Может ли Запад внести в российское общество межэтнический раскол
Если за точку отсчета принимать рабочие места, то в России одновременно могут находиться не менее 6 млн уроженцев Средней Азии. Все цифры приведены без учета ковидных, сезонных и прочих колебаний, характерных для наших миграционных служб.
Многое из того, что нам известно о гастарбайтерах, находится на стыке нашего невежества, среднеазиатской голословности и периодически обостряющихся фобий, порождаемых слухами. Реальность такова, что после 1991 года о Средней Азии мы знаем не больше, чем о двоюродных братьях-сестрах: либо ничего, либо неправду.
Наши азиатские соседи, вообще говоря, не отдалились. Наоборот: на наших улицах их стало больше, чем при Союзе. Общая проблема состоит в том, что суверенизация Средней Азии не привела к образованию там самодостаточных государств, прежде всего их социальных институтов.
Исключений здесь нет. Даже репутация Казахстана как самого благополучного государства в регионе не спасла эту страну от январских событий. Их повторение не исключено ни в Казахстане, ни у его соседей. Это относится и к Узбекистану, несмотря на заявленное им улучшение ситуации с трудоустройством. Впрочем, подтверждается этот тезис в основном открыточными видами ташкентских строек.
Тем более что Ташкент – это витрина среднеазиатского благополучия с советских времен. А трудоустройство – понятие столь же краеугольное, что и доступ к воде и пастбищам. Оптимистические же реляции часто сродни обещаниям и надеждам. Это особо ощущаешь, когда частник везет тебя за 100 км. За 50 руб. и ностальгические воспоминания о Союзе.
Острейший дефицит рабочих мест при полуразрушенной системе образования, особенно на селе. Архаичная или депрессивная хозяйственная модель на фоне безудержного роста населения (общий для Средней Азии прирост – более 1 млн человек в год). Все это подводит многих из 76 млн жителей региона к выбору одного из трех вариантов своей судьбы.
Во-первых, трудовая эмиграция в Россию – из-за возможностей трудоустроиться, сохраняющейся исторической общности и незабытого русского языка. Общий принцип: один гастарбайтер кормит до 10 родственников-односельчан. Впрочем, расширяется поток мигрантов в Китай, Турцию, некоторые арабские страны, например Эмираты.
Голода в том виде, в котором регулярно с ним встречается Афганистан, в Средней Азии нет. Залогом тому внутриобщинная система соцподдержки при непритязательности и трезвом образе жизни большинства. Но незабытый советский стандарт предполагает как минимум еженедельный семейный плов или шурпу, реже шашлык. На все это нужно накопить.
Дешевый бензин (особенно в Киргизии) позволяет арендовать мини-фургоны для доставки грузов. Много частных такси. Но вряд ли это упрощает жизнь 18-миллионной многонациональной Ферганской долины. С ее 40-процентной безработицей и репутацией одного из «агрегаторов» исламизма.
Отсюда – второй путь: приспособление к местным условиям. Они обусловлены традиционно полунатуральным хозяйством: выпас скота, локальные стройки, перевозки, базары. Неформальная кланово-общинная регламентация распространяется и на общественную жизнь, приближает наиболее «достопочтенных», грамотных и активных земляков к административным лифтам.
Активные, но неудачливые нередко соблазняются контрабандой и наркотрафиком, часто одно перетекает в другое. Соблазняются чаще с оглядкой, чтобы не попасть под суд и не «спалить» родственников. Но некоторые становятся «профессионалами» – иногда «международного класса».
Клановые, в том числе этносоциальные расколы характерны для всех среднеазиатских стран. Они дополняются разделением на образованных горожан и «кишлачников». Кстати, подобный раскол привел к январским событиям в Казахстане. Мамбеты («деревенщина», они же рабочие «на подхвате», и иные обитатели пригородных гетто) плюс оралманы («архаичные» переселенцы из других стран и регионов) выступили против «несправедливо преуспевающих горожан». Похожие расклады характерны для всего региона.
Третий вариант представляет собой симбиоз погружения (скорее «заглубления») в религию и все того же наркотрафика. Его оправдывает потребность «веруя, выжить» при внешней востребованности и близости (Афганистан!) «исходного продукта». Исламская и обыденная мораль наркобизнесу не препятствуют: «Что делать, если опий, видит Аллах, в сотни раз дороже шафрана? А другого нет».
Рост числа верующих, в том числе «народных» проповедников-дервишей, подтверждает общерегиональный запрос на священнослужителей. Их число ежегодно увеличивается на 3–5 тыс. выпускников медресе, наполовину – турецких и арабских. Многие ли из них умеренны и законопослушны?
Победа талибов (организация запрещена в РФ) в Афганистане подвела значительную часть среднеазиатских единоверцев еще к одному расколу. Возможно, самому актуальному для нас. Пожилые традиционалисты (часто с советским опытом) – и молодые «энтузиасты».
Если до августа 2021 года большинство мусульман видели в талибах единоверную, но несколько экзотическую и национально-замкнутую среду (пуштуны), то сегодня их воспринимают как «законодателей исламской моды», взявших под контроль целую страну. Более того – «победивших Англию, шурави и Америку». Талибы понятнее для многих среднеазиатов и духовно ближе любых чужестранных работодателей.
Для нас важнее идейно-организационные новации талибов. С конца прошлого года ими взят курс на активную интернационализацию движения за счет единоверцев из всей Средней Азии и китайского Синьцзяна. В поле их зрения не только «свои» сунниты, но и афганские шииты-хазарейцы. Еще год назад такое было немыслимо. На очереди – шииты-исмаилиты Бадахшана, включая таджикских.
