ПРО: специалисты исходят из худшего сценария развития ситуации
С интересом прочитал комментарий Игоря Бочарова «Разная шкала оценки ракетных угроз» (копия статьи на ВПК.name) («НВО» № 44, 18–24 ноября 2011 года) в качестве реакции на мою статью «ЕвроПРО: «to be or not to be» (опубликованную в «НВО» № 39, 14–20 октября 2011 года)
Прочитал с интересом, поскольку всегда считал, что любая научно-практическая дискуссия на актуальные международные военно-политические темы является полезной, тем более тогда, когда в ней участвует серьезный специалист - капитан 1 ранга в отставке, старший научный сотрудник Института США и Канады Российской академии наук.
Но одновременно изучал комментарий эксперта с большим удивлением. Конечно, господин Бочаров, с которым я знаком уже более 30-ти лет, вполне мог бы уточнить у меня некоторые положения моей статьи напрямую. Но коль скоро он предпочел изложить свои взгляды через прессу, то, пользуясь правом на ответ, мне хотелось бы дать некоторые свои пояснения также на страницах «НВО».
С цифрами нужно бережно обращаться
Прежде всего большое удивление вызывает замечание коллеги: «Названное автором количество кораблей системы ПРО «Иджис» 80 и даже свыше – неизвестно откуда взято». Почему неизвестно? Эта цифра хорошо известна всем американистам, занимающимся военно-морской и противоракетной проблематикой. Она уже вошла в научный оборот и в российской научной литературе, а также была приведена в докладе авторитетного аналитического органа – Исследовательской службы Конгресса США, которая недавно обстоятельно проанализировала развитие морской составляющей американской системы ПРО (см.: Navy Aegis Ballistic Missile Defense Program. Background and Issues for Congress. Congressional Research Service. Washington, April 19, 2011, p. 2, etc.). Доклад размещен в Интернете на соответствующем сайте.
Итак, на указанной странице сообщается, что в соответствии с планом на 2020–2021 фин. годы ВМС США будут иметь в перспективе сначала 84, а затем даже 93 корабля, оснащенных многофункциональной БИУС «Иджис». Хотя в докладе признается, что количество таких кораблей несколько уменьшится за счет вывода из боевого состава флота ряда устаревших крейсеров и эсминцев проекта CG-47 и DDG-51, оборудованных такой системой, там все же утверждается, что их количество вновь достигнет указанного уровня, поскольку Пентагон осуществит их замену новыми кораблями с этой же системой из расчета «один к одному».
Если признать, что каждый из них имеет или будет иметь в будущем в среднем по 100 ракет-перехватчиков различных модификаций (а это было признано Объединенным комитетом начальников штабов США в сентябре 2009 года, на что ссылается И.Ф.Бочаров), то цифра в 8 тыс. ракет-перехватчиков системы ПРО морского базирования США или даже больше этого вполне может оказаться реальной (100х84 или 100х93), если, разумеется, Вашингтон не внесет какие-то радикальные поправки в эти планы.
Что касается второго тезиса моего коллеги о соотношении между СНВ и СОВ, то оно определено в строгом соответствии с официальными документами, подписанными между СССР/Россией и США по этим вопросам. Разумеется, вполне допустимо сравнивать баланс между СНВ и СОВ как по баллистическим ракетам, так и по боезарядам СНВ. Во втором случае разрыв между СНВ США и СОВ России даже будет больше. Но в любом случае, такое соотношение весьма показательно: 100 ракет-перехватчиков стратегической системы ПРО любой стороны (кстати говоря, определенных не Договором по ПРО 1972 года, как указывает И.Ф.Бочаров, а Протоколом к нему от 1974 года), даже при условии их 100-процентной эффективности, никогда не перехватили бы гораздо большее число стратегических ракет другой стороны или ядерных боезарядов, размещенных на них. Ситуация не изменилась к лучшему и к настоящему времени.
