Экс-глава "Роскосмоса" Дмитрий Рогозин, возглавляющий научно-технический центр "Царские волки", был ранен 21 декабря в Донецке в ходе украинского обстрела. В настоящее время он находится в Москве, где завершает восстановление после операции, в ходе которой ему извлекли осколок боеприпаса из позвоночника. Рогозин собирается вернуться на Донбасс, чтобы продолжить испытания на передовой новой военной техники, разрабатываемой частными компаниями и инициативными группами. Заместитель руководителя силовой редакции РИА Новости Дмитрий Решетников побеседовал с главой "Царских волков" о работе в Донбассе, о ближайших планах и новых комплексах вооружений, которыми занимается группа экспертов. В первой части интервью Рогозин рассказал о том, как удалось отследить украинский артиллерийский расчет, стрелявший по "Царским волкам", у кого он учился в зоне спецоперации, чей опыт можно использовать в подготовке мобилизованных, что его соратники "затрофеили" у украинских войск и кто помогает экс-главе "Роскосмоса" в зоне СВО.
— Прежде всего, хотелось бы спросить о вашем самочувствии после операции. Насколько было тяжелым ранение и когда вы окончательно поправитесь?
— Я получил ранение в плечо, ранение действительно тяжелое, соответственно, осколок вошел и воткнулся, как говорится, в шейный позвонок: пятый-шестой, между ними. Поэтому пришлось его достаточно долго оттуда выковыривать. В целом благодаря, конечно, уникальному мастерству наших военных врачей и гражданских врачей. Я хотел был воспользоваться возможностью и поблагодарить врачей за себя и за моих товарищей, которые тоже прошли это лечение. Я сейчас чувствую себя нормально, то есть я заканчиваю необходимые процедуры, прежде чем иметь возможность вернуться снова туда, откуда я приехал, то есть в Донбасс.
— Можете рассказать про сам обстрел, что случилось в тот день? И что в тот день делали в Донецке?
— Я уже три месяца нахожусь в ДНР с небольшими командировками в Москву, в другие города, где у нас идет работа по технической части, по изготовлению того оборудования, которое необходимо для фронта. Я планировал вернуться в конце декабря в Москву. И это был обычный день, так что мы работали в поле, как мы говорим, в расположении отряда "Барс-11". Это боевой армейский специальный резерв. Часть нашей группы — это опытные снайперы. Я сам занимался практической стрельбой, поэтому тоже выступаю в качестве инструктора. Мы готовим и готовили в тот день группу добровольцев-снайперов из "Барс-11". Это серьезные бойцы, охотники, которые приехали добровольцами воевать в Донбассе за нашу Родину. И, собственно говоря, мы им давали необходимую подготовку на полигоне в расположении части недалеко от Марьинки. Мы вечером вернулись к себе, я забросил сумку в свой номер, переоделся, спустился вниз — и начался обстрел.
— Сколько снарядов попало?
— Семь прилетов высокоточного 155-миллиметрового снаряда, пять из них взорвались, два — шестой и седьмой, которые практически у моих ног упали, — они по счастливой случайности не взорвались.
— После этого обстрела вы писали, что вернетесь обязательно в Донбасс, чтобы отомстить за погибших товарищей. Не страшно ли после такого обстрела и ранения возвращаться? И как будете мстить украинским боевикам?
— Такого рода операция, которая была осуществлена против нашей группы, она, конечно, была хорошо спланирована. Я по мере возможности читал какие-то отзывы наших домашних диванных блогеров. Хочу сразу сказать, что версии по поводу телефонов и так далее: это чушь собачья, потому что мы люди опытные, мы никогда не пользуемся никакими московскими номерами. У нас исключительно местная связь.
И поэтому основная версия, которая связана с этим покушением, с этим террористическим актом, это, конечно, оперативно-диверсионная работа украинской агентуры. И не только украинской. Возможно там еще и западные спецслужбы помогали.
Поскольку я работал четыре года в нашей государственной корпорации "Роскосмос", у меня сохранились там и добрые друзья, и партнеры, и товарищи. Я запросил снимок, который был сделан в этот вечер одним из наших космических аппаратов. Считаю, что мы установили точно то орудие, из которого производился выстрел, которое находилось на оптимальном для выстрелов расстоянии и позиции. Мы продолжаем отслеживать этот боевой расчет, который по нам вел огонь, и я надеюсь, вернувшись, их найти и уничтожить.
