Коллективный Запад применяет гибкое сочетание военных доктрин
Сегодня мир балансирует на трудно управляемой «лестнице эскалации» военных конфликтов. Прокси-война, развязанная против России на Украине, и специальная военная операция (СВО) как вынужденный ответ Москвы на попытку создания очага агрессии у ее границ продемонстрировали, что доктрины стратегического ядерного и неядерного сдерживания, построенные на угрозах использования ядерного или высокоточного дальнобойного оружия, на которые делалась ставка в российских документах стратегического планирования, сработали лишь частично.
Выдвинутый некоторой частью американских правящих элит лозунг «Убивать как можно больше русских и максимально ослабить Россию, добиться ее стратегического военного поражения» – требует поиска и применения других, дополняющих традиционные, концепций сдерживания, способных гибко и адекватно реагировать на реалии современности. Ссылки некоторых уважаемых экспертов на цунами перемен, идущих по нарастающей и почему-то уже в который раз застающих врасплох Россию, свидетельствуют о недопустимо низком уровне информационно-аналитической и прогностической работы на всех уровнях руководства государством. Слово «почему-то» использовано не случайно. Было достаточно много настораживающих признаков, свидетельствовавших о планомерной подготовке Западом агрессии против России. Вряд ли может считаться неожиданностью успешное использование Вашингтоном и Лондоном присущих их политике в течение многих лет стратегий обмана и надувательства.
За примерами далеко ходить не надо: Минские соглашения, еще раньше – нарушение обязательств о нерасширении НАТО. В результате российские политики с незавидным постоянством оказывались в роли простаков, которых надували ловкие торговцы на политической ярмарке.
УДИВИТЕЛЬНАЯ ДОВЕРЧИВОСТЬ
Причин такого положения, недопустимого для великой державы, играющей ключевую роль на просторах Большой Евразии, видится несколько.
Во-первых, непродуманная кадровая политика, позволившая насытить органы управления страной и ее вооруженными силами некомпетентными, коррумпированными людьми. А то и просто лицами, сознательно действующими в ущерб национальным интересам нашего государства, так называемой компрадорской элитой. Примером «качества» такой, с позволения сказать, элиты служит бегство за рубеж ее представителей высокого ранга во время событий, связанных с мятежом ЧВК «Вагнер» .
Во-вторых, отсутствие способности властей действовать по отношению к противнику с упреждением, решительно и жестко, увлечение пустыми фразами, за которыми не следует конкретных действий. Примеры: бесконечно повторяемая мантра «мы внимательно следим», заявления о том, что некие объекты, включая центры принятия решений, «становятся законными целями». Если так, то уничтожайте эти законные цели! Но пока признаков дезорганизации управления и снабжения Вооруженных сил Украины немного.
В-третьих, и это очень важно, Россия, похоже, все еще не перестроилась на реальное изменение курса на Восток и на отход от надежд на восстановление былых отношений с объединенной Европой в лице НАТО и Евросоюза.
Этого не будет. Как отмечает Сергей Караганов, наши расхождения с Европой «велики по внешнеполитическим причинам. Европейские элиты, под которыми трясется земля, решили попытаться спасти свои позиции, бросив внешнеполитический, пропагандистский, экономический и частично даже военный вызов России, поэтому отношения стали совсем плохими. Но может быть, самое главное заключается в том, что Россия и Европа (конечно, не вся, Европа тоже разная) расходятся по ценностным параметрам, и этот процесс идет все быстрее».
И наконец, в-четвертых. Со стороны России не последовало весомых ответных мер после терактов на ряде стратегических объектов в России и на международных территориях («Северные потоки»). Позволили врагам отнекаться: мы, мол, тут ни при чем.
Невольно вспоминается одно из предостережений героя романа «Крестный отец» дона Корлеоне в защиту своего сына, адресованное мафиозным противникам: «Даже если его молнией убьет, все равно вы ответите!» Нас перестали бояться «западные мафиози», которые понимают только язык силы и воспринимают всерьез только угрозы безопасности, адресованные им лично на их территориях. Это одна из ключевых причин пренебрежения предупреждениями России.
СДЕРЖАННОСТЬ И СДЕРЖИВАНИЕ
Примерами решительных действий России являются системные удары по объектам военной инфраструктуры Украины, пресечение провокаций британского эсминца «Дефендер» в Черном море в июне 2021 года и уничтожение нашим Су-27 американского стратегического разведывательного беспилотного летательного аппарата (БПЛА) «MQ-9 Reaper» в марте 2023-го.
В то же время остаются без воздействия давно известные коммуникации, по которым ведется снабжение ВСУ оружием и боеприпасами. Исправно действуют трубопроводы, снабжающие страны НАТО газом и нефтью, подводные силовые и интернет-кабели.
Действия России в СВО на Украине – «это другое». Здесь еще надо посмотреть, кто кого сдерживает. А сама спецоперация стала символом и квинтэссенцией провала политики России в отношении Украины в предыдущие десятилетия.
А ведь перечисленные случаи были примерами блестящего применения нашими политиками и военными концепции сдерживания посредством отрицания. В сочетании с некоторыми другими концепциями она должна стать мощным оружием сдерживания в мировой гибридной войне (ГВ), развязанной англосаксонской группировкой против России и дружественных государств. Сама теория и практика «гибридных» концепций сдерживания (в дополнение к базовым концепциям стратегического ядерного и неядерного сдерживания) должна стать настольной книгой работников администрации президента, Совбеза, Минобороны, МИДа и других властных структур.
В этом контексте следует приветствовать инициативу нашего внешнеполитического ведомства, которое в конце июня впервые организовало на базе Дипломатической академии МИД РФ занятия по программе профессионального развития «Гибридные войны в современных международных отношениях» для дипломатических сотрудников министерства. Программа включала в себя изучение сущности ГВ как инструмента воздействия на государство, законы и принципы гибридных войн, их стратегию, смысл и цели прокси-войн, доктрины сдерживания, а также ГВ современной эпохи как угрозу безопасности России.
ЯДЕРНЫЙ КОМПОНЕНТ СДЕРЖИВАНИЯ В СВО
Россия оказалась втянутой в войну, которая называется специальной военной операцией. Цена нашей победы может быть крайне высокой, а период ее достижения может оказаться длительным.
Если не удастся приструнить Запад, дело дойдет до более высокого уровня конфронтации. Критерием или мерилом победы должна быть ликвидация Украины как антироссийского образования и перелом воли Запада к конфронтации. Это непростая задача.
Пока Запад настроен на бескомпромиссное противоборство с Россией и достижение победы военным путем. В известной книге Германа Кана «Об эскалации» (1965) наряду с повышением ставок в ходе традиционного военного конфликта предусмотрены варианты с проведением предупредительных ядерных взрывов в космосе и на водных пространствах. Что сегодня может привести к выводу из строя жизненно важных для Запада спутниковых систем, подводных интернет-линий и трубопроводов.
В отношениях с Западом нам пока не удалось достичь «твердого равновесия страха» (по Герману Кану). Мы чего-то ждем, мнемся и, похоже не до конца понимаем глубину расхождений с Западом и решимость США сокрушить Россию.
Я в отличие от Кана не призываю к нанесению выборочных ядерных ударов по целям в Европе или ведению «локальной ядерной войны (23-я ступень эскалации по лестнице американского политолога). Это путь к апокалипсису.
Отечественные исследователи Андрей Кокошин, Юрий Балуевский, Виктор Есин, Александр Шляхтуров разработали лестницу эскалации из 17 ступеней. На четвертую ступень они поместили гибридную войну с ограниченным боевым применением военной силы, таящую в себе угрозу последующей преднамеренной или непреднамеренной провокации против одной из великих держав. Авантюристическая политика Зеленского вполне может послужить спусковым крючком такого инцидента. В Киеве понимают, что их ждет поражение, и идут ва-банк, используя поставленное США и НАТО дальнобойное высокоточное оружие против объектов на российской территории при поддержке и подстрекательстве своих спонсоров. Организуют масштабные провокации (взрыв дамбы Каховской ГЭС), рассматривают смертоносные варианты ядерных провокаций, способных поставить мир на грань масштабного конфликта.
Западу не следует испытывать терпение Москвы и твердо усвоить, что все территории, над которыми развивается российский флаг, являются территориями РФ. Нарушение этого принципа в прокси-войне на Украине может придать развитию обстановки по ступеням эскалации неконтролируемый характер.
Сегодня главный источник опасности такого развития событий – это не столько США, НАТО и ЕС, сколько ситуация в странах Запада, которая характеризуется как глубочайший моральный, экономический и политический кризис. Надо бы уже осознать отмеченное еще Николаем Данилевским в книге «Россия и Европа» (1869) окончание 500-летней гегемонии Запада в мире, открывавшей перед западными странами возможность культурного, политического, экономического и военного доминирования.
Оправдавшее себя в годы холодной войны стратегическое ядерное сдерживание и его дополнение потенциалом стратегического неядерного сдерживания сегодня не создают надежной защиты для России и ее союзников от провокаций и все более неприемлемого поведения наших противников.
Возможно, дело в том, что сегодня политические элиты ядерных держав ведут себя вопреки логике. Они продолжают угрожать ядерным оружием, применения которого в реальности не видел никто. Такая виртуальная угроза не срабатывает. Сдерживающий страх перед атомной бомбой, присутствовавший во второй половине ХХ века, исчез. Налицо крайне опасное заблуждение Запада, что «ядерной реакции» России можно не бояться. При этом, как отмечает Дмитрий Тренин, «ядерный удар по территории Украины никого не остановит, удар по территории Европы не будет рассматриваться как критически важный, а вот удар по территории Соединенных Штатов – это другое дело».
Но здесь вступает в силу другая логика: зачем нам ядерное оружие, если мы не готовы его применить против главного противника, от которого исходит неоднократно подтвержденная им экзистенциальная угроза нашей стране?
Наличие таких настроений в правящих элитах США и Запада подтверждает тезис о необходимости вернуть чувство страха в геополитику. Готовность России к применению ядерного оружия в ходе нынешнего конфликта не должна отрицаться. Реальность такой угрозы (возможно, подкрепленная ядерными испытаниями и\или ударами по безлюдным районам, ядерными взрывами в космосе) должна стать стимулом для ограничения эскалации войны и в конечном счете проложить путь к стратегическому равновесию в Европе. Но при всей осторожности применения таких инструментов – это балансирование на лезвии ножа.
Альтернативой является поиск других путей сдерживания противника, дополняющих стратегическое ядерное и неядерное сдерживание. Определенными возможностями в этом контексте обладают органически заложенные в стратегию ГВ доктрины сдерживания принуждением и сдерживания отрицанием.
Заокеанские стратеги отводят авианосцам главную роль в удержании американского господства на океанских просторах. Фото Reuters
ДРУГИЕ РЫЧАГИ
Алексей Арбатов отмечает: «Сегодня назрела необходимость обновления концепции стратегической стабильности с учетом изменившихся условий и новых угроз. В прежней концепции стимулы для первого ядерного удара по умолчанию понимались, во-первых, как способность нанести массированный разоружающий удар по другой стороне. Во-вторых, как упреждающий ядерный удар из страха перед разоружающей атакой оппонента. В этом был и остается фундамент стратегической стабильности».
Опыт прокси-войны на Украине показывает, что стимулом для первого ядерного удара может стать нападение с применением высокоточных обычных систем оружия против ядерных сил оппонента и удары по другим стратегически важным объектам.
Кроме того, существует вероятность применения ядерного оружия с целью избежать поражения в неядерном конфликте.
