Облик грядущих войн и новых систем вооружения определит только наука
В последнее время на страницах различных изданий, в том числе в №№ 4, 7 еженедельника «Военно-промышленный курьер», активизировалась дискуссия об актуальных вызовах, перспективных ВВТ, военном строительстве.
Данная тенденция представляется весьма конструктивной, поскольку позволяет сформировать некоторое обобщенное экспертное представление о путях решения чрезвычайно сложной проблемы – определения нового облика Вооруженных Сил, которая еще в недавнем прошлом решалась, мягко говоря, несколько по-другому и людьми с весьма специфическими представлениями о роли и месте Вооруженных Сил в государстве и его делах.
Cправедливо отмечается, что войны будущего будут радикально отличаться от войн минувшего века и даже от войн совсем недавнего прошлого. Первые часто называют бесконтактными, сетецентрическими. При этом вполне справедливо делается вывод о том, что нынешняя система вооружения ВС России не соответствует характеру будущих войн, поэтому структуру и состав этой системы надо менять. Действительно, характер войны и состав технических средств, применяемых в ее ходе, – это две теснейшим образом связанные категории.
ВВТ и характер военных конфликтов
К сожалению, в процессе упомянутых рассуждений у некоторых авторов происходит смешение понятий. Зачастую сферу межгосударственного противостояния путают со сферой военных действий и на этой основе начинают предъявлять к вооруженным силам и их системе вооружения такие требования, выполнение которых призвано то ли государство превратить в армию, то ли армию расширить до границ государства. И уже сложно понять, какие задачи должны выполнять в будущем вооруженные силы, а какие – экономические, политические, идеологические, культурно-воспитательные – органы и организации государства. А за этим частоколом рассуждений теряется способность обосновать требования к новому облику и Вооруженных Сил, и их технической составляющей. Поэтому, соглашаясь со многими авторами по большинству выводов, все же хотелось бы рассматриваемый вопрос перевести в прикладную плоскость, то есть определить, каким образом прогнозируемый характер войны повлияет на структуру и состав системы вооружения (или наоборот, как современные технические средства способны изменить характер войны).
Для этого придется еще раз проанализировать само понятие «война». Классическое определение утверждает: это социально-политическое явление, связанное с применением военного насилия, является продолжением политики насильственными методами. В то же время в различных источниках упоминается огромное количество других видов войн: экономическая, дипломатическая, информационная, психологическая, кибернетическая, холодная, не говоря уже о таких экзотически-специфических, как газовая, нефтяная и даже соляная или рисовая.
Безусловно, никто и никогда не пытался предъявлять требования к системе вооружения ВС исходя из характера перечисленных войн. Как уже было сказано, всегда доминировало классическое правило, что вооруженные силы и их система вооружения предназначены для ведений войн с применением вооруженного насилия по отношению к противнику, предполагающего физическое разрушение, уничтожение, повреждение неких объектов, но не для психологического, экономического или иного вида давления на него (хотя эти самые другие виды давления как «побочный продукт» вооруженного насилия практически всегда имеют место).
Об определениях
Представляется целесообразным разобраться (или по крайней мере прийти к единому мнению, договориться) с пониманием того, что такое война будущего, что включается в это понятие. Будем ли мы понимать по-прежнему, что война – это вооруженное насилие, или же согласимся с тем, что это более широкое понятие, включающее многие другие аспекты давления на противника (так называемую мягкую силу) для принуждения его к действиям, выгодным противостоящей стороне.
При этом некоторые авторы иногда говорят о том, что война как метод достижения политических целей может и не предполагать собственно вооруженного насилия. Тогда, выходит, и вооруженные силы как элемент государства не нужны или необходимы совсем в другом виде. Что же тогда собой будут представлять вооруженные силы страны и их система вооружения новой эпохи?
Явочным порядком расширение трактовки термина «война» уже происходит, как происходит и возложение на вооруженные силы новых задач, ранее несвойственных военной организации государств. В США и других странах мира созданы или создаются подразделения психологических операций, предназначенные для борьбы в сфере человеческого сознания, киберкомандования – для ведения войн в виртуальном пространстве. Автор ряда статей в «Военно-промышленном курьере» Константин Сивков говорит о новой сфере вооруженной борьбы – информационной, о психотронном воздействии, а вооруженную борьбу как разрушение и захват различных видов материи называет «вульгарным милитаризмом».
В случае с кибервойнами с определенными оговорками можно согласиться, что это вооруженное насилие. Оружие – программные продукты, цель – разрушение различных систем управления посредством уничтожения используемых в этих системах программных продуктов. Что же касается подразделений психологических операций, то здесь очевиден факт выхода за традиционное понимание термина «вооруженное насилие».
Единственным оправданием возложения подобного рода задач на военных является то, что действия таких подразделений распространяются, как правило, на военнослужащих противостоящей стороны. Но и здесь опыт войны западной коалиции в Ираке внес свои изменения в военные каноны, и таким подразделениям армии США вменена обязанность проводить психологические операции и по отношению к мирному населению. Можно, конечно, опять найти этому факту оправдание: война в Ираке сейчас партизанская, мирное население только условно является мирным, а в сущности это мобрезерв партизан и источник их ресурсного обеспечения. Следовательно, в таком случае психологические операции по отношению к мирному населению – это фактически борьба с партизанским движением. Но уж слишком много появляется оговорок и размывается строгость терминов и определений в военной области, многими десятилетиями остававшихся неизменными.