— То есть конкретно именно этих людей?
— Понятно, что это дело чести для нас, потому что я потерял двух своих бойцов. Это были мои друзья, я с ними много лет работал вместе. У русских добровольцев нет таких подчиненных отношений: ты начальник, а ты — охранник. Как в окопе быть охранником? Это смешно. Поэтому это мои братья, я потерял своих родных, близких людей, членов моей семьи. Поэтому, конечно, как мужчина и как офицер, я просто обязан реализовать операцию возмездия. Я собираюсь вернуться до конца января обратно с пополнением, с моими товарищами, и мы продолжим свою деятельность.
— В зоне специальной военной операции, судя по тем материалам, которые были доступны, вы контактировали как с добровольческими отрядами, так и с 1-м, 2-м армейскими корпусами ДНР и ЛНР. Что можете рассказать о сотрудничестве с этими подразделениями?
— Это одни из самых боеспособных наших частей —1-й армейский корпус и 2-й армейский корпус, соответственно, Донецкая Народная Республика, Луганская Народная Республика. Это люди, которые воюют там уже восемь-девять лет. Они понесли колоссальные потери за эти годы. Многие из них, из этих командиров, комбатов не имеют специального военного образования. До войны они были обычными гражданскими людьми. Кто-то, конечно, служил в армии, безусловно, кто-то имеет офицерское звание. Но, как правило, это или шахтеры, или инженеры, или предприниматели, то есть самые разные люди.
Скажем, позывной Длинный, это комбат 1-го тербата 1-го армейского корпуса — блестящий офицер, блестящий командир. Командир 3-го батальона имени Шахтерской дивизии (так их называют — шахтерские батальоны; действительно по своему составу в основном ребята шахтеры) — это авторитетный командир, у него позывной так и звучит: Шахтер. С бойцами шахтерского батальона я имел несколько выходов непосредственно на линию фронта. У нас, знаете, часто говорят: "Был на передовой". Передовая — это, собственно говоря, первая линия фронта. Если ты находишься в 30-40 километрах — это не передовая. То есть ты находишься в зоне специальной военной операции, но не надо говорить, что ты на передовой. Вот я был на передовой, и неоднократно. С людьми, у которых я, как человек, который имеет определенный военный опыт, учился, хотя они моложе меня. Эти ребята там восемь-девять лет воюют. Молодые бойцы, операторы беспилотников, которые знают в деталях тонкости этой войны.
Или, скажем, комбат 6-го тербата Злой. Это тоже блестящий и очень отважный офицер. Это все мои товарищи. Артбригада "Кальмиус". Их комбриг тоже блестящий офицер. Их надо инкорпорировать в наши вооруженные силы.
Я себя считаю частью этого сообщества. И как раз дружу и лично помогаю такого рода людям. Они все из одного двора, поэтому они тоже относятся друг к другу не "я начальник — ты дурак", нет, они все братья, это братство армейское.
Что касается так называемых добробатов, это в основном "Союз добровольцев Донбасса". В его состав входят несколько русских добровольческих отрядов или батальонов, примерная численность от 400 до 500 человек. Средний возраст, кого я знаю, где-то за 40 лет, 45, даже 55, то есть уже состоявшиеся воины-мужчины, которые приехали из самых разных регионов, сформировали добровольческие части и воюют отменно. Мы, в частности, очень тесно работаем с "Барсом-11", им командует очень опытный командир Артур. И могу сказать, что я ему во многом обязан, в том числе и жизнью. Благодаря его очень эффективным действиям во время спасения наших товарищей, когда этот теракт случился.
Естественно, я хорошо знаю командира батальона "Пятнашка" Абхаза — Ахру Авидзбу. Блестящий командир, который с первых дней на Донбассе. Я горжусь тем, что я сейчас работаю с такими людьми.
