В России продолжают раздаваться голоса, предлагающие создать аналог американского DARPA, функционирующего в Пентагоне. Ту ли задачу пытаются решить авторы данной инициативы? И чего они хотят на самом деле?
На фоне нарастающих проблем с исполнением гособоронзаказа один из зачинателей недавней жесткой критики военного ведомства – генеральный конструктор Московского института теплотехники Соломонов в очередной раз озвучил продолжительное время блуждающую в верхах идею о формировании государственной структуры, отвечающей за передовые оборонные исследования. В качестве примера такого учреждения Юрий Семенович и привел DARPA.
Попытки повторить этот заокеанский опыт в российской действительности уже предпринимались: так, прошлой осенью президент РФ Дмитрий Медведев довольно недвусмысленно отдал распоряжение о создании подобного рода организации. Однако назначенный исполнителем вице-премьер Сергей Иванов довольно нетривиально переформулировал задачу, поставленную главой государства. Агентство, ориентированное на поисковые научно-исследовательские разработки, превратилось в структуру, ответственную за прикладные НИОКР Министерства обороны, после чего пропало за пеленой бюрократических согласований.
В чем же феномен DARPA и как можно внедрить его элементы в российскую систему управления разработками военных технологий? Какую задачу должна будет решать новая организация в отечественной «оборонке»?
Опыт Америки: забыть корпорации
Defense Advanced Research Projects Agency (DARPA, Агентство передовых оборонных исследовательских проектов) появилось на горизонте американского ВПК в 1958 году. Как обычно принято с гордостью отмечать в наших источниках, «в качестве ответа на запуск Советским Союзом спутника». Однако это не совсем так. Успех СССР 4 октября 1957 года стал скорее последней соломинкой, переломившей хребет верблюду военно-политической бюрократии Соединенных Штатов.
Агрессивное недовольство высшего политического руководства США зарегулированностью американской «оборонки», ее непрозрачностью и излишне плотными связями с военным истеблишментом привело к известной раздраженной речи Дуайта Эйзенхауэра, впервые сформулировавшего принцип военно-промышленного комплекса – плотно сцепленного лобби военной индустрии, озабоченной только своими прибылями.
Но это была только публичная сторона вопроса. В категории реальных дел числилась переквалификация Национального агентства по воздухоплаванию (NACA) в Национальное аэрокосмическое агентство (NASA), упоминавшееся выше создание DARPA в Пентагоне и – уже после прихода к власти администрации Кеннеди – призыв в Министерство обороны «эффективного менеджера» Роберта Макнамары, человека, по праву считающегося отцом-основателем современной американской военной машины.
DARPA приложило руку к целому ряду хорошо известных оборонных (и не только) программ. Речь идет о ракете-носителе Saturn V, конкурсе на винтовку M16, разработке концепции авиации «Стелс», навигационной системе GPS и так далее. Количество неудачных проектов у агентства тоже зашкаливает за все разумные пределы. Но, как мы увидим дальше, это разумная цена за результат.
Цена риска
Сразу следует оговориться: DARPA не только не ведет самостоятельных исследований, но даже не является центром управления американскими оборонными НИОКР. Пентагон тащит на себе десятки и сотни направлений финансирования прикладных работ, обслуживающих основные принятые программы развития вооруженных сил. Так вот, DARPA ими не занимается.
Эта небольшая структура, насчитывающая едва ли две сотни сотрудников, выполняет одну-единственную задачу: определяет потенциальные прорывные направления развития научно-технического прогресса и выступает в роли заказчика «отсутствующих технологий». Находясь в плотном контакте с представителями наукоемкого бизнеса, связанного с «критическими национальными инфраструктурами» (включая «оборонку», но не ограничиваясь ею), менеджеры DARPA указывают на потребность в тех или иных технологиях, которыми экономика США не располагает. После чего ищут в научной среде исследователей, интересующихся именно этими направлениями, и обеспечивают их первичными заказами (как правило, очень небольшими – весь бюджет DARPA едва превышает 3 миллиарда долларов в год) на поисковые НИР. А потом сводят вместе заказчиков (промышленность) и исполнителей (лаборатории). Иногда из этого не получается ничего. Иногда инженеры, хлопнув себя по лбу, бегут перестраивать производственные процессы и готовить выход на рынок нового продукта.
Именно так и был разорван порочный круг «закрытой» военной науки оборонных корпораций, которые к началу 60-х оказались перед дурной необходимостью рыть все шире и глубже, тратить все больше и больше денег на то, чтобы, отбросив с полсотни вариантов решения фундаментальной проблемы, получить одну-единственную технологию, которая «выстрелит» продажами.
Формирование прозрачной сверхпроводящей сети связей университетской науки и небольших частных интеллектуальных стартапов с крупными корпоративными и государственными производителями резко снизило долю пустых расходов на научный поиск в структуре себестоимости готовых изделий и инфраструктурных решений. Девиз агентства (Bridging the Gap, что можно вольно перевести как «Мостим пропасти») неплохо иллюстрирует эту ситуацию.
В отличие от той логики, которую уже пытаются привить российскому «аналогу», DARPA не занимается текучкой. Предмет его особого интереса – кроссдисциплинарные исследования, формирование межвидовых решений, разработка технологий двойного назначения и технологий, создающих новые рынки.
Уникальна и кадровая политика агентства. Менеджеры научных программ принимаются на работу по весьма высоким квалификационным параметрам, максимум на пять-шесть лет. При этом ни один из них не имеет в DARPA никаких карьерных перспектив: им никогда не войти в состав руководителей структуры, в которой они работают. Это дает возможность, с одной стороны, очистить рабочий процесс от карьеристов и приспособленцев, а с другой – позволить людям полностью погрузиться в научно-техническую проблему, отстранившись от административных игрищ бюрократии.
