Мы нашли решение, давайте теперь найдем под него проблему
В самом конце 2009 года, 31 декабря, президент Дмитрий Медведев издал распоряжение «О рабочей группе по разработке проекта создания территориально обособленного комплекса для развития исследований и разработок и коммерциализации их результатов». Результатом реализации этого распоряжения стало создание Фонда развития центра разработки и коммерциализации новых технологий «Сколково». С тех пор, кажется, топ-менеджеры фонда «Сколково» занимаются тем, что пытаются объяснить общественности, а заодно и самим себе, что же это такое – «Сколково»?
Но, несмотря на все интеллектуальные усилия сколковского менеджмента, непонятливая общественность все пытается вложить собственные смыслы в это загадочное понятие – «Сколково». Вот и состоявшийся в Национальном исследовательском университете – Высшая школа экономики круглый стол «Технологическая модернизация России в системе международных отношений» был фактически посвящен несколько более узкой проблеме – «Сколково» и технологическая модернизация России. Организатором этого мероприятия стали Совет по внешней и оборонной политике (СВОП) совместно с факультетом мировой экономики и мировой политики, а также Клубом мировой политической экономики НИУ-ВШЭ.
Букет определений – что такое «Сколково» и чем он/оно (фонд/«Сколково») должен заниматься, был предложен самый экзотический. На любой вкус…
«Сколково» – это первый проект, который задумала наша страна с шагом в 10 лет»;
«Смысл «Сколково» – трансдисциплинарность»;
«Сколково» – это интеллектуальный офшор или часть национального инновационного комплекса?»;
«Сколково» – это своего рода охота за головами»;
«Сколково» – это политический инструмент для уходящего президента»;
«Сколково» – это попытка применить способы поощрения рыночной конкуренции»;
«Сколково» должно стать центром интеграции знаний»;
«Сколково» – это подкованная блоха. Левша тоже занимался международным научно-техническим сотрудничеством»;
«Сколково» – это зона референции»…
Не полная, но вполне представительная выборка, показывающая, что мы создали нечто, что ускользает от какого бы то ни было легитимного, ну, или хотя бы экономического определения. Интересно, что, судя по выступлениям экспертов, подобная увязка темы «Сколково» с темой технологического развития страны происходила чуть ли не впервые. Но эта текучая реальность – «Сколково» – основана на вполне уловимых, осязаемых вещах. Вот, например, таких…
«500 миллиардов долларов – совокупный оборот компаний, участвующих в составе совета фонда «Сколково», – с гордостью подчеркнул Станислав Наумов, вице-президент фонда «Сколково». – Мы не использовали в прошлом году 15 миллиардов рублей и перенесли их на гранты в 2012 году».
В нулевые годы, по мнению Станислава Наумова, государство пыталось сформулировать внятную промышленную политику. «Я не согласен, что в стране нет научно-технической и промышленной политики, – заявил Наумов. – «Сколково» позволяет достроить эти политики до международного стандарта».
Вот и депутат Госдумы РФ Илья Пономарев – об этом же: «Сколково» – универсальная точка входа и выхода для российских инноваторов. Это и способ облегчить вход на российский рынок международных финансовых институтов». Куда точка входа/выхода – это депутат не пояснил. Однако, по мнению Пономарева, главная проблема «Сколково» в том, что оно «пока строится в институциональной парадигме, а не в проектной: вокруг личности, а не вокруг идеи». Но зато главная заслуга этой личности, то бишь президента Дмитрия Медведева, в том, что «один из результатов этого проекта <«Сколково»> – увеличение количества людей на баррикадах».
Один из главных содокладчиков Владимир Рубанов, вице-президент Лиги содействия оборонным предприятиям России, вернул обсуждение в технологическое русло. «Инновационная активность определяется не столько предложением, сколько спросом, – обратил внимание собравшихся Владимир Рубанов. – Силиконовая долина не выжила бы без щедрых вливаний Пентагона – таково мнение самих американских экспертов. Не было бы IBM – не было бы Билла Гейтса… Без четкого социального заказа, в том числе в интересах обороны, – ничего не получится.
Без отработки взаимодействия между «Сколково» и ВПК ничего не получится. Нам нужно создать такое агентство, как у американцев, российское DARPA (Defense Advanced Research Projects Agency – Агентство передовых оборонных исследовательских проектов Министерства обороны США. – «НГ-наука»)».
Интересные данные на этот счет привел бывший глава комитета по научно-промышленному комплексу Московской областной Думы Анатолий Долголаптев. По его подсчетам, в конце 1980-х годов 50% средств на НИОКР шли через девять оборонных министерств (знаменитая «девятка»). Из оставшейся половины – 25% шли через другие ведомства, но оказывались тоже в оборонке. Из оставшейся четверти – еще 25% шли через другие ведомства, но опять же оказывались в оборонке.
