Есть ли в России «большая стратегия»?

Долгосрочное планирование выглядит как зигзагирование между декларируемыми задачами и суровой реальностью

Вопрос о наличии в РФ так называемой большой стратегии весьма интересен. На Западе традиционно укоренено мнение о наличии у российского руководства неких глубоко продуманных, целеустремленных и всеобъемлющих стратегических замыслов, определяющих внешнеполитическое и военное строительство на длительную перспективу.

Такие замыслы приписывались западными наблюдателями всем без исключения русским императорам – от Петра I до Николая II и всем советским лидерам – от Ленина до Горбачева. Соответственно любые действия России и СССР интерпретировались как соответствующие неким глубокомысленным долгосрочным планам – даже самые рефлекторные и импровизированные, такие, например, как ввод войск в Афганистан в 1979 году.

Документы носят благожелательный характер

Данная тенденция на Западе продолжает жить и теперь, благо, целеустремленно-авторитарный стиль Владимира Путина в политике создает атмосферу якобы наличия у нынешнего российского руководства долгосрочного видения. С другой стороны, именно при Путине действительно были весьма активные попытки формирования долгосрочной стратегии развития России как в экономике, так и в политике безопасности. Хотя, бесспорно, эти попытки во многом являются следствием идеологического обеспечения стремления Путина трансформировать свою власть в пожизненную, однако они все-таки отражают и намерение сформировать некое стратегическое видение.

Последними воплощениями долгосрочного планирования политики безопасности при Путине – Медведеве стали Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года, утвержденная указом президента Дмитрия Медведева от 12 мая 2009 года, и Военная доктрина Российской Федерации, подписанная указом Медведева от 5 февраля 2010 года.

Тем не менее, на мой взгляд, сейчас в России в области стратегического планирования наблюдается весьма двусмысленная ситуация, в целом характерная для российской истории, однако наиболее четко проявляющаяся именно в путинской политической системе. Эта ситуация состоит в том, что реальная отечественная политика в сфере безопасности очень плохо поддается формализации, и соответственно все формализованные схемы и тексты, призванные формулировать эту политику на современность и перспективу, носят достаточно условный, схематичный и оторванный от реальной деятельности характер. Это всецело относится к всевозможным доктринам, стратегиям, планам и концепциям, в изобилии выпущенным российскими властями в последнее десятилетие, не исключая и два последних упомянутых якобы «фундаментальных» документа (Стратегию национальной безопасности и Военную доктрину). Поэтому нужно хорошо понимать, что указанные формализованные документы вовсе не являются определяющими для действий российского руководства, а носят скорее политически-пропагандистский (или точнее сказать, благожелательный) характер.

Реальная же российская стратегия действий (если к ней можно вообще применить термин «стратегия») определяется в виде причудливого компромисса между действиями различных факторов, групп влияния и прочего и во многом представляет своего рода зигзагирование между декларируемыми задачами и планами и суровой реальностью. Российская политика была и при Путине продолжает оставаться преимущественно реактивной, следующей за событиями, реагирующей на внешние факторы и с трудом поддающейся описанию в рамках терминов долгосрочного планирования. Этому способствуют и личные качества Владимира Путина, о котором беглый олигарх Борис Березовский выразился в том смысле, что «Путин хорошо умеет пользоваться ситуациями, но не умеет создавать ситуации». Отсюда проистекает де-факто общее превалирование в путинской политике тактики над стратегией.

С другой стороны, трудно не видеть, что Путин при этом имеет некую достаточно устойчивую сумму взглядов на характер Российского государства и его политики и что путинская внешняя и оборонная политика основывается на неких относительно прочных представлениях. Однако именно эти взгляды до сих пор не слишком формализованы и, видимо, поддаются только частичному реконструированию.

Наконец, стоит указать, что путинское видение носит отчасти оппортунистический характер, базируясь на настроениях значительного большинства населения России. Путин скорее следует этим настроениям, а не определяет их. Путинские взгляды в значительной мере соответствуют сложившемуся консенсусу в отношении политики безопасности среди российского населения и российских элит. Это в немалой степени способствовало широте поддержки Путина в прошлом десятилетии, в период существования так называемого путинского большинства. И показательно, что даже сейчас, в период развала этого «путинского большинства» вопросы внешней политики и политики безопасности практически не являются в России предметом серьезной дискуссии и особо не оспариваются даже оппозиционными слоями и политическими деятелями (кроме совсем уж безудержных маргинальных ультралибералов).