— Дмитрий Олегович, получается, для вас эта война далеко не первая, вы были добровольцем в Приднестровье, в Боснии. Вы находились в зоне КТО в Чечне. Сейчас вы были в зоне СВО и туда собираетесь возвращаться. Что бы вы посоветовали с точки зрения получения опыта и, так скажем, адаптации к боевым условиям мобилизованным или добровольческим отрядам?
— Вопрос скорейшей адаптации к условиям специальной военной операции мобилизованных в рамках частичной мобилизации — это важнейший вопрос. И мы должны понять, что армия, безусловно, нуждается в том, чтобы был приток свежих сил. Вопрос в том, каким образом их адаптировать к условиям СВО? Мы изучали опыт самых разных подразделений, которые работают в ЛНР и ДНР, и я считаю, что наиболее интересным представляется опыт тех подразделений, где мобилизованная часть, когда она уже прибывает непосредственно в ДНР и ЛНР, проходит еще один цикл подготовки на полигоне, но на безопасном расстоянии от линии соприкосновения с врагом. И обязательным условием является подготовка на этом полигоне с участием боевых офицеров, которые уже имеют большой опыт работы с противником.
Следующий этап: я бы настаивал, чтобы эти мобилизованные части какое-то время адаптировать во второй линии обороны. Потому что это тоже отдельная такая песня, "музыка" войны, когда над вами идут прилеты, когда идут обстрелы, летают туда-сюда снаряды и прочее. К этим шумам надо привыкать. Даже человек, который раньше был на войне, все равно он достаточно долго к этому адаптируется, а потом долго адаптируется к мирной жизни. Когда я приезжаю в Москву — тихая ночь, и мне не по себе, потому что привык уже, что должны слышаться какие-то обстрелы. Так вот, во второй линии, безусловно, тоже военнослужащие должны находиться, готовиться, привыкать к этой симфонии, жуткой симфонии войны.
Ну и последний этап: если эту воинскую часть ставить в первую линию обороны, то мне кажется, что сначала нужно было бы часть этих военнослужащих все-таки интегрировать в уже существующие воинские части. Чтобы они непосредственно в окопах, в блиндажах общались с бывалыми уже военнослужащими, которые им просто расскажут то, что невозможно рассказать ни в каких учебниках, ни в каких аудиториях. То, что происходит сиюминутно, — простые такие солдатские вещи, которые помогут им избежать потерь, помогут им спасти товарища, помогут им оказаться незамеченным оператором вражеского БПЛА и многое, многое другое. Поэтому такая многослойная система подготовки с последующей интеграцией уже только на первой линии, после того как они пройдут вторую линию и полигон на территории специальной военной операции, мне кажется, — самый позитивный опыт, о котором мне рассказывали очень опытные командиры и командующие, в том числе 1-м и 2-м армейскими корпусами. Я бы этот наказ, безусловно, тиражировал повсеместно, это очень важно.
Также крайне важно вести идеологическую работу. Для тех людей, которые приезжают из регионов России в Донбасс, для них важно знать историю конфликта. Как он произошел? Неминуемость этого конфликта, потому что, по сути дела, мы оказались перед колоссальной угрозой уничтожения наших соотечественников, нашей культуры, нашей страны, перед угрозой нападения гораздо больших сил, вероломного нападения на нас. Надо рассказывать о том, что творят на той стороне, как они относятся к нашим людям, как они относятся к активистам. Ведь, по сути дела, за период после 2014 года на Украине перебиты, физически уничтожены, брошены в тюрьмы все активисты русских организаций. Надо об этом говорить. Идеологическая борьба не менее важна, чем борьба вооруженная. Хорошо подготовленные донецкие и луганские бойцы, которые своей кровью, своими родственными связями все это восприняли очень глубоко, сопереживают, они готовы жизнь свою положить ради того, чтобы с этим врагом расправиться. Поэтому крайне важно, чтобы этот общий настрой возобладал во всех наших вооруженных силах.
— Вы упомянули, что сотрудничаете с предприятиями "Роскосмоса". В каком практическом результате это выражается?
— Мы знаем, какой вред нам принесли системы космической связи Starlink, которыми пользуются ВСУ, само абонентское оборудование. Кстати, оно у нас "затрофеено", мы располагаем им.