Мы подходим к главному: исламистская экспансия, прежде всего в Узбекистан и Таджикистан, может стать заявкой талибов на международное признание. Как силы, претендующей на геополитическую роль, пусть ситуативную и соподчиненную. Тем более что успехов в строительстве нового Афганистана у них нет. Но есть заинтересованность в том, чтобы взорвать мусульманское подбрюшье Евразии.
Миротворческие силы ОДКБ в Казахстане в январе 2022 года. Фото с сайта www.odkb-csto.org
Задача, прямо скажем, выполнимая. Тем более что предпосылок к коллективному отпору со стороны самих среднеазиатов пока не видно.
Теперь о местном фоне. Историко-географическая невозможность привычных территориальных разграничений в прежние времена нивелировалась общегосударственным единством. Но сегодня приходится разделять таджикские, узбекские и киргизские владения. А как разделить гору, если отара в зависимости от сезона и расположения пастбищ циркулирует вокруг нее по спирали? А источник водоснабжения – один на всех?
Столетиями никого не беспокоил доступ в национальные эксклавы (которые, в свою очередь, редко мононациональны). Чьи они сегодня, если «пришлое большинство» вытеснило «титульное меньшинство»?
Жива и память о гражданской (межклановой) войне в Таджикистане (1992–1993), о межэтнических и гражданских столкновениях в киргизских Оше и Узгене (1990), об узбекском Андижане (2005). В сумме они «стоили» до 200 тыс. жертв со всех сторон.
Поэтому межгосударственные различия дополняются более острыми внутринациональными. Таджикский Худжанд – скорее узбекский. А узбекский Самарканд – во многом наоборот. Помогут ли тут карты? Сегодня подобные вопросы встают ребром, стимулируя отъезд наиболее обозленных, проигравших на своей «исконной» земле.
Мы говорим о приграничных столкновениях по «киргизской» дороге в «таджикский» Ворух. И не только о них. На границах стран Средней Азии происходит более 10 столкновений в год. Многое ли объяснят подробности, которые каждая из сторон трактует по-своему?
Относительно новой локальной горячей точкой становится памирский Бадахшан. Он отличается от остального Таджикистана не только этнически, но и устойчивыми связями с афганскими наркодельцами.
А заодно особой надеждой на «бобо Нигулая». Николаем, судя по всему, звали запомнившегося памирцам русского освободителя от «зловредных китайцев» и прочих притеснителей начала 1890-х годов.
Парадокс состоит в том, что тогдашнее освобождение может аукнуться нам сегодня. По сумме историко-политических обстоятельств. Тех, которые обострил 1991 год.
Их может обратить против нас материально и политически стимулируемая исламистская неприкаянность. Стимулируемая прежде всего издалека. С приглашением в путь, проторенный не только гастарбайтерами и наркокурьерами, но и религиозными экстремистами.
Нужны ли примеры? Не будем ими пугать. Жизненная потребность большинства мигрантов в своей мирной репутации останавливает большинство радикалов. Порукой тому внутриобщинная «гигиена», ибо вне здешней общины ни один мигрант себя не видит. Хотя исключение может найтись на любое правило.
Великий отечественный вопрос «что делать?» предполагает как минимум четыре конспективных ответа.
Первый: социальная динамика внутри страны требует прояснения, насколько и где нам нужны гастарбайтеры. Не влияют ли они на перспективы собственного трудоспособного населения, привыкающего к разнице зарплат для своих и приезжих? Эти и производные от них различия касаются приоритета социальной политики государства над экономикой – часто местной, если не местечковой.
Второй: принципиальная задача состоит в перенацеливании миграционных потоков на восточные просторы страны. Их замкнутость столичными стройками, рынками, а часто и угодьями нуворишей не соответствует национальным интересам России. Своих «автономий-эмиратов» они на Дальнем Востоке не создадут, но для тамошнего русского населения будут привычнее хотя бы по остаточной исторической памяти. А главнее – безопаснее для этнически, социально и политически «не простых мегаполисов страны».
Третий: следующей по значению задачей видится «советская» интернационализация образовательной практики. По минимуму это относится к профподготовке уже прибывших мигрантов, в массе малообразованных. В последние годы проявился и такой феномен, как «письменная неграмотность» таджикских гастарбайтеров.
Но куда перспективнее широкоохватная подготовка среднеазиатской молодежи на ее родине. По всесторонне признанному контракту и при понятных последствиях за его нарушение.
Ныне действующая сеть филиалов наших вузов и прочих «славянских университетов» помогает в лучшем случае тысячам. А к нам едут миллионы.
Четвертый: не разобравшись, кого, сколько, где и почему мы привечаем в конкретном регионе, бессмысленно строить работу в миграционной сфере. Тем более работу по пресечению правонарушений.
Специалисты миграционной службы считают перспективной помощь со стороны соответствующих среднеазиатских органов, а также тамошних общин. Особенно в пресечении преступности – прежде всего со стороны молодых и неженатых.
Здешние правоохранители не за всеми могут успеть. Особенно когда петербуржец не может послать по почте лекарство душанбинскому профессору, а тамошний отправитель легко направляет наркоту здешнему получателю, выдавая ее за лекарства. Может, все дело в почте?
Позиция органов власти по каждому ответу должна быть как минимум сформулирована. Но если она станет пунктом плана, важно, чтобы хватило воли и средств его воплотить в жизнь. Впрочем, что является альтернативой этому?
Борис Подопригора
Борис Александрович Подопригора – востоковед, член экспертно-аналитического совета при комитете по делам СНГ, евразийской интеграции и соотечественников Государственной думы Федерального собрания РФ.