Здесь следует также обратить внимание на то, что в течение 37 лет после подписания Протокола к Договору по ПРО в 1974 году и до одностороннего выхода США из Договора по ПРО в 2002 году, обе стороны никогда не могли изменить количество ракет-перехватчиков СОВ (то есть больше 100 единиц) или районов прикрытия (сторонам разрешалось иметь только по одному такому району). Гораздо большее количество МБР и БРПЛ СССР и США до 2002 года легко позволяло пробить «щит» из 100 ракет-перехватчиков (данные по Договору ОСВ-2 и Протоколу к Договору по ПРО взяты лишь в качестве примера соотношения между СНВ и СОВ в прошлые годы и для сравнения с нынешним периодом после подписания Договора СНВ-3).
Конечно, любой исследователь вправе предлагать иной метод соотношения между СНВ и СОВ двух наших ядерных государств. Но для этого требуется точно знать, какое количество МБР и БРПЛ США может быть потенциально применено против нашей страны в соответствии с их Единым стратегическим планом ведения глобальной ядерной войны, который еще никто не отменял. Вместе с тем хорошо известно, что этот показатель относится к наиболее надежно охраняемым американским государственным секретам. До подписания российско-американских договоров о сокращении СНВ в 2002 и 2010 годах в зарубежной печати сообщалось о том, что
Утверждается, что этот список к настоящему времени претерпел лишь незначительные изменения. Конечно же, после подписания Пражского договора СНВ-3 разрыв между СНВ США и СОВ России уменьшился по сравнению с 70-ми годами прошлого века. Но вот разрыв между СОВ России и СОВ США по-прежнему остается слишком глубоким. Всегда считал и считаю, что ответственный военный или гражданский специалист должен неизменно исходить из наиболее худшего, а не лучшего сценария развития ситуации в ракетно-ядерной области в мире, а также принимать во внимание реальные потенциалы другой стороны, а не ее устные заверения.
Поэтому определение соотношений между СНВ и СОВ России и США представляется обоснованным. Они лишний раз показывают, насколько бережно Вашингтон должен относиться к сохранению стратегического баланса с Москвой, чтобы не нарушать глобальную стратегическую стабильность в целом.
Такие соотношения одновременно демонстрируют, что Российская Федерация также должна уделить повышенное внимание наращиванию национальных средств ПРО стратегического и тактического назначения как по причине некоторого отставания по противоракетным системам от США, так и с учетом модернизации их ядерного арсенала стратегического и тактического назначения на фоне сохраняющейся у них доктрины нанесения первого ядерного удара. Кроме того, США являются главным тормозом на пути построения безъядерного мира и не собираются отказываться от своей противоракетной программы «Поэтапный адаптивный подход» и от других аналогичных программ.
Утверждение автора комментария, что в статье приведено соотношение между СНВ и СОВ как 80:1 просто некорректно. Там нет этого, а наоборот, приводится иное соотношение, то есть как между СОВ и СНВ. Это может произойти, если США когда-то выйдут на общее количество 8000 ракет-перехватчиков или выше, а Россия не будет наращивать свой стратегический противоракетный потенциал.
От секторального подхода никто не отказывался
В комментарии коллеги из ИСКРАН приведены уже устаревшие данные о количестве ракет-перехватчиков, которые могут иметь ВМС США к 2016 году (341 единица). Имеются и более «свежие» данные. Их привел директор Агентства США по ПРО, генерал-лейтенант Патрик О’Рейлли в американском Сенате 21 апреля 2010 года. Там он поведал, что к 2015 году американские ВМС будут располагать 436 ракетами-перехватчиками SM-3 модификации Block 1A и Block 1B, имея в виду развернутые ракеты-перехватчики. А вот общее количество именно таких ракет плюс других ракет наземного базирования стратегического и тактического назначения, которые появятся на вооружении США к 2015 году, составит 905 единиц (все это без учета ЗРК «Пэтриот»). Их впоследствии заменят на более усовершенствованные. Это говорит весьма осведомленный человек, информация которого изложена на интернет-сайте возглавляемого им органа.
Подробные выкладки по указанным вопросам также содержатся в недавнем докладе Федерации американских ученых, которая внимательно отслеживает различные аспекты модернизации ракетно-ядерных и противоракетных сил США. И этот доклад также имеется в Интернете.