И наконец, ГВ как новая форма противоборства представляет собой новую, пока недостаточно изученную стратегическую угрозу, способную разрушить суверенитет государства без применения силовых средств и поставить под вопрос само существование государства. Особую опасность несет кибервойна, эффективность которой сопоставима с применением оружия массового уничтожения. Ряд государств и коалиций (НАТО) заявляют о готовности ответить на кибератаки применением кинетического оружия.
Перечисленные факторы способны спровоцировать быструю и неуправляемую эскалацию войны вплоть до обмена ядерными ударами.
В этом контексте доктрины стратегического ядерного и неядерного сдерживания как фундамент обеспечения стратегической стабильности должны рассматриваться в сочетании с дополняющими их доктринами принуждения и сдерживания путем отрицания.
ДОКТРИНА ПРИНУЖДЕНИЯ
При сохранении стратегического ядерного сдерживания как формы военно-стратегических отношений России и США реальной политикой Запада в последние три десятилетия стала политика «силового принуждения». Главной целью ее является сохранение военно-политического и финансово-экономического контроля со стороны США над системой международных отношений и военно-политической обстановкой без перехода грани вооруженного конфликта.
Силовое принуждение все больше зависит от невоенных средств, предусмотренных набором инструментов ГВ. Стратегия ГВ исходит из тенденции снижения влияния военной силы в наборе мер, сил и средств принуждения и противодействия. Заметим, что организованная Западом против России прокси-война на Украине привела к фактической войне на театре.
В США были готовы к такому развитию событий. При этом политика «силового принуждения», рассчитанная на долгосрочное стратегическое соперничество, по словам бывшего министра обороны США Джеймса Мэттиса, «требует монолитной интеграции многих элементов государственной мощи – дипломатии, информации, экономики, финансов, разведки, правового обеспечения и военной мощи». В результате в США осуществлена принципиальная трансформация военной стратегии за счет ее перенацеливания на решение задач сдерживания или поражения долгосрочных стратегических конкурентов – в отличие от задач противоборства с региональными противниками, которые были в центре предыдущих стратегий.
В международных отношениях принуждение как форма насилия выступает в различных вариантах.
Во-первых, все чаще принуждение используется в форме косвенного (скрытого) насилия, которое не предполагает прямого использования силы в процессе конкуренции (различные формы информационно-психологического давления, политическое вмешательство вплоть до организации цветной революции и государственного переворота, экономическая блокада, кибероперации). Этот вариант принуждения заключает в себе лишь угрозу применения силы (политическое давление, дипломатический ультиматум). По предметному содержанию и объекту направленности насилие можно разделить на политическое, военное, экономическое, духовное (идеологическое), административное (судебно-законодательное).
Во-вторых, принуждение может использоваться в виде прямого насилия, которое выражается в непосредственном применении силы, то есть в войне.
Таким образом, в дополнение к традиционному стратегическому ядерному и неядерному сдерживанию в современных центрах силы получает развитие принуждение (сoercion). Принуждение (или политическое насилие) – это насилие, применяемое государственными либо негосударственными акторами для достижения политических целей. Это физическое принуждение как средство навязывания воли субъекта с целью овладения властью, прежде всего государственной, ее использования, распределения, защиты за счет комплекса односторонних принудительных мер в отношении суверенных стран. Комплекс мер принуждения призван воспрепятствовать реализации народами их экономических, социальных и культурных прав. Сочетание стратегий сдерживания и принуждения открывает возможность гибкой эскалации/деэскалации насилия.
Сдерживание и принуждение представляют собой совокупность мероприятий, в результате реализации которых с использованием широкого спектра мер давления от другой стороны добиваются совершения необходимых действий или отказа от своих намерений.
