Американский профессор МакМикин назвал резкий разворот США против России нерациональным
Политика США в отношении России всегда отличалась крайней непоследовательностью, отмечает американский профессор Шон Макмикин в статье Compact. Именно "странные метания" Вашингтона между любовью и ненавистью разжигают пламя конфликта на Украине и вынуждают Москву действовать, считает он.
Шон Макмикин
Нейтральному наблюдателю может показаться странной прокси-война, ведущаяся между Соединенными Штатами и Россией на Украине. Легко объяснить, почему Москва так сильно заинтересована в этой стране — богатой полезными ископаемыми житнице, которая является самой важной европейской соседкой России, с которой последнюю связывает давняя и не всегда приятная история. Но вот почему Вашингтон так активно участвует в финансировании и вооружении правительства Украины, далекого государства, с которым США не имеют общих границ и с которым до недавнего времени американцы не разделяли историю и и почти не вели торговлю? "Чтобы ослабить Россию" — это знакомый ответ, упорно повторяемый государственными чиновниками Соединенных Штатов, но это только вызывает еще больше вопросов. Почему США так сильно хотят ослабить Россию, еще одну неблизкую страну, с которой у Америки нет границ и активной торговли?
Несмотря на отсутствие исторических или материальных связей между США и Украиной, защита территориальной целостности последней сейчас, судя по бесчисленным утверждениям официального Вашингтона, является кардинальным принципом внешней политики Америки. Даже несмотря на то, что экзистенциальные интересы России, как следует из заявлений Владимира Путина и других официальных лиц государства, теперь требуют вести военные действия против украинцев как раз потому, что их поддерживают американцы.
Есть ли в этом всем какой-то смысл?
Судя по яростной, но ставшей уже странно привычной словесной перепалке между Москвой и Вашингтоном, значительная часть российско-американской враждебности, подпитывающая эту опасную прокси-войну, является своего рода пережитком холодной войны, когда Советский Союз и Соединенные Штаты соперничали за глобальное влияние. Теперь уже превратились в клише утверждения о "возобновлении холодной войны" или, как говорят президент Байден и другие, о том, что опасность ядерного конфликта возросла до максимума со времен кубинского ракетного кризиса 1962 года.
Аналогия с холодной войной, однако, только усугубляет загадочность ситуации. Ведь тот конфликт вроде бы закончился с распадом СССР в 1991 году, если не раньше, с падением Берлинской стены и освобождением советских сателлитов в Центральной и Восточной Европе в 1989 году. Сегодня СССР больше нет, Россия перестала быть коммунистической, и ни Вашингтон, ни Москва уже не напоминают самих себя времен прошлой холодной войны. Когда-то атеистический бастион глобального коммунизма, друг и союзник идеологических радикалов и революционных партизан, нынешняя Россия позиционирует себя как традиционалистская христианская страна, враждебная феминизму, "воукизму", ЛГБТ-движению и всему тому, за что выступают западные прогрессивисты. Борющаяся, таким образом, против всего, что ныне продвигают и финансируют по всему миру Соединенные Штаты, — которые во времена холодной войны защищали консервативную демократию против "безбожного" коммунизма. Новая холодная война напоминает собой "кривое зеркало" той старой борьбы миров, и теперь обе стороны почти карикатурно заняли прежние позиции своего заклятого врага. Это уморительно походит на какие-то бесконечные супружеские споры где, в конце концов, каждый супруг начинает отстаивать то, что когда-то было позицией другого, просто во имя спора.
Чтобы разобраться в этой приобретающей все более иррациональный характер вражде, было бы полезно пересмотреть первоначальный инструмент спора, то есть канувшую в Лету холодную войну 1.0. Как именно эти две столь непохожие друг на друга страны вообще "поженились"? Была ли это "слепая судьба", как выражался Алексис де Токвиль (Алексис-Шарль-Анри Клерель, граф де Токвиль — 1805-1857 — французский политический деятель, министр иностранных дел Франции. Более всего известен как автор историко-политического трактата "Демократия в Америке", — Прим. ИноСМИ) в известном отрывке из "Демократии в Америке"? Из-за противоположных подходов к завоеваниям — у одной стороны с помощью "фермерского плуга", а у другой — с "солдатским мечом" — США и Россия были "обречены по тайному замыслу Провидения держать в своих руках судьбы половины мира".