В целом, говоря еще более широко, можно сказать, что в России сегодня мы наблюдаем несколько основных источников формирования основных направлений политики в области безопасности:

определяющее видение и сумма политических и психологических установок Путина как авторитарного лидера, почти полностью устанавливающего политическую повестку дня, а также практические мероприятия Путина;

формальные декларации в области доктрины и стратегии эпохи президенств Путина и Медведева;

общее «стихийное» консенсусное видение политики и целей в области безопасности, сложившееся у российских элит и населения.

Если и можно говорить о существовании в России «большой стратегии», то эта «большая стратегия» представляет собой некое интегрированное результирующее указанных источников, и поэтому имеет смысл попытаться дать именно характеристику этого результирующего. Таким образом, здесь речь идет именно о попытке своего рода «реконструирования» нынешней российской «большой стратегии» и выделении основных элементов, позволяющих понять логику политической элиты страны при принятии тех или иных решений в области безопасности. Сосредоточимся именно на военных аспектах проблематики.

Российский консенсус и его противоречия

Совершенно очевидно, что в России в последние полтора десятилетия постепенно складывается общенациональный консенсус по поводу целей и задач государственного строительства. Основополагающей общенациональной целью при таком видении можно назвать восстановление России в качестве великой державы в экономическом, политическом и военном отношении. При этом важным аспектом такого видения является и сознание российской элитой необходимости кардинальной модернизации страны именно для возрождения ее великодержавного статуса.

Собственно, именно интерпретации данной формулы и создают базис для определения основных направлений военного строительства, главных задач Вооруженных Сил России, возможных угроз и вероятных противников.

Основной проблемой российской политики в области безопасности в таком разрезе является то, что данное устремление находится в противоречии с политикой США и Запада, которые объективно в принципе не радеют за усиление России в экономическом, политическом и военном отношении. С другой стороны, и Россия, и Запад заинтересованы в экономическом и политическом сотрудничестве, а Запад является для России главным ресурсом модернизации.

Это предопределяет весь нынешний двусмысленный характер военно-политических взаимоотношений России и Запада, когда обе стороны проводят касательно друг друга противоречивую политику «дружественности и сдерживания». Объективно, с одной стороны, Россия смотрит на Запад в качестве главного ресурса для модернизации, а с другой – США и Запад одновременно рассматриваются (и зачастую оправданно) главными внешними препятствиями на пути национального восстановления и модернизации и поэтому по-прежнему определяются в качестве потенциальных противников России.

Дополнительным осложняющим фактором в этом разрезе выступают отношения России с ее ближайшими соседями. Можно сказать, что вообще ни одно из пограничных с РФ государств (включая большую часть республик бывшего СССР) в принципе не заинтересовано в возрождении России. Именно это обстоятельство является главной причиной их безудержной прозападной ориентации, стремления вступить в НАТО и так далее. Националистически настроенные постсоветские образования (в первую очередь Прибалтика, Украина и Грузия) по сути сейчас представляют главную непосредственную проблему для безопасности нашей страны. Поэтому РФ отчасти вынуждена рассматривать практически все граничащие с ней государства как потенциальных противников в той или иной степени.

С другой стороны, совершенно очевидно, что республики бывшего СССР представляют собой естественную сферу национальных интересов России. Они связаны мириадами социальных, политических и экономических нитей с Российской Федерацией. Поэтому, с точки зрения отечественной элиты, возрождение России как великой державы невозможно без сохранения российского влияния (а желательно и доминирования) в бывших советских республиках. Формы и методы этого влияния – вопрос отдельной дискуссии. Однако ясно, что сохранение данного воздействия невозможно без слома нынешних антироссийских тенденций во внутренней и внешней политике этих республик и без ограничения вмешательства Запада в то, что трактуется Москвой как «историческая зона российских интересов».

Наконец, для России сохраняется угроза терроризма и сепаратизма.

