США могли бы воспользоваться положением и переманить Россию на свою сторону для совместной борьбы с Китаем, пишет SCMP. Однако, отмечает автор статьи, в таком случае Европа непременно заявила бы о правах на стратегическую автономию, чего Вашингтон допустить не может.
Терри Су (Terry Su)
- Взяв на вооружение опыт Никсона, Байден мог бы вбить клин в отношения между противниками США, воспользовавшись замирением — но на сей раз не с Китаем, а с Россией.
- Но проблема в том, что при таком подходе на свет может появиться объединенная Европа, которая захочет получить независимость от США.
Новый год начался с того, что Америка решила забрать себе все. Российский президент Владимир Путин предложил прекратить огонь на время празднования православного Рождества, но Украина это предложение отвергла. А американский президент Джо Байден презрительно заявил, что Путин со своим предложением "пытается найти немного кислорода".
В последнее время некоторые немецкие тяжеловесы из бундестага начали посещать Тайвань, бросая вызов Пекину, а Япония только что дала согласие на размещение британских войск на своей территории, вызвав неудовольствие у китайского министерства иностранных дел.
Все это порождает один простой вопрос. Не проявляет ли Вашингтон излишнюю самонадеянность, полагая, что может одновременно жестко давить на Пекин и Москву, и добиваться своего, считая поддержку ЕС и Японии чем-то само собой разумеющимся?
Полвека тому назад американский президент Ричард Никсон на 180 градусов развернул политику США в отношении Китая, разорвав геополитический треугольник Вашингтон — Москва — Пекин. Чтобы вывести КНР из ее "злобной изоляции", администрация превратила в фактического союзника это верное коммунистическим идеалам государство, которое участвовало в кровопролитной войне с США на Корейском полуострове и вело с ними опосредованную войну во Вьетнаме. Тем самым она заложила основы для распада Советского Союза.
Сегодня Вашингтон сталкивается с аналогичной ситуацией. Правда, Россия и Китай поменялись своими позициями в иерархии силы. Пекин теперь считается более важным и влиятельным, а Москва ведет за него прокси-войну на Украине, о чем говорят некоторые комментаторы, анализируя текущие дела с исторических позиций.
Но Пекин играет первую скрипку несколько неуверенно и неуклюже. Он до сих пор испытывает головокружение от той скорости, с которой вознесся на позиции лидера. А Москва пребывает в самолюбивой ностальгии по тому положению, которое она занимала еще не так давно.
Но даже простые подсчеты на салфетке покажут Вашингтону выгоду от перевернутой версии момента Никсона. Убедившись, что у Пекина есть намерение, силы и возможности бросить вызов Америке, Вашингтон должен переманить на свою сторону Россию, дабы добиться успеха в соперничестве с Китаем.
Но говорить об этом не имеет смысла, поскольку Путин проводит "специальную военную операцию" против Украины, которая длится почти год, а Россия в глазах Америки является "непосредственной угрозой".
На самом деле, Вашингтону всегда было очень непросто занимать примиренческие позиции по отношению к России, в основном из-за безапелляционной самоуверенности внешнеполитического истэблишмента. Часть этой элиты объединилась на агрессивных и воинственных позициях в вопросах внешней политики и ратует за иудейско-христианскую веру в превосходство США на мировой арене. Она выступает против реализма и невмешательства, в которых важное значение придается благоразумию, осмотрительности и пагубности военных авантюр.
Эта воинствующая когорта изначально относится к России с огромным подозрением и откровенной враждебностью, подогревать которую нет никакой нужды. После 24 февраля прошлого года она моментально обрела новые силы, а президент Байден заново открыл в себе воина холодной войны, назвав Путина "изгоем" и заявив, что российский лидер "не может оставаться у власти".
Потеряно далеко не все, ибо Вашингтон старается смириться со свершившимся фактом и пытается по максимуму им воспользоваться, прежде всего, в Европе.
То, что Европа является для Америки как для империи важнейшим и ценнейшим приобретением, стало предельно ясно после окончания Второй мировой и особенно с началом холодной войны. Стремление европейцев к объединению, олицетворением которого стал Евросоюз, начало вызывать тревогу в Америке с конца 1960 годов, когда канцлер Германии Вилли Брандт провозгласил свою восточную политику.
Вашингтону удавалось сдерживать эти тенденции благодаря механизмам НАТО и существованию Советского Союза, а потом России. Если Россию сделать союзницей сродни Китаю полвека тому назад, Европа определенно не согласилась бы стать второй Японией. То есть, она громко потребовала бы для себя полной автономии, а российский кусочек головоломки четко и точно попал бы в "общеевропейский дом".
В декабрьском номере National Interest один очеркист привлек внимание к "виртуальному ликованию", с которым Франция и Германия отреагировали на захват Крыма Россией в 2014 году. "Постарайтесь понять, — написал автор, — Берлин и Париж увидели в этом благоприятную возможность, а не пощечину международной системе".
"Это была недвусмысленная возможность стряхнуть с себя оковы Америки и показать России, что евроатлантизму нет нужды быть прикованным к американскому атлантизму, — заявил этот автор. — Российско-украинский вооруженный конфликт не дает повода для оптимизма и показывает, что Франция и Германия ни в коей мере не отказались от своего иллюзорного стремления к стратегической автономии".
Здесь уместно вспомнить, что Никсон в 1972 году был уверен: европейцы готовы перерезать себе горло в экономическом отношении, лишь бы подраться с нами на политическом поле.
Поэтому Вашингтон вполне может готовить себя к мысли о том, что сдержать, а уж тем более победить Китай невозможно, и в результате возникнет двухполярный мир, где будут сосуществовать и главенствовать две сверхдержавы. Именно об этом три месяца назад говорил бывший премьер-министр Австралии Пол Китинг.
Так или иначе, в холодных расчетах Вашингтона напрочь отсутствует по-настоящему независимая Европа, пусть даже из-за этого Москва попадет в объятия Пекина. Так Америка обеспечит себе больше свободы действий, по крайней мере, на какое-то время.