Как пророчество шутку Токвиля трудно превзойти, но исторически она вводит в заблуждение. Ведь в холодной войне коммунистической России противостояла не Америка 1840 года, тогда еще преимущественно аграрная республика с небольшим центральным правительством со строго ограниченными полномочиями и крошечной постоянной армией. Нет, тогда с ней боролась промышленно развитая, сильно милитаризованная и централизованная имперская Америка, возникшая в результате Гражданской войны и двух мировых войн ХХ века.
Первые предчувствия холодной войны появились в январе 1918 года, когда президент Вудро Вильсон, втянувший Соединенные Штаты в Первую мировую войну годом ранее, обнародовал свои "Четырнадцать пунктов" — тонко завуалированный ответ на разоблачения русских революционеров (которые успешно раскрыли имперские архивы) относительно циничной "тайной дипломатии" Британии, Франции и России, в частности об их разделе Османской империи. Раздраженные тем, что Ленин и Троцкий украли славу его "войны за мир для демократии", Вильсон помог начать пропагандистскую борьбу между советским коммунизмом и американской либеральной демократией, причем обе системы утверждали, что выступают против "империализма" и тайных договоров, помимо других вскрытых грехов Старой Европы.
Эта давняя "битва теней" между Вашингтоном и Москвой была полна иронии. Выступая за либеральные ценности, Вильсон расширил федеральную бюрократию и ограничил гражданские свободы с помощью законов о шпионаже и подстрекательстве к мятежу, грубо нарушая при этом конституционные традиции США. Если бы не американское вмешательство в 1918 году в Первую мировую войну, в действия на западном фронте, коммунизм, скорее всего, был бы загашен в своей русской колыбели немецкими армиями, которые к концу войны насчитывали почти миллион солдат, оккупировавших европейскую часть России, — тех, которые поддержали ленинский режим только из соображений собственного удобства. В сентябре того же года генерал Эрих Людендорф отдал приказ свергнуть большевиков в Петрограде, но сам был отстранен от власти до того, как его распоряжение было выполнено. Втянув Америку в войну, чтобы "сделать мир безопасным для демократии", Вильсон вместо этого сделал его безопасным для советского коммунизма.
Возможно, сожалея об этом, Вильсон санкционировал ограниченное военное вмешательство США от имени "белых" противников большевиков в 1919 году. Американская армия не участвовала в реальных боевых действиях во время Гражданской войны в России, но само ее присутствие на советской земле (наряду с британскими, французскими и японскими войсками) стало для Ленина, Троцкого и других лидеров символом присущей капиталистическим и "империалистическим" державам враждебности по отношению к первому в мире коммунистическому государству. Эта враждебность, в свою очередь, оправдывала приверженность Коммунистического Интернационала (основанного в 1919 г.) главной цели мировой революции — свержению капиталистических правительств во всем мире.
Интервенционизм Вудро Вильсона был отвергнут последующими администрациями президентов Хардинга и Кулиджа, когда Америка демобилизовалась и ушла из Европы. Только во время Второй мировой войны Соединенные Штаты навсегда перешли Рубикон, превратившись из легковооруженной богатой торговой республики, хотя и защищаемой двумя океанскими флотами, в сильно милитаризированную глобальную военную империю. Принятие закона о ленд-лизе в марте 1941 года, разрешающего президенту Франклину Делано Рузвельту реквизировать практически неограниченное количество военной техники и экспортировать ее в любую страну, чью оборону он считал "жизненно важной для Соединённых Штатов", стал поворотным моментом. Конгресс утратил право наложения вето в отношении военных обязательств США за границей. Объявление Соединенными Штатами войны Японии, Германии и Италии в декабре стало последним разом, когда конгресс применил свои конституционные полномочия в этом отношении. С тех пор Вашингтон ни разу не объявлял никому войну, несмотря на десятки начатых им необъявленных вооруженных действий и иностранных интервенций.