Теперь у нас нет ни «девятки», ни тем более DARPА. Функции последней очень заманчиво возложить на «Сколково». Другой вопрос – потянет ли такую функцию «Сколково»?
«Минобороны объявило, что наукой оно заниматься не будет, это не его, мол, миссия. И DARPА у нас нет, – справедливо напомнил бывший заместитель министра обороны РФ Николай Михайлов. – «Сколково» взвалить на себя такую миссию не может – мы слишком многого хотим, все это требуя от «Сколково». У него нет истории. Нам необходим такой орган, как DARPА. Но для этого необходимо политическое решение. «Сколково» должно генерировать хотя бы дискуссию на эту тему».
Впрочем, идеализировать оборонку тоже, по-видимому, не приходится. «В нашей оборонке с 1980-х годов в технологическом плане ничего существенного не произошло, – считает Долголаптев. – Психологически люди сегодня не хотят быть инноваторами, в отличие от начала 1990-х. Довести идею до промышленности сегодня практически невозможно. Золотой дождь 2000-х ничего не дал технологическому развитию страны. В том числе и сырьевому сектору».
А вот что действительно по силам «Сколково», считает Михайлов, так это стать центром интеграции знаний. «У «Сколково» есть шанс стать реальным интегратором знаний, которые формируются в оставшихся интеллектуальных центрах страны – Российская академия наук, «Росатом», несколько университетов и некоторые объекты современной инновационной инфраструктуры – и это все, все остальное рухнуло…»
Сергей Караганов, председатель президиума СВОП, декан факультета мировой экономики и мировой политики НИУ-ВШЭ и координатор круглого стола не удержался и заметил на это: «Требует перестройки вся научная система в стране. РАН – это невосстановимая система. Она прошла точку возврата. Надо что-то делать. Прежде всего – восстановить Министерство науки».
Кстати, та же DARPА создает специальный отдел по использованию идей российского математика Григория Перельмана. «У нас кто-нибудь помнит, кроме анекдотов, что-нибудь об этом ученом, о его достижениях в математике? – задал риторический вопрос Владимир Рубанов. – Поэтому у «Сколково» должна быть активная позиция».
Да, заметим мы, о Перельмане помнят. Вот перед декабрьским, прошлого года, общим собранием РАН представители отделения математики РАН предлагали Перельману баллотироваться в члены академии. Тот ожидаемо отказался. Академики посчитали свою миссию выполненной. Ну не насильно же тащить человека в академики?! Впрочем, наверное, с математиками в России перебор. Даже лауреат Филдсовской премии (аналог Нобелевской в математике) за 2010 год Станислав Смирнов (1970 г.р.) был забаллотирован на собрании отделения. Нашлись более достойные.
В этом контексте как-то по-другому воспринимаются и слова о том, что «Сколково» – универсальная точка входа и выхода для российских инноваторов», и о том, что «Сколково» – это своего рода охота за головами».
Своеобразным vox populi прозвучал вопрос, который задал Евгений Кожокин, ректор Академии профсоюзов, относительности результативности сколковского проекта: «Невероятное количество протоколов о намерениях. Прошло достаточно много времени. Где результат? Хотелось бы знать, что мы-то получим от «Сколково?»
Как ни странно, ответ на него был получен тут же, от Станислава Наумова: «Главный результат нашей работы – чуть более 300 малых инновационных предприятий. Из них – около 100 не из Москвы: 45 – из Санкт-Петербурга. А это – 300 точек роста. Это немало».
Заметим только, что у нас в стране 14 наукоградов. Кажется, нигде в мире подобной инфраструктуры нет. Но сейчас вся эта инфраструктура, вся эта база лежит мертвым грузом. Почему бы не распространить на нее сколковские условия работы?
Как заметил один из выступавших на обсуждении, «опасность в том и состоит, что «Сколково» может остаться личным проектом нынешнего легитимного президента… Но где диодные лампы и автоматическая коробка передач для «Жигулей» – о которых говорилось еще несколько лет назад на комиссии по модернизации?» Другими словами, «Сколково» – это скорее политический проект. В этом и большой риск, и большие возможности.
В общем, что такое «Сколково», пока остается вопросом открытым. Возможно, лучше всего сложившуюся ситуацию определил выдающийся современный социолог Зигмунт Бауман: «…Вопрос, не дающий покоя современным научным и технологическим институтам и лабораториям: «Мы нашли решение. Давайте теперь найдем проблему».
Андрей Ваганов