Основываясь на вышесказанном, можно сделать вывод, что перед Россией стоит три основных типа военных угроз (по степени вероятности):

конфликты «постсоветского типа» как внутри России в виде сепаратистских мятежей и попыток отделения территорий, так и близкие по природе конфликты с соседними бывшими советскими республиками, в основной массе своей воспринимающими РФ как главную угрозу своему суверенитету и заинтересованными в ослаблении любым путем российского влияния на своей территории и России как государства вообще;

угроза конфликта с Соединенными Штатами Америки как доминирующей в современном мире сверхдержавой и с возглавляемым США «Западным блоком»;

возможности конфликтов с государствами, не входящими в «Западный блок», прежде всего с КНР. В настоящее время этот тип угрозы видится во многом минимальным по своему значению вследствие относительно малого пересечения интересов России с такими странами. Тем не менее стоит заметить, что РФ сохраняет достаточно значительный военный потенциал на Дальнем Востоке.

При этом ведущей угрозой рассматриваются конфликты первого типа, что нашло наглядное воплощение в направленности проводимой с 2008 года под руководством министра обороны Сердюкова военной реформы. Ее суть заключается в трансформации Вооруженных Сил России от традиционной мобилизационной системы к силам постоянной полной боевой готовности. Фундаментальной концептуальной основой военной реформы является переориентация ВС РФ нового облика на участие главным образом в ограниченных конфликтах вроде пятидневной кампании 2008 года против Грузии. Под эти задачи выстраивается и новая структура ВС России – Вооруженные Силы должны быть более гибкими, мобильными, постоянно боеготовыми, способными к быстрому реагированию и к задействованию в первую очередь в ограниченных по масштабу конфликтах на территории Российской Федерации и других государств бывшего СССР, а также на прилегающих территориях.

Следует особо отметить, что Россия сохраняет и сохранит в обозримом будущем полное военное превосходство над бывшими постсоветскими государствами, обеспечивая свое военно-стратегическое господство на территории бывшего СССР. Что касается военной угрозы от Запада, то, как можно судить, основной тип такой угрозы – это возможность политического и военного вмешательства в конфликты на постсоветском пространстве со стороны западных стран. Такое вмешательство рассматривается как главная угроза национальным целям России в Евразии.

Следует обратить внимание еще на один аспект. Столь активно пропагандируемая Россией концепция «многополярного мира» сама по себе является априорно конфликтной, предоставляя мир игре «свободных сил», в том числе и силовых. «Много полюсов» на планете неизбежно будут соперничать между собой и стараться окружить себя собственными сферами влияния. Это значит, что Россия должна быть морально готовой к борьбе за свое положение и обязана обладать достаточно могущественным военным потенциалом, чтобы опереться на него в этой борьбе. Безусловно, с учетом русских военных и промышленных возможностей, устойчивых имперских традиций и уникального геополитического положения в центре Евразии РФ много больше других наций способна к приобретению позиций одной из могущественнейших держав. Поэтому, с точки зрения Москвы, многополярный мир (и даже отчасти геополитический хаос) выгоден для России, создавая уникальные возможности по продвижению русских интересов.

При этом Российская Федерация одновременно проводит политику расширения связей с западными странами, а также более не находится с Западом в состоянии идеологической конфронтации. Наконец, Москва вынуждена считаться с подъемом новых сил на мировой арене – в первую очередь Китая.

Комбинация этих факторов вынуждает, таким образом, Россию вести многовекторное военное строительство, готовясь к отражению широкого спектра угроз и подготовке параллельно к самым различным возможным типам конфликтов – от противоповстанческой борьбы и интервенций в бывшие советские республики до возможной крупномасштабной конвенциональной сухопутной войны с НАТО или Китаем и глобальной ядерной войны с Соединенными Штатами. Бесспорно, такая многовекторность создает огромные проблемы для развития Вооруженных Сил России и для оборонного планирования, особенно в сочетании с огромной территорией РФ и протяженностью ее границ и в условиях сохраняющейся нехватки ресурсов.

Таким образом, основными непосредственными целями российского военного строительства можно обозначить:

оказание военно-политического давления на внутреннюю и внешнюю политику бывших советских республик и применение по отношению к ним военной силы, если этого потребуют государственные интересы;

военное сдерживание США и стран НАТО, в первую очередь с целью недопущения западного вмешательства в конфликты на постсоветском пространстве и в возможные действия России по отношению к бывшим советским республикам;

участие в пресечении внутренних угроз сепаратизма и терроризма.

Руслан Пухов

Опубликовано в выпуске № 36 (453) за 12 сентября 2012 года