Отец китайской космонавтики Сунь Цзядун стал лицом новой эпохи в Поднебесной
Предваряя статью, хотел бы отметить: она посвящена не только выдающемуся и ныне здравствующему китайскому ученому Сунь Цзядуну, но и в не меньшей степени роли, которую сыграл его вклад в достижения китайского ракетостроения и космонавтики в большой геополитической игре сверхдержав. В число последних, на мой взгляд, Китай входил с эпохи Мао Цзэдуна. Пускай во второй половине ушедшего столетия только на уровне потенциальных возможностей, которые, впрочем, вполне могли и не реализоваться.
Но, скажем, Великобритания и Франция таковых перспектив не имели вообще, все более превращаясь в тени собственных, ставших историей империй, несмотря на ядерное оружие и амбиции политического истеблишмента. В Поднебесной же, подобно тектоническим плитам в земной коре, уже пришли в движение силы, с одной стороны, толкавшие ее в омут небытия и краха – хунвейбины, а с другой – дававшие разгон тем процессам, которые, набирая силу, превращали Китай в державу номер один на планете.
Ко вторым следует отнести прагматичную политическую элиту – Чжоу Эньлая прежде всего, а также фундаментальную науку КНР, выжившую в тяжелейших условиях Культурной революции. В данном случае важно подчеркнуть роль личности в истории, которая, разумеется, не доминирует над объективными процессами, но играет в них значительную роль – порой даже своего рода локомотива. Несколько отвлекаясь: примерно то же самое можно сказать и о судьбе СССР, которую в значительной степени определяла не только политика его руководителей, но и достижения таких ученых, как Игорь Курчатов.
Восточный ветер
Итак, начну с подобия шока, испытанного сравнительно недавно по историческим меркам, западными аналитиками после демонстрации миру китайских МБР «Дунфэн-41» (DF-41), представляющих собой, по мнению ряда экспертов, аналог российского «Ярса». Понять их можно: обладающие предположительной дальностью 12 тысяч километров (по утверждению китайских военных – 14 тысяч километров), ракеты способны, равно как и морской аналог «Цзюйлан-3» (JL-3), поступивший на вооружение атомной субмарины 094 А «Цзинь», поражать всю территорию Соединенных Штатов в отличие от DF-31 и JL-2, накрывавших только ее часть.
“Этот человек стал одним из пионеров китайской космонавтики, причем начинал тогда, когда большинство соотечественников об освоении орбиты и не мечтали в голодной, только пережившей множество невзгод стране”
Иными словами, «Восточный ветер» – так переводится название серии DF – в состоянии сделать с США то, что они со времен Гарри Трумэна мечтали и мечтают сотворить с теми, кто стоит у них на пути и не склоняется в подобострастном поклоне наподобие наших бывших союзников по Варшавскому договору и нынешних стран Прибалтики. И вот теперь угроза безопасности США вслед за российской стала исходить от Китая.
Хотя откажись в Белом доме от экспансионистской политики – и бояться им, в общем-то, будет нечего, ибо Поднебесная, равно как и наша страна, отнюдь не стремится к трансформации мироустройства военным путем или посредством культурной экспансии.
Но парадокс заключается в логике развития Штатов, подразумевающей трансграничный характер ее внешней политики, в особенности после трагедии двадцатилетней давности – 11 сентября. Случившееся тогда, как полагают сами американцы, дало им карт-бланш на применение силы там, где они посчитают нужным, игнорируя любые правовые нормы – как международные, так и законы тех стран, которые не в состоянии оказать адекватное агрессии сопротивление.
Сунь Цзядун против бремени белого сверхчеловека
В каком-то смысле на Капитолийском холме воспринимают остальной мир как поселения индейцев на Диком Западе, которых нужно не только покорить, но и внушить им своего рода комплекс почтения перед большим белым господином и даже благодарность к нему за дарованную демократию. И вот возникла досадная заминка на пути сей великой цивилизаторской миссии. Словом, России и Китаю приходится находить адекватный вызову ответ на завуалированную, можно сказать, гибридную форму третьей мировой против них.
И упомянутые ракеты – средство действенных контрмер со стороны Китая на агрессивные действия против него или как бы сказал Лиддел Гарт – стратегия непрямых действий. Пока непрямых. Но символом китайской военной, а значит, и интеллектуальной мощи являются не только «Дунфэн-41» и «Цзюйлан-3», но и весьма пожилой, приближающийся к своему столетию ученый Сунь Цзядун. Именно он был в числе тех, кто, если можно так выразиться, дал путевку в жизнь «Восточному ветру». И не только ему. Этот человек стал одним из пионеров китайской космонавтики, причем начинал тогда, когда большинство соотечественников об освоении околоземной орбиты и не мечтали в голодной, только-только пережившей множество невзгод стране.
Никита и Мао не слушали нас
Перенесемся в далекий 1950-й. В Китае год как победили коммунисты. Разумеется, целое столетие сотрясаемое неоднократной и сопровождавшейся разграблением национальных богатств западными варварами внешней агрессии, травли опиумом, гражданской войной, раздираемое сепаратистами государство нуждалось в многогранной помощи, получить которую в тот период оно по понятным причинам могло только от Советского Союза. И заинтересованный в мире и стабильности на своих дальневосточных границах, равно как и в добрососедских отношениях с социалистическим Китаем, СССР подписывает с ним договор о дружбе и взаимопомощи. В числе прочего документ предусматривал обучение китайских студентов в нашей стране.
Среди них и оказался тогда совсем молодой, едва перешагнувший двадцатилетний рубеж Сунь Цзядун – до того учившийся в Харбинском политехническом институте. К слову сказать, основали его наши соотечественники, в 1920-м создавшие в Харбине русско-китайскую школу, через несколько лет преобразованную в вуз. Одним из первых его ректоров стал Леонид Устругов – бывший колчаковский министр путей сообщения, позже вернувшийся в СССР.
Сунь Цзядун и российский космонавт Геннадий Падалка
Фото: philately.ru
Сунь Цзядун и российский космонавт Геннадий Падалка
Фото: philately.ruВ 1951 году Сунь Цзядун, к тому времени уже неплохо знавший русский язык и поработавший переводчиком в армии, приехал в Москву, где ему предстояло провести семь лет жизни, обучаясь в Военно-воздушной академии имени Жуковского. И скоро его имя стало известно практически всем студентам. Причина проста: чем лучше студент учился, тем больше и выше становилась его фотография на Доске почета, висевшей на входе в академию. Если же фотография отличника оказывалась на самой вершине пирамиды, он удостаивался золотой медали. Сунь взобрался на самую вершину, заслуженно получив высокую награду.
В 1958-м он вернулся на Родину, с энтузиазмом, если не считать скептически настроенных экономистов-профессионалов, принявшуюся за реализацию принятой Мао политики Большого скачка. В каком-то смысле тот год стал также переломным в советско-китайских отношениях, в числе прочего он отмечен визитом в КНР Никиты Хрущева, обеспокоенного нарастающей критикой его политики со стороны Мао и грозившей расколом в коммунистическом движении на радость мировому империализму.
Опасения Хрущева не были напрасны, ибо «великий кормчий» в своей набиравшей обороты антисоветской риторике нашел поддержку со стороны албанского лидера Энвера Ходжи, северокорейского руководителя Ким Ир Сена и главы индонезийских коммунистов Дипы Айдита. Жесткий в диалоге с Западом Хрущев, кажется, иной раз терялся в общении с китайским тогда еще коллегой, совмещавшим критику с настойчивой просьбой передачи ядерных технологий, которые в свое время отказался предоставить Мао Цзэдуну весьма почитаемый им Иосиф Сталин. Никита Сергеевич ответил в том духе, что в столь важном вопросе нужно посоветоваться с товарищами из политбюро.
Для китайского лидера это был недвусмысленный намек: требуемые им технологии он не получит. Остается делать ставку на собственные силы. А они хоть и не столь внушительные, как в СССР, но были, благо, в 1955-м в Поднебесную из США вернулся выдающий специалист в области ракетостроения Цянь Сюэсэнь, интеллектуальный потенциал и талант которого, по словам одного американского генерала, был равен пяти дивизиям («Как пробуждался космический дракон»).
Правда, в сфере ракетных технологий СССР помощь Китаю оказывал. Но надо полагать, опытный политик Мао догадывался, что так будет не всегда и результатом выбранного им курса на разрыв отношений с Кремлем станет сворачивание военно-технического сотрудничества. И поэтому следует растить собственные кадры и выжимать все, что можно, из пока еще продолжающихся контактов с советскими специалистами.
Так что оба эти выдающихся ученых возвратились на Родину вовремя. Ибо Пекин скатывался к конфронтации не только с Москвой, но и Вашингтоном, открыто поддержавшим мятежный Тайвань во время обострения его конфликта с КНР и направив к побережью острова 7-й флот. Непросто складывались отношения Поднебесной с Индией, особенно после захвата НОАК Тибета и предоставления Джавахарлалом Неру убежища далай-ламе.
Очевидно, что жесткий диалог на равных с двумя ядерными державами (а в Пекине могли подозревать в перспективе еще и третьей, ибо начиная с середины 40-х в Индии велись ядерные исследования под руководством Хоми Бхабхы, о которых вполне могла знать китайская разведка) был немыслим без обладания собственным ядерным оружием. Однако оно не приносило должных геополитических дивидендов без развитого ракетостроения и космических технологий. А тут еще Советский Союз и следом за ним США запустили искусственные спутники Земли, соревнуясь, кто первым осуществит пилотируемую космическую программу. Разве мог Мао позволить Китаю отставание в данных областях от ревизионистов и империалистов?