Следует остановиться на двух практических предложениях И.Ф.Бочарова. Во-первых, он предложил российскому руководству отказаться «от акцента на секторальном подходе к архитектуре ЕвроПРО» и подкрепил свое суждение высказыванием российского исследователя В.З.Дворкина о том, что «российское руководство перестало настаивать на секторальном подходе как единственном варианте сотрудничества» по решению проблемы ПРО с США/НАТО. («НВО» № 37, 30 сентября – 6 октября 2011 года: «Пришло время забыть об угрозах ЕвроПРО») (копия статьи на ВПК.name). Но соответствует ли действительности это утверждение?
Дело в том, что об «отказе от секторального подхода» пока не было сделано каких-либо официальных публичных заявлений с российской стороны. Это легко проверяется на интернет-сайтах президента, Министерства обороны и МИД России. Такое заявление об отказе от ранее озвученной позиции может сделать только то лицо, которое выступило с такой инициативой, либо то лицо, которому поручат выполнить подобную миссию.
Выступая 23 ноября по проблематике взаимоотношений с США и НАТО по ПРО, Дмитрий Медведев не отказался от «секторального принципа», но допустил, что Россия может пойти на некоторую его модификацию только при условии выполнения Западом ряда основополагающих положений: такой шаг не должен вести к созданию новых разделительных линий, а Европе следует сохранить «новый единый периметр безопасности с равноправным участием российской стороны».
Во-вторых, И.Ю.Бочаров считает, что разрешению проблемы противостояния по ПРО между Россией, США и НАТО «мог бы способствовать компромисс на основе начала переговоров между Россией и США о тактическом ядерном оружии, которых усиленно добиваются Соединенные Штаты». Но его предложение представляется нереалистическим. И.Ф.Бочаров прав лишь в том, что ведения таких переговоров действительно «усиленно добиваются» США. Именно такую селективную линию в вопросах контроля над вооружениями избрал Вашингтон.
Следует напомнить, что российское военно-политическое руководство неоднократно заявляло о том, что начало переговоров с Вашингтоном по ТЯО невозможно без предварительного и полного вывода таких американских ядерных средств с территории ряда стран Европы на территорию США (наша страна вывела его на свою территорию уже давно). Подобные переговоры также невозможно начать без нашей убежденности в том, что США скрупулезно выполняют Договор СНВ-3, и без конструктивного решения проблемы создания совместной системы ЕвроПРО, в которой Россия должна быть равноправным, а не третьесортным участником.
Военные специалисты хорошо понимают, что фактор российского ТЯО является исключительно важным для нашей страны, так как в случае провала консультаций между Россией и США/НАТО по ПРО и несогласия ведущих стран – членов НАТО на реальную адаптацию ДОВСЕ, российские тактические ядерные средства будут являться балансирующим фактором в военно-стратегическом уравнении сторон. России вообще нельзя идти по пути выборочного решения ключевых разоруженческих проблем с США, не увязывая одних таких проблем с другими.
И, наконец, еще одно наблюдение. К сожалению, изучение работ ряда российских исследователей военной политики и стратегии США, а также участие в научно-практических конференциях, проводимых в последнее время в Москве, показывает, что некоторые российские исследователи не знают основополагающих американских документов открытого характера по этим вопросам или делают вид, что не знают их, хотя они могут быть легко найдены благодаря Всемирной паутине. Проявляется недостаточное знание и открытых российских официальных документов на военно-политические темы. Причина такой ситуации в том, что в российских академических кругах существуют две школы подхода к военно-политическим проблемам с США и НАТО – одна выступает за их решение на основе национальных российских интересов, другая – с пониманием относится к позиции «другой стороны» и поддерживает ее взгляды.
Тем не менее, пользуясь случаем, благодарю редакцию НВО за возможность излагать различные мнения по проблематике СНВ и ПРО. Считаю положительным явлением то, что в нашей стране ведется интенсивная дискуссия по таким актуальным вопросам исключительной национальной важности. Она происходила до заключения Договора СНВ-3, имеет место и сейчас. Подобный широкий обмен мнениями позволяет, среди прочего, заранее обращать внимание переговорщиков на некоторые особенности существующих проблем и на аргументацию другой стороны. Так и должно быть в гражданском обществе, в особенности на этапе, который предшествует принятию критически важных решений по вопросам ракетно-ядерных и противоракетных вооружений между Россией и США. Исхожу при этом из простой, но субстантивно емкой максимы: «В спорах рождается истина».
Владимир Петрович Козин - государственный советник Российской Федерации 2 класса, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник
