Гособоронскандал Глава корпорации «Тактическое ракетное вооружение» Борис Обносов надеется, что предприятия ОПК не вымрут, как динозавры
Военные и предприятия оборонки никак не могут подписать последние контракты по гособоронзаказу 2011 года. Казалось бы, мелочь, но на самом деле речь идет о правилах игры на девять лет вперед. Именно в сегодняшних спорах решается, по каким принципам будут определяться цены на оружие, которое Министерство обороны собирается закупать по программе перевооружения армии. На кону почти 20 триллионов рублей. Эти деньги стоят того, чтобы бодаться, не обращая внимания даже на окрики премьер-министра.
«Последние сроки», к которым контракты должны быть подписаны, военным и оборонщикам несколько раз устанавливали лично премьер-министр и президент. Предпоследний раз Путин назначил дедлайн на 31 августа, потом накинул еще неделю.
Как уверили «РР» в Объединенной судостроительной корпорации (ОСК), «сложнейшая работа по согласованию цен продолжается практически круглосуточно и без выходных». Но до сих пор не подписаны несколько важнейших контрактов с ОСК, Объединенной авиастроительной корпорацией и Московским институтом теплотехники. Они касаются производства ракет «Ярс» и «Булава», атомных подводных лодок проектов «Ясень» и «Борей» и другого стратегически важного оружия.
Что заставляет Минобороны и промышленников игнорировать требования премьер-министра? Исключительно цена вопроса.
Проблемы с гособоронзаказом были всегда, но руководители предприятий ОПК говорят, что прошлый год дал им повод для оптимизма. Контракты были подписаны и проавансированы довольно рано. Казалось, жизнь налаживается. Но в конце 2010 года правительство утвердило новую госпрограмму перевооружения армии, которая резко подняла ставки в игре. 20 триллионов — не шутки, и в 2011 году Минобороны решило поменять систему заключения контрактов.
Главное, что решили изменить военные, — это принцип ценообразования. Раньше они закладывали в контракт с оборонщиками ориентировочную цену, а окончательный расчет шел по фактическим затратам предприятия. В этом году военные решили заранее добиться от ОПК подробнейшего обоснования цены, вплоть до мельчайших комплектующих. То есть состоит ракета из двух тысяч деталей — обоснуйте, почему каждая стоит именно столько, сколько вы написали. И эта ценовая калькуляция должна была получить экспертное заключение в департаменте ценообразования Минобороны. Проблема в том, что новую схему воен-ные выдвинули только в июле, когда, по идее, все контракты должны были быть уже заключены и авансированы.
— Эта схема, конечно, более современная, но и более сложная, она не отработана, нормативной базы под нее пока не создано, — говорит «РР» официальный представитель Объединенной судостроительной корпорации Алексей Кравченко. — Кроме того, в Министерство обороны в этом году на важнейшие направления пришли новые люди, у них пока нет опыта практического взаимодействия с ОПК, они не знают особенностей работы заказчика со сложной системой предприятий, конструкторских бюро и целой армией их смежников и поставщиков.
В этих условиях, говорят оборонщики, разговор с чиновниками Минобороны часто идет просто по принципу «верим — не верим», без должных аргументов. По сути, министерство старается сбить цены, которые называют оборонщики, основываясь, скорее на интуиции. Директор Центра анализа стратегий и технологий и член общественного совета при Минобороны Руслан Пухов поясняет эту логику таким примером:
— Советский авиаконструктор Павел Сухой в свое время, не вникая в тонкости, приказал облегчить один из разрабатываемых истребителей сразу на 15%. Приказал всем — производителям шасси, вооружений и так далее. Потому что, сам, будучи конструктором, понимал, что любой конструктор всегда заложит процентов пятнадцать «сверху», чтобы было где «срезать». А в результате машина получается тяжелой. Он приказал снять эти проценты — и они сняли. Анатолий Сердюков и его люди-налоговики, может быть, не могут разобраться, как делается самолет, но чувствуют, что минимум процентов на пятнадцать руководители ОПК свою цену завышают. То есть Сердюков думает примерно так: «Они показывают, что прибыли, мол, нет, работаем себе в ущерб или с нулевой рентабельностью, но я-то знаю, что запас прочности у них есть».
Такой подход — оттого, что в Минобороны на самом деле не так уж много людей, которые действительно разбираются, сколько может стоить та или иная деталь.
— До прихода в правительство Виктора Зубкова (сентябрь 2007 года. — «РР».) у нас ценообразованием по госзаказу в стране занимались всего десять человек, — рассказывает советник гендиректора концерна «Радиоэлектронные технологии» Алексей Шулунов. — Сейчас чуть больше, ненамного. У американцев тем же занимаются 30 тысяч человек. Есть разница? Причем у них есть базис, на основании которого можно рассчитывать цену. У нас же этого базиса нет. Поэтому и происходят сегодня постоянные разнотыки по цене.
Параллельно с новым принципом ценообразования Минобороны начало настаивать на переходе на «длинные» контракты. Если раньше они заключались на год-два, то теперь военные требуют подтверждения цены на три, пять, а то и десять лет вперед.
— Я знаю, что одному предприятию в Дубне пришло предложение: давайте заключать контракт до 2020 года. В твердых ценах, — рассказывает «РР» гендиректор корпорации «Тактическое ракетное вооружение» Борис Обносов. — Вы можете представить реальность его выполнения? Я считаю, это нереально. Как сейчас подписывается многолетний контракт? Устанавливается твердая цена на первый год и определяется дефлятор — та цифра, на которую мы можем увеличить цену продукции в последующие годы. Обычно она равна прогнозируемой инфляции. А если форс-мажор в экономике, почему я должен оставлять эту цену? Я же не выполню контракт. А если металлурги или энергетики значительно повысят цены? Это же постоянно происходит. Мы в значительной мере зависим от смежников, но им Министерство обороны никаких ограничений не устанавливает. Некоторые смежники повышают мне цены на 30–40% в год. А я могу повысить цену конечной продукции только на 8%. На мой взгляд, самое простое — и для смежников установить тот же дефлятор, что и для нас. Или давайте так: хотите контракт на пять лет или до 2020 года — давайте придумаем гибкую схему определения цены.
Но пока и дефлятор в 8%, который Борис Обносов выбил из Минобороны по некоторым контрактам, — это большое достижение.
— Нам министерство предлагает использовать дефлятор в районе 1–2% в год. Для любого предприятия, даже с самым коротким производственным циклом, это гарантированные убытки, — говорит Алексей Кравченко из ОСК.
— Гибкая цена — нормальная практика, — соглашается Алексей Шулунов.— Возьмем, скажем, тот же штатский самолет F35, новейший, супер-пупер. Начальная расчетная цена у него была на уровне 80 миллионов долларов. Прошло несколько лет. Сегодня он по цене выходит на 150 миллионов. А планируют, что в серийном освоении она будет примерно 180 миллионов. Экспортные же модели будут стоить 250 миллионов. Вот скажите мне, пожалуйста, от 80 до 180 они шагнули — это просто промышленность захотела? Наверное, садились, вместе разбирались, почему это происходит, считали, а не просто дефлятор применяли.
При этом, даже заключив контракты, Минобороны в этом году несильно торопится их авансировать. Это тоже удар по прибыли оборонщиков. Ведь вне зависимости от того, когда подписан контракт и перечислен аванс, с предприятий никто не снимает обязательств выполнить гособоронзаказ к концу года. Но как это сделать, если контракт подписывается, допустим, в июле, а производственный цикл у продукции девять месяцев? Директора заводов заранее, еще до подписания контракта и получения аванса от Минобороны, берут кредиты в банке и начинают производство. То есть увеличивают себестоимость. Для государства при этом цена не меняется, она ведь согласована, а себе на развитие завод уже не может оставить почти ничего.
А деньги нужны, и нужны именно сейчас. Оборонщики говорят: полностью выполнить госпрограмму перевооружения армии до 2020 года на современных мощностях невозможно. Надо модернизировать заводы, строить новые цеха, нанимать новых людей.
Государство помогает в модернизации. До нынешнего года оно финансировало соответствующие проекты на 80%, если завод добавлял 20%. С этого года соотношение стало 60 на 40.
— Нашей корпорации на модернизацию надо 44 миллиарда. Значит, надо найти около 17 миллиардов своих средств. Где, если рентабельность не больше 5%? — спрашивает Борис Обносов. — А ведь и в НИОКР надо часть денег вложить. А на повышение зарплат? Ведь иначе мы потеряем квалифицированных работников. А мне надо не просто удержать людей на заводе, а в два-три раза увеличить численность всей корпорации, если я хочу выполнить госпрограмму вооружений до 2020 года.
У военных свои аргументы. Они уверены, деньги у оборонщиков есть, они просто их хорошо прячут. Источник «РР» в Минобороны высказался по этому поводу жестко:
— Напротив проходной «МиГа» есть элитный ресторан «Паризьен». И там высший менеджмент «МиГа» любит кушать — обедать, ужинать. Они даже называют его, любя, «наша столовка». Но только они там оставляют, условно говоря, за обед и за ужин месячную зарплату рабочего. И после этого они говорят, что у них нет денег.
Стращая отечественный ОПК, военные нахваливают западные образцы военной техники и ругают отечественные. «Машина очень хорошая, у нее очень хорошая защищенность, управляемость и мощный силовой агрегат», — хвалит министр Анатолий Сердюков немецкую боевую бронированную машину «Боксер». «Башня Т-90 вызывает у нас серьезное уважение», — вроде тоже хвалит начальник Генштаба Николай Макаров российскую разработку, но потом выясняется, что, кроме башни, ничего хорошего в танке нет и закупать его Минобороны пока не планирует.
Это не просто слова. Россия постепенно превращается в крупного импортера оружия — начиная с немецких полевых лагерей и заканчивая французскими «Мистралями». И это не самая лучшая тенденция.
— У военных существует, как мне кажется, ошибочное представление, что в принципе очень многое можно импортировать, — объясняет Руслан Пухов.
— Почему ошибочное?
— Россия находится, как я это называю, в стратегическом одиночестве. У нас, может быть, нет явных врагов, но нет и друзей. А все-таки вооружения продаются людям, которые с тобой «одной крови». Поэтому исповедовать чистый рыночный подход, как в IKEA — я приду и на полке себе всего наберу, — это, конечно, заблуждение. Если мы сейчас отдадим Курилы, выведем из Южной Осетии войска, тогда можно без опасения убивать свой оборонно-промышленный комплекс. Но тогда, вполне возможно, у нас естественным образом отпадет необходимость и в каком-то виде вооруженных сил. Дания в конце концов отказалась от подводного флота: они считают, что это дорого. Мы себе такое позволить можем? Нет.
То есть в любом случае искать компромисс с оборонкой, идти на уступки придется военным. Иначе выигрыш в цене сегодня обернется проигрышем завтра — заводы просто не смогут выполнить тот объем заказов, который заложен в программе перевооружения армии. И она будет сорвана. Впрочем, Министерству обороны к этому не привыкать, с двумя предыдущими именно это и произошло.
Андрей Веселов, Виктор Дятликович