В стратегии ГВ принуждение рассматривается как активная наступательная доктрина, рассчитанная на длительный период применения гибридных угроз, включающих меры политического и военного давления, экономические санкции, идеологические подрывные мероприятия. Конечная цель принуждения – заставить объект решить, что уступчивость – лучший образ действия, чем игнорирование требований принуждающего. Принуждение предполагает активное политическое и военное поведение принуждающего, нацеленное на убеждение оппонента изменить статус-кво под угрозой применения силы или наращивания масштабов военно-силового воздействия, экономических санкций, кибератак, угроз из космоса, информационного давления.
Если сдерживание призвано не допустить совершения противником нежелательных действий под угрозой применения против него военной силы, то принуждение имеет целью заставить объект подчинить свое поведение требованиям принуждающего. Например, отказаться от реализации определенных экономических проектов, снизить уровень военной активности, остановить вторжение, уйти со спорной территории. В конечном итоге принуждение должно лишить противника возможности выбирать курс действий.
Эффект принуждения измеряется тем, насколько быстро удастся сломить противника и подчинить его своей воле. Следует иметь в виду, что уступка угрозе принуждения является более видимой и очевидной, поэтому уступающая сторона должна заранее подготовить объяснение сделанных уступок. Сочетание указанных и некоторых других факторов обеспечивает значимую роль принуждения в спектре стратегий обеспечения интересов государств и их коалиций.
Принуждение как угроза, направленная на то, чтобы заставить противника что-то сделать, по своей сути сложнее сдерживания, построенного на угрозе помешать ему начать что-либо.
ДОКТРИНА СДЕРЖИВАНИЯ ПУТЕМ ОТРИЦАНИЯ
Мюнхенская речь президента России Владимира Путина в феврале 2007 года напомнила западным оппонентам, что «для современного мира однополярная модель не только неприемлема, но и вообще невозможна». А также что «Россия – страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня».
Обнаружив, что Россия выходит из безвременья 1990-х и формирует новый мощный центр силы, политики и дипломаты США и стран НАТО стали «кусать себе локти»: мол, не добили в 1990-е годы. И одновременно принялись изобретать мифы о возрождающейся «агрессивной» России, которую необходимо сдерживать и контролировать.
Дальнейшие события показали, что в обозримом будущем проблема сдерживания выходит на центральное место во внешней политике великих держав. Вашингтон к такому курсу подталкивает необходимость консолидации его союзников против усиливающейся России и ведущейся ударными темпами модернизация в Китае, сохраняющееся участие американцев в военных конфликтах, что создает нагрузку на вооруженные силы. В этих условиях стратегии сдерживания превращаются в заметный компонент американской национальной и международной безопасности во все более многополярном мире.
Сдерживание путем отрицания – это доктрина, посредством которой правительство создает или поддерживает системы обороны и разведки с предполагаемой целью нейтрализации или смягчения последствий нападений. Агрессоров сдерживают, добиваясь, чтобы они предпочли не действовать, сочли цену своих шагов слишком высокой по сравнению с их вероятным успехом. Образно говоря, эта доктрина готовит для противника горькую пилюлю, которую ему непросто проглотить. Именно на этой доктрине строится накачивание Украины оружием и военной техникой с целью противодействовать усилиям России по выполнению задач СВО, действия США вокруг Тайваня и т.п.
По американским оценкам, решающий фактор в развитии таких доктрин обусловлен наращиванием Москвой и Пекином военной мощи. Рост этот оказался более значительным, чем прогнозировали американские стратеги, что бросает вызов традиционным американским методам сдерживания путем наказания. В США исходят из того, что снижению эффективности этого вида сдерживания в ближайшие годы будут способствовать следующие факторы.
Во-первых, это огромное количество конкурентов, которых США должны сдерживать. Вместо борьбы с одним крупным идеологическим противником, каким был СССР, Соединенные Штаты должны одновременно бороться с несколькими могущественными соперниками, двое из которых (Россия и Китай) обладают внушительными ядерными арсеналами, располагают значительными обычными вооруженными силами, а КНР к тому же быстро набирает экономическую и политическую мощь. Это снижает общее военное превосходство США и ставит под сомнение существенную часть ресурсов американского расширенного сдерживания.