Но хочу сказать, что, когда нам в свое время долго объясняли, что нам средства космической связи необходимы только в случае, если мы найдем им бизнес-применение и найдем какие-то предпринимательские структуры, которые смогут вместе с нами подписать бизнес-план, — это как раз была абсурдная ситуация. Потому что в пределах такой огромной страны, какой является Российская Федерация со своими часовыми поясами, мы просто обязаны рассматривать вопросы космической связи, а также вопросы оптико-электронной разведки или в целом мониторинга как инфраструктурные проекты. Дорога должна строиться за счет государства — как инфраструктурный проект. А вот вокруг нее гостиницы, ресторанчики, съезды на местной дороге и прочее может строить уже частный бизнес. Мы долго это пытались объяснить некоторым нашим коллегам, с кем я имел возможность работать на прежних своих должностях. К сожалению, не всегда был услышан. Сейчас мы пожинаем плоды этого.
Поэтому я считаю, что космическая связь в войсках, безусловно, должна быть. У нас есть определенные технологии, не хочу опять их называть. Они у нас до сих пор применялись как исключительно гражданские технологии. При определенной доработке алгоритмов они оказываются абсолютно применимы вдоль линии фронта, в условиях, даже когда идет подавление такого рода каналов связи радиоэлектронной борьбой противника. Мы изготовили первые компактные комплекты оборудования, они поставлены уже в одну из артиллерийских бригад, показали хороший результат. Но сейчас мне не следует называть все в деталях. Получим, собственно говоря, глушение радиоканалов, зачем мне это надо? Оно и так произойдет, давайте оттянем хотя бы это удовольствие на попозже.
— Вы с вашей группой в зоне СВО работали только в ДНР или в других новых регионах России?
— Участвовали в боях в ДНР и на части территорий Запорожской области. В ЛНР я посещал Лисичанск, естественно, Луганск и другие населенные пункты. Но там в основном были встречи с командованием, с командирами, обучение персонала, мы привозили туда конструкторов, которые изучали способы ведения боевых действий, способы ведения радиоэлектронной борьбы, потом уезжали в Москву — уже, соответственно, насытившись такого рода информацией. Потому в ЛНР, Луганске — нет, скорее, там, больше работали как эксперты, но без боевого применения.
– Ваша семья вам помогает в вашей работе в Донбассе?
— У меня семья, безусловно, — люди патриотических взглядов. Супруга меня, в общем-то, проводила туда с тяжелым сердцем, но с пониманием того, что по-другому не получится. Сын вместе со мной работает в Научно-техническом центре. Он сам авиационный конструктор и работает с конструкторами, которые занимаются в том числе дронами. Полностью отдает себя этой работе, и я надеюсь, что у него все получится. Воспитанник моей семьи сейчас закончил Сызранское училище вертолетчиков, молодой лейтенант. Сейчас обучается на боевой машине, тоже рвется на фронт. Один из моих родственников — тоже мой воспитанник, он старший офицер вооруженных сил. Принимал участие в различного рода боевых операциях. У меня вся семья, собственно, как один болеют за страну и личным вкладом своим пытаются приблизить победу.
— Ваши бывшие коллеги в правительстве, в Совете безопасности, в "Роскосмосе" как-то вам помогают, способствуют в вашей деятельности?
— У меня сохранились очень добрые отношения со всеми бывшими коллегами. И я не буду называть всех тех, с кем мне приходится работать, но это люди, работающие и в Совете безопасности, и в аппарате Совета безопасности, и в аппарате правительства, в руководстве правительства. Мы встречались с Денисом Валентиновичем Мантуровым, у нас был подробнейший на эту тему разговор. Идет постоянное взаимодействие с руководителем научно-технического совета ВПК Андреем Евгеньевичем Тюлиным, поскольку он сам выходец из "Роскосмоса" и мой соратник. Мы с ним постоянно взаимодействуем. С Борисовым, главой "Роскосмоса", мы встречались. У нас есть взаимопонимание в этом плане. Я не знаю ни одного, кто бы отказался от взаимодействия с нами и кто не понимал бы значимость этой работы. Поэтому я просто всем благодарен за работу.
Вторую часть интервью Дмитрия Рогозина читайте здесь