Здесь тоже просматривается глубокая ирония. Закон о ленд-лизе, инициирующий создание глобальной империи США, которая и будет участвовать в холодной войне, был частично разработан, чтобы помочь Советскому Союзу. Во время дебатов по ленд-лизу в марте 1941 года в конгрессе предложили поправку, исключающую из этого акта СССР, в то время все еще фактически союзника нацистской Германии по пакту Молотова-Риббентропа 1939 года. Ее единогласно отвергли, и администрация Рузвельта начала военные поставки в Советский Союз в июне 1941 года. Сначала тайно, а с ноября 1941 года — совершенно открыто. К 1944 году, несмотря на то, что СССР больше не подвергался риску разгрома, что должно было бы подорвать стратегическое обоснование политики ленд-лиза, правительство США почти в одиночку кормило, одевало и заправляло топливом все более мобильную Красную Армию, оснащенную американскими грузовиками, джипами, мотоциклами, и боевыми самолетами. Даже хваленые советские танки Т-34 строились из американского алюминия и бронелистов.
С этой поразительной и безответной "капиталистической" щедростью США по отношению к коммунизму покончил президент Гарри Трумэн 10 мая 1945 года, через два дня после того, как нацистская Германия капитулировала в "День Победы". Тогда это выразилось в обрыве американских поставок через Атлантику. И это вызвало у Сталина сильнейший шок. Выражая свое неудовольствие по поводу "пренебрежительного, резкого, незаконного и жестокого" прекращения помощи по ленд-лизу, от которой его армии и военная промышленность попали в полную зависимость, Сталин пригрозил посланнику Трумэна Гарри Гопкинсу "расправой". И это можно было бы рассматривать как первый залп в начинающейся холодной войне, — если бы Хопкинс, давно симпатизирующий Советскому Союзу, не заверил Сталина, что обязательства по тихоокеанскому ленд-лизу перед дальневосточными армиями СССР будут "выполнены до конца".
Трумэн снова удивил Сталина в июле того же года, когда, получив известие о том, что инженеры, работающие над Манхэттенским проектом, успешно взорвали первую в мире атомную бомбу в Нью-Мексико, он исключил СССР из Потсдамской декларации, принятой Соединенными Штатами, Великобританией и Китаем в качестве ультиматума императорской Японии. Трумэн, видимо, надеялся, что, поскольку Соединенные Штаты проделали на тот день всю работу в войне на Тихом океане, он сможет помешать Советам "вскочить на подножку" в последнюю минуту, чтобы "подобрать" территории, обещанные им Рузвельтом в Тегеране и Ялте, включая Маньчжурию и Северную Корею. Хотя это был понятный и логичный стратегический выбор, он был явно ослаблен вынужденным обещанием Трумэна, подчеркнутым Хопкинсом, продолжать снабжать сталинские дальневосточные армии, которые только за последние 14 месяцев войны в Тихом океане получили более 4 миллионов метрических тонн военных поставок, включая практически все боеприпасы, горючее, продовольствие, автомобили и боевые самолеты, которые советское командование планировало использовать в Северо-Азиатском наступлении под кодовым названием "Августовский шторм".
Попытки Трумэна силой вывести Советы из войны в последнюю минуту побудили Сталина ускорить свой собственный военный график: Москва объявила войну Токио всего за несколько часов до того, как 9 августа 1945 года на Нагасаки Вашингтоном была сброшена вторая атомная бомба. Сталин сразу же начал быстрое и широкое наступление на Маньчжурию, Корею, Сахалин и Курильские острова. Эта кампания изменила карту Северной Азии и позволила Красной Армии соединиться с Народно-освободительной армией Мао в Маньчжурии, что помогло обеспечить окончательную победу коммунистов в гражданской войне в Китае. Трумэн отверг требование Сталина о том, чтобы Советам было позволено оккупировать Хоккайдо, один из главных внутренних островов Японии. Однако во всех остальных отношениях его усилия по исключению Советов из процесса послевоенного урегулирования в Азии — учитывая продолжающееся снабжение и вооружение сталинской азиатской армию "до зубов" — оказали на США мощный эффект бумеранга.
