напрямую связано с выходом из тупика по ПРО. Соответственно, мы надеемся, что недавнее заявление США по ПРО позволит нам достичь прогресса в этой сфере и таким образом откроет путь к переговорам по дальнейшему сокращению ядерных вооружений — стратегических и нестратегических. Тематика ПРО была ведь самой противоречивой и сложной в наших отношениях. Надеемся, что теперь отношения в целом станут лучше и мы сможем развивать по-настоящему стратегическое партнерство, и не только на бумаге.
— Эта тема будет обсуждаться на предстоящем заседании Совета Россия—НАТО (СРН) на уровне министров иностранных дел?
— Да, оно состоится 23 апреля, и я полагаю, что наряду с афганской тематикой тема ПРО в свете недавнего заявления США станет одной из ключевых в повестке заседания.
— Как сообщал “Ъ”, на прошлом заседании СРН в декабре обсуждалась инициатива Германии и Польши по созданию между Россией и НАТО «Общего пространства доверия». Этот проект еще актуален?
— Он все еще актуален. Более того, теперь под ним подписались еще несколько стран, помимо ФРГ и Польши. Всего семь или восемь стран, включая Россию. Речь идет о большей прозрачности в отношении военных учений, обмене информацией, в том числе и аналитического характера, по итогам учений. То есть речь идет не только о большей транспарентности потенциалов, но и стратегий. Не уверен, правда, что этот проект будет финализирован к следующему заседанию СРН, но переговоры продолжаются.
— “Ъ” также писал об идее увеличить трастовый фонд по обслуживанию российских вертолетов, закупленных США для нужд афганских военных сил. Есть решение по этому вопросу?
— Обсуждение этой идеи прошло успешно. И я полагаю, что такое решение может быть одобрено и объявлено уже на министерском заседании в апреле. Речь идет о расширении сотрудничества в рамках трастового фонда за счет включения в него, помимо резервных частей и обучения афганских техников для обслуживания вертолетов Ми-17, еще Ми-35 (экспортный вариант российских Ми-24.— “Ъ”), стоящих на вооружении афганских сил. Это весьма положительный пример практического сотрудничества России и НАТО, от которого выигрывают не только эти стороны, но и афганские национальные силы, зависящие от российской техники.
— А насколько вырастет сам трастовый фонд? Если я правильно понимаю, в первой фазе проекта он составлял $20 млн.
— Каждая из двух фаз проекта обойдется более чем в $20 млн (включая финансовые и другие контрибуции).
— А что происходит вокруг транзитного центра в Ульяновске? Насколько мне известно, там был лишь один тестовый рейс с грузом НАТО из Афганистана. Когда этот транзитный путь заработает по полной?
— Там все согласовано, лицензировано и готово к использованию не только странами НАТО, но и всеми другими участниками МССБ, желающими ввезти грузы в Афганистан и из него. Дело в коммерческих аспектах. Страны НАТО изучают в том числе и более выгодные с финансовой точки зрения альтернативные транспортные сети. Так, например, транзитные пути через Пакистан, закрытые некоторое время назад, теперь вновь полностью открыты, а это самый недорогой путь.
— Российское предложение менее выгодно?
— Оно более затратное. А государства НАТО ищут лучшее предложение за меньшие деньги. Там ведь идет речь об очень большом количестве грузов — о десятках тысяч контейнеров. Соответственно, цены должны быть конкурентоспособными, это бизнес.
— Недавно российская сторона заявила о готовности задействовать в своей транспортной сети один из своих портов.
— В Балтийском море, да. Это один из обсуждаемых вариантов, но и тут все будет зависеть от того, насколько это будет коммерчески выгодно по сравнению с другими доступными путями. Если Россия сделает хорошее предложение, она сможет добиться своей доли в этом бизнесе (смеется).
— Осенью “Ъ” также сообщал, что Россия и НАТО готовят соглашение о сотрудничестве по утилизации устаревших боеприпасов и вооружений. На какой стадии переговоры в этой области?
— Сейчас эта тема обсуждается экспертами с обеих сторон. Речь идет о демилитаризации, утилизации устаревших боеприпасов, которые представляют риск как для людей, так и для экологии. Пока я не могу сказать, когда мы выйдем на конкретное соглашение в этой сфере. Сначала надо решить несколько технических и политических вопросов. Но у меня создалось впечатление, что в таком сотрудничестве заинтересованы обе стороны. Рассчитываем, что это станет еще одной областью успешного практического взаимодействия, а обмен опытом и технологиями принесет конкретную пользу гражданам РФ.
— Есть ли потенциал для сотрудничества с Россией в рамках начатой в прошлом году реформы вооруженных сил НАТО под лозунгом Smart Defense («Умная оборона»)? В Москве, насколько мне известно, надеются, что страны НАТО будут в рамках этой инициативы (нацеленной помимо прочего на экономию средств) в складчину приобретать российскую военную технику, например вертолеты Ми-26.
— Мы все еще работаем над нашими планами и внутренними процедурами. Но на саммите НАТО в Чикаго было принято политическое решение, что эта инициатива должна быть открытой для участия стран-партнеров. Россия — очень важный партнер НАТО. Формы сотрудничества с ней могут быть разными, но сначала нам надо решить некоторые процедурные вопросы внутри альянса.
— В рамках Smart Defense НАТО будет осуществлять в том числе и проекты в сфере кибербезопасности. Как недавно сообщал “Ъ”, Россия предложила альянсу сотрудничество в этой сфере. Предложение включало совместный анализ угроз, обмен опытом защиты критически важных инфраструктурных объектов и оценку вероятности попадания кибероружия в руки террористов. Но НАТО отказалось. Почему?
— По двум причинам. Во-первых, НАТО пока само находится только в ранней стадии выработки собственных ответов на киберугрозы. Пока мы лишь сошлись во мнении, что ключевой задачей должно стать повышение защищенности наших компьютерных сетей и систем. А во-вторых, мы пока не понимаем, как в этой сфере взаимодействовать со странами, не входящими в альянс и не имеющими доступа к нашей информации, это чувствительный вопрос.
На поиски платформы для диалога между Россией и НАТО в этой сфере понадобится время. Но угроз в киберпространстве действительно много. Те же российские хакеры считаются одними из самых продвинутых (смеется). Это сложная тема. При этом наши государства и экономики сталкиваются с одинаковыми рисками. Я полагаю, что когда-нибудь мы сможем совместно обсудить эти угрозы, хотя отвечать на них мы, скорее всего, будем по отдельности.
Елена Черненко