Вместо мистических рассуждений
Возможно, пришло время изменить взгляд на войну как именно насильственные действия (подготовка к которым и их ведение – прерогатива органов военного управления) и уйти от «вульгарного милитаризма». Тогда необходимо трактовать понятие шире – как совокупность действий по принуждению одной стороны к выполнению воли другой. Но тогда мы получаем другую крайность: экономические, газовые, информационные и тому подобные невооруженные конфликты также станут относить к войнам с вытекающим из этого следствием (вытекающим из классических канонов).
Речь пойдет о возложении управления подготовкой к таким войнам и организации действий государственных структур в процессе их ведения на военно-политическое руководство страны (Верховного главнокомандующего, его ставку, Генеральный штаб вооруженных сил или ему подобную структуру).
Понятно, что это выходит за рамки здравого смысла. Значит, говорить о какой-либо войне вообще, распространяя суть рассуждений на принципы построения вооруженных сил и развития системы вооружения, нельзя. Как литературный прием это имеет право на жизнь, но как способ определения требований к военной организации страны, армии будущего такой подход вряд ли допустим. Скорее применение «мягкой силы» относится к сфере межгосударственного противостояния, но вряд ли стоит в этом случае рассуждать об «информационных войсках» и тому подобных новшествах. Вернее, назвать такие «войска» можно как угодно, но большой вопрос: стоит ли их относить к вооруженным силам? И в решении этого вопроса мистические рассуждения о единстве материального и информационного представления мира и неразделимости материи и сознания вряд ли помогут.
Очевидно, что для разрешения этой проблемы целесообразно разделение понятия «война» на две составляющие: именно вооруженное насилие и совокупность невоенных действий, хотя направленность этих составляющих фактически одинакова или близка – достижение каких-либо политических целей.
Определение вооруженного насилия может звучать следующим образом – непосредственное воздействие на противника (его живую силу, вооружение, военную и специальную технику, инфраструктуру) посредством материальных объектов и генерируемых ими явлений, направленное на поражение (уничтожение, разрушение) и/или изменение характера действий противника для достижения определенных политических целей. Как видим, это определение очерчивает функциональную область вооруженных сил, пределы их компетенции.
Вооруженное насилие осуществляется вооруженными силами, применяя для этого систему вооружения, в которую входят организационно и функционально связанные образцы и комплексы вооружения, военной и специальной техники. Планирование актов военного насилия, управление их осуществлением – прерогатива военного ведомства. То есть такое определение не отвергает понятия войны как общественно-политического явления и направлено лишь на очерчивание границ, за которыми применяются (должны применяться) другие силы и средства, имеющиеся в распоряжении государства, эту войну ведущего. Как представляется, такое определение позволяет достаточно четко выделить требования к облику вооруженных сил и их системе вооружения. Попробуем показать это.
Научный анализ
Итак, непосредственное воздействие на противника (его живую силу, вооружение, военную и специальную технику, инфраструктуру) означает, что в ходе войны объектом прямого воздействия вооруженных сил одной стороны являются вооруженные силы и инфраструктура театра войны другой. И не более того.
Психотронная, информационная и тому подобная обработка населения страны-противника не должна входить в круг задач вооруженных сил. Они к этому не готовятся да и не могут быть подготовлены по ряду причин. По каким? Да хотя бы потому, что плохо это у военных получается: только что человек в форме, стрелявший, разрушавший и получавший в ответ дозы свинца, вдруг начинает говорить с населением страны-противника о любви к ближнему, демократии и толерантности.
Автор публикации - Василий Буренок |
И даже если это не один и тот же человек, все равно восприятие и у него, и у его противников провозглашаемых на информационном поприще сентенций будет не самое лучшее. Как такие метаморфозы воспринимает, например, население Афганистана и Ирака, хорошо известно. Это задачи других ведомств и структур (по крайней мере опыт, в том числе и недавний достаточно горький отечественный, это подтверждает). И информационное противоборство не может быть сферой военных действий – это противоборство идеологий, облаченное в специфически подготовленную информацию и программные продукты, то есть это сфера межгосударственного противостояния. Радиоэлектронная борьба, кибервойна в системах военного управления – это задача вооруженных сил, а информационное противоборство – вряд ли, «великовата эта шапка для Сеньки».
Но с другой стороны, многие авторы правы, говоря о новых видах невоенного (несилового) межгосударственного противоборства. К таким видам следует отнести информационное, экономическое, идеологическое, психологическое и даже культурное и религиозное. Для несилового воздействия на противника государство может и должно привлекать все имеющиеся в его распоряжении органы, организации и формирования, а также создавать их на период противоборства. Тогда необходимо определиться с тем, кто же должен заниматься этими видами воздействия, системно и компетентно решать массу проблем, начиная от организации теоретических исследований по формам и способам его осуществления, вариантам применяемых технических средств и заканчивая подготовкой специалистов.
Об одной из таких структур, в частности, говорил Леонид Ивашов. Возможно, эту обязанность должен взять на себя Совет безопасности России за счет расширения круга решаемых им задач, ответственности и полномочий. Может быть, это будет некий другой аналитико-административный центр. Его задача – системное планирование и скоординированное управление невоенным воздействием на противника, которое должно представлять собой комплекс взаимоувязанных по целям, месту и времени мероприятий, осуществляемых различными органами, организациями и формированиями в интересах решения политических задач.
В заключение хотелось бы подчеркнуть, что острота проблем прогнозирования характера будущих войн нарастает и не замечать этого на государственном уровне недальновидно. Но при этом их решение должно основываться на результатах строгого научного анализа и теоретических проработок – в этом сомневаться не приходится.
Василий Буренок, президент Российской академии ракетных и артиллерийских наук,доктор технических наук
Опубликовано в выпуске № 10 (478) за 13 марта 2013 года