Сталин был не менее шокирован, когда летом 1947 года Вашингтон предложил ему и его сателлитам в Центральной и Восточной Европе разделить средства в рамках плана Маршалла, — несмотря на то, что в предыдущие два года США все громче критиковали действия Сталина за границей. Если какое-либо событие можно выделить как непосредственную причину начала холодной войны, то именно напористое американское предложение поднять "железный занавес" с помощью долларов и торговли побудило советского лидера всерьез заняться "коммунизацией" своих сателлитов, чисткой чехословацкого и других восточноевропейских правительств, которые первоначально приветствовали помощь Маршалла. Тогда в 1948 году Сталин в Восточной Европе, институционализировал коммунистическую сферу в новом "Коминформе" и начал развязывать блокаду Западного Берлина, которая повлекла за собой "воздушные мосты" США, спровоцировал создание Североатлантического альянса, формальный раскол Германии и строительство всей стратегической архитектуры холодной войны. В феврале 1947 года (фактически 12 марта 1947, — Прим. ИноСМИ) появилась доктрина Трумэна, в которой правительство США пообещало поддерживать "свободные народы... и содействовать вооруженному сопротивлению подавлению свобод, поддерживая внутренние вооруженные группы и оказывая на СССР внешнее давление". Образовавшийся вслед за ней план Маршалла подтвердил все опасения Сталина по поводу капиталистического вторжения вблизи — и даже изнутри — советских границ.
Что поражает ныне историков? То, насколько последовательной была тогда российская внешняя политика по сравнению с неуверенным подходом Соединенных Штатов. Сталинский курс был совершенно прямолинейным. Советский Союз, как он не уставал повторять (особенно в отношении Польши), хотел иметь в соседних странах в Европе "дружественные" правительства, то есть коммунистические или прокоммунистические режимы. Точно так же и сегодня путинская Россия хочет если не воссоздания Советов, то, как минимум, наличия "дружественных" государств на границах и недопущения вступления большего числа бывших советских республик в НАТО, как это сделали Латвия, Эстония и Литва. Сейчас ее сфера влияния может быть меньше по масштабам и более ограниченной функционально, чем в 1945 году, когда Красная Армия оккупировала большинство стран между Берлином и Москвой, но основная стратегическая концепция России осталась неизменной.
Разобраться же в нынешней стратегии США гораздо труднее. В период между 1945 годом и созданием НАТО четыре года спустя Вашингтон полностью перешел от политики безоговорочной поддержки советских армий в Европе и Азии и обильно щедрых поставок к тотальной конфронтации и (по словам Джорджа Кеннана) "насильственному сдерживанию" коммунизма. Конечно, до известной степени это объяснялось безоговорочными капитуляциями нацистской Германии и Японии, что устранило смысл поддержки Красной Армии, наряду с заменой Рузвельта более антикоммунистически настроенным Трумэном.
Однако с советской точки зрения резкий сдвиг в политике США не имел особого смысла. Как и почему Сталин превратился из лучшего друга Вашингтона в его самого опасного врага? В конце концов, он был тем же человеком, проводившим ту же внешнюю политику. Конечно, советское вмешательство в восточном блоке с 1947 по 1949 год было достаточно агрессивным, когда борьба против плана Маршалла привела к чисткам и показательным процессам. Но сталинские приспешники вели себя точно так же в Польше, Прибалтике, Финляндии и Румынии во времена 1939-1941 годов, а затем и в повторно оккупированных Польше, Финляндии, Румынии, и еще Болгарии и Венгрии в 1944-45 годах. Сталин был так же груб, когда он отказывал летчикам США в возможности приземляться на советской земле в разгар сотрудничества по ленд-лизу, когда дошло вплоть до арестов сотен несчастных американцев, потерпевших крушение на территории СССР после бомбардировок Японии. Точно так же он был груб, когда отказывал военным наблюдателям Соединенных Штатов на Восточном фронте и наблюдателям за выборами в Польше в 1945 году, запрещал болгарам свободно контактировать с гражданами США или Великобритании в 1946 году или перекрывал путь потокам долларов по плану Маршалла, которые могли потечь в Восточную Европу в 1948 году. Коммунизм на практике везде был примерно одинаковым, включая насильственную национализацию банков и промышленности, государственную конфискацию частной собственности, земельную реформу, политические чистки, репрессии против инакомыслящих, подозрительность по отношению к иностранцам, повсеместную тайную полицейскую слежку и так далее. В 1949 году ситуация не сильно отличалась от той, что была в 1945, 1940 или 1917 годах. Что изменилось между 1945 и 1949 годами, так это не основы строя, а внешняя политика США по отношению к Советскому Союзу.