Сходным образом устроен и набор рядовых экспертов: менеджеры проектов имеют широкие права на найм и увольнение нужных им специалистов. Как правило (но совершенно необязательно), это люди с научными степенями. Кадровых и отставных военных среди них, кстати, немного.
В агентстве 60 процентов проектов проходят по графе «высокий риск – высокая отдача». Это заманчивые по своему возможному выходу исследования, которые тем не менее совершенно этот выход не гарантируют. До прикладных ОКР здесь еще очень далеко: иной раз речь идет хотя бы о том, чтобы устойчиво воспроизвести какой-либо эффект, построить лабораторный демонстратор еще не технологии, но научного открытия.
Это и есть цена риска – просеивая огромное количество «мусора» американской науки, менеджеры DARPA ищут то «жемчужное зерно», которое способно ломать парадигмы и переформатировать целые рынки. В этом и состоит основная задача агентства.
Ананасы на нечерноземных почвах
Нужна ли сейчас такая структура России? Ответ прост и рефлекторен: конечно же! Кто откажется от такого компактного и эффективного инструмента по «вытаскиванию» инновационных цепочек из разрозненного вороха потенциальных соисполнителей. Но для решения какой задачи, собственно, потребовалось вспоминать американский эксперимент? Обратимся к мнению столпов нашего оборонного хозяйства.
Вице-премьер Иванов прошлой осенью переформулировал задачу президента Медведева как создание структуры, координирующей прикладные исследования в интересах национальной безопасности. Генеральный директор концерна «Вега» Владимир Верба солидаризовался тогда с этой позицией, указав, что фонд «русского DARPA» должен составить 3–5 процентов средств, отпускаемых на Госпрограмму вооружения (то есть как раз столько, сколько у американского аналога).
Юрий Соломонов выдал несколько более развернутое «показание к применению», снабдив его анализом проблемного поля. «Деятельность такой структуры должна быть тесно скоординирована с работой научно-технического совета Военно-промышленной комиссии при правительстве РФ, – считает генеральный конструктор МИТа. – Кроме того, в новой организации должен быть предусмотрен экспертный совет, в состав которого войдут ведущие ученые и генеральные конструкторы. Опираясь на их мнение, Верховный главнокомандующий мог бы оперативно выделять и поддерживать наиболее перспективные направления развития вооружения и специальной техники, непосредственно направлять средства для их финансирования, минуя существующую забюрократизированную и коррумпированную систему принятия решений в этой жизненно важной для безопасности государства области».
Что все это говорит читателю, пытающемуся разобраться в дебрях причин запроса на революционную оборонную инноватику, внезапно возникшего у наших государственных мужей? Что запрос в сущности нацелен на что угодно, кроме прорывных поисковых НИР с высоким риском.
По сути постановка задачи на создание аналога DARPA прозвучала из уст президента Дмитрия Медведева – и фактически этим же дело и ограничилось. Снизу в ответ зазвучали совсем иные требования, которые куда больше соответствуют горячим чаяниям наших «оборонщиков» и военных. Запросы эти простые: восстановить нормальную работу по прикладным оборонным НИОКР. А зачастую и того хуже: Юрий Соломонов фактически говорит о такой структуре как об экспертном совете, оценивающем конкретные проекты и даже отдельные системы вооружения. Что дает нам на выходе не что иное, как диктатуру военной промышленности – именно то, от чего при образовании DARPA пытался уйти Эйзенхауэр.
Как уже отмечалось, американское агентство не представляет собой некий руководящий механизм проведения военных исследований в США, а скорее является его головной частью. Блестящая, мобильная, эффективная структура занимается разведкой переднего края – не более. А «ломовые лошади» американских прикладных НИР, расписанные по программам вооруженных сил и подотчетные даже не центральному аппарату Пентагона, а отдельным ведомственным управлениям, тянут связанную с ними основную текучку.
Структуру, аналогичную DARPA, может спокойно позволить себе страна, имеющая хорошо отлаженный аппарат управления прикладными оборонными исследованиями и ОКР. Она отлично работает на развитой инфраструктуре «обыденных» разработок, в которую можно сбросить сверху результат «загоризонтного» планирования и быть уверенным, что на выходе появятся конкретные военные программы, включающие те или иные образцы оружия и военной техники.
В отсутствие же «приводных ремней», трансформирующих намеченный стратегический замысел в скучное, планомерное тактическое наступление (то самое «ди эрсте колонне марширт»), российское DARPA превратится в красивую игрушку, возможно, и дающую существенный с научной точки зрения результат, но изолированную, однако, от реальной жизни.
Тем не менее попытка того стоит. Хотя бы потому, что «логика DARPA» подразумевает работу с насыщенной распределенной средой частного бизнеса на науке. Создание такой структуры действительно способно подтолкнуть частную инициативу в сфере передовых исследований, провоцируя на выходе «ливень» стартапов, чья работа может быть использована в интересах Министерства обороны.
Заодно это создаст и хорошую систему обратной связи, своего рода «разведки мозгов», дав возможность оперативно картировать научно-исследовательский сектор страны и представлять политическому и военному руководству информацию о реальном положении дел с технологическим развитием страны и состоянием сектора фундаментальной науки.
Вопрос в том, насколько сложившиеся исследовательские структуры, с одной стороны, готовы работать в этой логике, а с другой – как они отнесутся к возможному появлению у них на пути мелких, шустрых и зубастых частных лавочек. Что-то подсказывает, что здесь предстоит перебраться через массу препятствий со стороны всех субъектов процесса.
Константин Богданов
Опубликовано в выпуске № 28 (394) за 20 июля 2011 года