Во-вторых, противники США быстро наращивают военную мощь, совершенствуют вооружения, в том числе ракеты большой дальности, разрабатывают малозаметные истребители нового поколения, средства радиоэлектронного подавления и гиперзвуковые системы поражения. Хотя появление таких средств у противников Америки практически не влияет на ядерное сдерживание США, эти изменения в целом подрывают эффективность сдерживания путем наказания, уменьшая уверенность в том, что США смогут справиться с эскалацией и сделать неприемлемой цену возможных ответных действий жертв американской агрессии.
В-третьих, что наиболее важно, соперники Америки якобы разрабатывают тактику ответного сдерживания, рассчитанную на то, чтобы в ограниченной войне не исключать приведения в действие пусковых механизмов расширенного сдерживания. Это усиливает страх Вашингтона получить полновесные удары по своей территории.
В-четвертых, в условиях расширяющихся масштабов и интенсивности гибридных военных действий доктрина сдерживания наказанием быстро переходит в принуждение и отрицание, когда приходится не просто «убеждать и отговаривать» агрессора, но и вытеснять его, вынуждать отступить от замышляемой или свершившейся агрессии.
И наконец, технологический прогресс наделяет неядерные вооружения стратегическими свойствами, что делает их действенными инструментами доктрин принуждения и сдерживания посредством отрицания. Речь идет о высокоточных вооружениях в неядерном оснащении, о БПЛА, об использовании космоса в военных целях, о кибервооружениях, которые являются оружием массового поражения, поскольку могут повредить критическую инфраструктуру государства, нарушить системы связи, командования и контроля над вооруженными силами, вывести из строя спутники и т.д. В перспективе способность нанести стратегический ущерб будет также определяться арсеналом лазерного оружия, обладанием технологиями искусственного интеллекта.
Существенными возможностями для принуждения и сдерживания противника путем отрицания обладают санкции в экономической и финансовой сферах, технологии когнитивной войны.
Таким образом, формируется своеобразная матрешка, или многослойная модель сдерживания, элементами или слоями которой являются доктрины:
– стратегического ядерного сдерживания;
– стратегического неядерного сдерживания;
– сдерживания посредством отрицания;
– сдерживания посредством принуждения.
Многослойная модель сдерживания отражает комплексные возможности доктрин, основанные на угрозе применения стратегического ядерного и высокоточного неядерного вооружения дальнего действия, а также дополняющих их доктрин принуждения и сдерживания посредством отрицания.
ВЫВОДЫ ДЛЯ РОССИИ
В политике США доктрины принуждения и сдерживания путем отрицания направлены в первую очередь против России и Китая под предлогом ограничить намерения этих и некоторых других государств осуществить пересмотр статус-кво.
Результирующий вектор доктрин, их синергия рассчитаны на то, чтобы увеличить затраты и сложности якобы планируемых противником захвата и удержания территорий. Фактически использование такого механизма имеет целью укрепление военно-политической гегемонии США за счет более плотного привлечения союзников и партнеров к американским внешнеполитическим авантюрам. Большое внимание уделяется использованию технологий сдерживания отрицанием в киберпространстве.
Угрожающая реальность спектра новых вызовов для России делает необходимой разработку комплексной программы противодействия на основе единой методологии оценки и анализа доктрин сдерживания, принуждения и сдерживания отрицанием, воплощенных в стратегии ГВ.
Использование многослойной модели сдерживания должно быть основано на глубоком понимании стратегической культуры (СК) других государств, что делает более эффективным выбор соотношения затрат и выгод. Кроме того, знание СК дает четкое представления о факторе военной силы, рациональных и иррациональных моментах в политике других государств, об их взглядах на баланс силовых и несиловых способов в навязывании противнику своей воли, способствует продуманной подготовке документов стратегического планирования.
Александр Бартош
Александр Александрович Бартош – член-корреспондент Академии военных наук, эксперт Лиги военных дипломатов.