Так было и в другие периоды холодной войны. Политика разрядки напряженности Никсона-Киссинджера в период с 1969 по 1974 год, которая принесла Москве соглашения о контроле над вооружениями и щедрые торговые и кредитные уступки со стороны Вашингтона, безусловно, представляла собой сдвиг в американской стратегии. Но Советы, как мы теперь знаем, почти не отступали в тот период, используя средства, высвобожденные за счет западной помощи и кредитов на баллистические ракеты, а также военно-морскую экспансию, чтобы подавить ядерные преимущества США и превзойти их. СССР продолжал поддерживать коммунистов Северного Вьетнама в войне против поддерживаемого США Юга и спонсировал своих марионеток в Латинской Америке и Африке, помогал им, что по любым объективным меркам отметило чрезвычайный успех политики по распространению коммунизма в странах третьего мира к 1975 году. К разрядке или "открытию" коммунистического Китая привели не какие-либо изменения в советском поведении, а действия администрации США, решившей следовать новой стратегии по собственным соображениям.
С точки зрения Москвы, аналогичная сбивающая с толку непоследовательность наблюдалась в подходах США и в эпоху после окончания холодной войны. Во внешней политике России также происходили изменения: от большего согласия на требования Запада при Горбачеве и Ельцине до все более ожесточенного сопротивления при Путине. Но в сущности ее курс в отношении своих соседей практически не изменился. Горбачев пытался сохранить единство СССР вплоть до своего союзного договора, который провалился после неудавшегося августовского путча 1991 года. Ельцин, несмотря на то, что он руководил более слабой и "усеченной" Россией, ясно давал понять, что расширение НАТО в Восточной Европе и особенно вмешательство Вашингтона в дела бывших советских республик, таких как страны Балтии или Украина, совершенно неприемлемы для Москвы. Если отталкиваться от печально известной словесной клятвы тогдашнего госсекретаря США Джеймса Бейкера в феврале 1990 года, что Североатлантический альянс не будет расширяться "ни на дюйм на восток" от Эльбы в Германии, то никакой реальной разницы между позициями Горбачева, Ельцина или Путина нет.
Напротив, политика США в эпоху после окончания холодной войны была гораздо менее ясной и намного более трудно воспринималась русскими. От обещания Бейкера "ни на дюйм" до принятия Вашингтоном в блок НАТО объединенной Германии. От многочисленных заверений в адрес Москвы в том, что бывшие советские республики будут исключены из программы расширения НАТО, до вступления Эстонии, Латвии и Литвы в антироссийский военный альянс в 2004 году и до включения Украины и Грузии в список претендентов на членство в 2008 году. Поведение США для Кремля могло быть лишь своего рода стратегической пощечиной.
Для России самым странным стал переход от активной экономической политики клинтоновской эпохи, когда Москва была осыпана западными кредитами и наводнена западными банкирами и экономистами, к пренебрежению, конфронтации и парализующим санкциям США в путинскую эру. Теоретически нынешние агрессивные санкции были спровоцированы вмешательством Путина в дела Украины начиная с 2014 года. Но, как считают многие в России, стратегический поворот Вашингтона от рассматривания Москвы в качестве "симпатично дружественной" к ее оценке как "опасного врага" столь же ошеломителен, как разворот на 180 градусов в отношении Сталина в 1940-х годах.
Однако следует признать, что на самом деле нынешний драматический разворот Америки против России, осуществленный за последние два десятилетия, гораздо менее рационален, чем аналогично резкая перемена после Второй мировой войны. В конце концов, к 1945 году сталинские армии вторглись во множество стран от Берлина до Пекина и оккупировали их. И к 1949 году они навязали жесткую тоталитарную модель госуправления почти каждой из них.
Чего нельзя сказать о России после 1991 года. Максимум, что можно сказать о посткоммунистической внешней политике Москвы — по крайней мере, до присоединения Крыма в 2014 году — это то, что она использовала экономические и политические рычаги и присутствие российских войск в некоторых странах, таких как Армения, Беларусь, Грузия, Казахстан и Украина, для сохранения своего влияния в бывших советских республиках — с разной степенью успеха. В Беларуси, Армении и Средней Азии она добилась большего. А вот на Украине и в Грузии — значительно меньше. Что касается прибалтийских государств, то там успеха как такового практически не было. Русское правление в Чечне было закреплено силой в ходе нескольких жестоких конфликтов, но мы не должны забывать, что Чечня всегда была и остается частью Российской Федерации по международному праву.
Даже после того, как Украина превратилась в поле битвы, Путин был гораздо менее требователен, чем Сталин и его преемники в Восточной Европе, где советские границы агрессивно перекраивались, а непокорные сателлиты, такие как Венгрия и Чехословакия, подвергались вторжениям. Да, на столе у Москвы лежат некоторые территориальные планы на Украину, но у нее и ее спецоперации нет другой объявленной цели, кроме установления в Киеве более дружественного правительства, исключающего будущее членство в НАТО. Идея о том, что путинская Россия <...> представляет собой угрозу Европе аналогичную той, которой был послевоенный СССР, может странным образом одобряться поразительным числом людей в Вашингтоне и Брюсселе. Но это не делает ее менее нелепой даже на первый взгляд. Советский Союз имел 2,5 миллиона солдат в своих европейских сателлитах и финансировал коммунистические партии по всей Западной Европе. Тогдашняя и нынешняя угрозы, исходящие от России, просто несопоставимы.
Если и есть какое-либо объяснение разворотам в романе о любви и ненависти между США с Россией, то оно, по-видимому, связано с американским восприятием силы или слабости Москвы. Потрясенная Россия, как СССР в первый период натиска нацистской Германии или в бедную ельцинскую эру, осыпается любовью, помощью и кредитами, независимо от каких-либо конкретных внешнеполитических интересов США, кроме предотвращения ее полного краха, как в 1941 году, или катастрофы, которая могла бы угрожать ядерному нераспространению в начале 1990-х. Более сильная Россия, такая как победивший СССР после 1945 года или более напористая путинская ее версия после 2008 года, вызывает в Вашингтоне тревогу и широко открывает шлюзы для военных расходов и бессрочных обязательств в области безопасности для быстро растущего списка настроенных против Москвы прокси-государств. Но за этим стоит все то же беспечное пренебрежение к любым отдельным внешнеполитическим или экономическим интересам США или общему анализу издержек и выгод. Эти иррациональные метания американской политики между двумя противоположными полюсами как раз и разжигают у России все новые тревоги и опасения, помогая подливать масла в огонь каждой новой посреднической войны, каждого нового приступа истерии в Вашингтоне и Москве.
В этом споре нет победы. Прокси-войны никому не выгодны, в первую очередь тем, кто живет в таких странах, как Украина, — где они ведутся. Они вообще никому не нужны, кроме российского и американского ВПК и тех, кто ими финансируется. Но никто не может выиграть ядерную войну — даже воротилы военно-промышленного комплекса. Пришло время противоборствующим сторонам встретиться, как на старых американо-советских саммитах. Только на этот раз в присутствии адвокатов по бракоразводным процессам, которые могут договориться о мирном и дружественном разделе сторон. А если говорить о более последовательном подходе США к России, то он должен начинаться с признания подлинной озабоченности Москвы своей безопасностью. И это должно исключать, например, любое дальнейшее расширение НАТО на территории бывшего Советского Союза. В свою очередь, Россия могла бы удовлетвориться ограничением ее территориальных претензий к Украине в обмен на признание новых границ неприкосновенными.
Как только будет на Украине добьются прекращения огня и работающего компромисса — как в отношении границ, так и в отношении расширения НАТО — нет станет никаких причин, по которым обременительные санкции Вашингтона против Москвы и ограничения на поездки россиян нельзя было бы ослабить. А Россия, в свою очередь, могла бы смягчить ограничения на въезд для американцев. Необходимо возобновить приостановленные на неопределенный срок инспекции программ ядерной модернизации страны по ДСНВ 2010 года
Конечно, учитывая, сколько крови уже пролито на Украине, возможно, уже и не будет возврата к подлинно дружеским, хотя порой и напряженным американо-российским отношениям 1990-х годов, когда так много русских и украинцев жаждали одобрения Европы и США, а советские архивы были широко открыты для западных ученых и историков. Возможно, американцы и русские никогда не станут близкими товарищами, наслаждаясь безвизовыми поездками и такой же активной торговлей, какую Вашингтон ведет с Оттавой, а Москва — со Средней Азией. Но нет никаких причин, по которым отношения этих двух государств не могут стать отношениями удаленных, но взаимно уважающих друг друга партнеров.