Соответственно еще в 1956-м постановлением Госсовета был создан Пятый научно-исследовательский институт Министерства обороны, возглавленный Цянь Сюэсэнем, в котором по возвращении из СССР начал трудиться Сунь. Я думаю, что в нынешнем Китае не станут отрицать очевидного – собственно, я уже это отметил: первыми шагами в области ракетостроения Поднебесная обязана именно советским специалистам. До 1960 года они трудились вместе с китайскими коллегами и без нашей помощи вряд ли последние добились бы в короткие сроки ощутимых успехов в деле создания первой ракеты из серии DF. Точнее – вне сомнений, добились бы, но на это ушло бы больше времени.
Но вернемся в богатый на события 1958-й. Именно тогда в рамках «проекта 1059» в Китае началось создание БРСД «Дунфэн-1», копии советской оперативно-тактической ракеты Р-2. Полный комплект соответствующей документации на эту ОТРК еще в 1957 году Москва передала китайским товарищам. Первый блин оказался не комом: в ноябре 1960-го с расположенного в пустыне Гоби космодрома Цзюцюань состоялся успешный старт DF-1.
Однако тогда же для китайского ракетостроения наступили нелегкие времена, обусловленные сворачиванием научно-технического сотрудничества с Советским Союзом – быть может, гораздо ранее, нежели этого желал Мао. В КНР было принято решение создать собственную баллистическую ракету средней дальности, которая представляла бы собой аналог советской Р-12, проектную документацию по которой Москва уже отказалась предоставить Пекину.
Решение столь непростой и амбициозной задачи и поручили Сунь Цзядуну. Справедливости ради нужно сказать, что над созданием ракеты он работал не один, а вместе с другим выдающимся ученым – Ту Шоуэ. Справились, создав БРСД DF-3. Ракета должна была нести ядерную боеголовку, а после успешно проведенных в 1968-м испытаний – и термоядерную. И по сей день DF-3 состоят на вооружении королевских стратегических ракетных сил Саудовской Аравии.
Собственно, успехи в области ракетостроения и создания ядерного и термоядерного оружия – пускай и скоромные в сравнении с достижениями СССР и США – некоторым образом нивелировали последствия провального Большого скачка и бед Культурной революции, не позволив Китаю скатиться в разряд второстепенных держав, беззащитных перед внешней экспансией более сильных соседей. Не в последнюю очередь в этом заслуга и Сунь Цзядуна.
Рывок в космос
Следующей ступенью на пути его служения Родине стало участие в рождении первого китайского спутника, для чего был создан Пекинский институт проектирования космических аппаратов. Трудился под началом все того же Цянь Сюэсэня. Надо сказать, что переход от привычной для ученого сферы деятельности в области ракетостроения к созданию спутников не был простым. Но как когда-то говорили в СССР: партия сказала – надо. Ученый справился. И во многом благодаря его усилиям 24 апреля на ракете-носителе «Чанчжэн-1» был выведен на орбиту спутник «Дунфанхун-1». С тех пор упомянутая дата – День китайской космонавтики.
Спустя десятилетия получая заслуженную награду – медаль «Две бомбы, один спутник», ученый не без удовольствия отметил: «Мы достигли довольно высокой точности выхода на орбиту. Параметры спутника свидетельствовали о том, что аэрокосмический уровень нашей страны действительно находился весьма высоко с точки зрения качества, точности и возможностей».
Напомню, что прошло всего-то три года после окончания в Поднебесной кошмара под названием хунвейбины, когда китайским ученым приходилось работать в состоянии стресса перед возможным арестом или произволом экзальтированной толпы. Нелишне будет заметить, что и для аналитиков и футурологов в Вашингтоне и Москве способность Китая выводить спутники на орбиту должна была служить сигналом задолго до реформ Дэн Сяопина: несмотря на все потрясения, Пекин сохранил интеллектуальный потенциал, а значит, возможность создать собственную научную школу – залог будущего возрождения страны.
И уж что-что, а возрождаться Поднебесная умела и даже в более тяжелых обстоятельствах. Особенно, когда в ней жили и работали такие люди, как Цянь Сюэсэнь и Сунь Цзядун. Хотя первый в годы Культурной революции подвергся репрессиям и буквально был перетащен под крыло Министерства обороны главой Госсовета Чжоу Эньлаем, что было непросто. Ибо второй человек в КНР не сумел спасти от гибели даже собственную приемную дочь Сунь Вэйши.
В 1971 году под руководством Сунь Цзядуна на ракете-носителе «Чанчжэн-1» состоялся запуск научно-исследовательского спутника «Шицзянь-1». Вместо запланированного одного года он провел на орбите восемь лет, осуществив, пишет журналист Игорь Лисов, «измерения магнитного поля и теплового излучения Земли, космических лучей, рентгеновского излучения и физических параметров околоземного пространства». Успехи китайской космической программы – прямая заслуга героя данной статьи.
Впрочем, Мао все же переоценивал возможности своей страны на рубеже 60–70-х годов. Ибо в его голове созрел грандиозный замысел: отправить на околоземную орбиту собственного космонавта, точнее – тайконавта. Так родился проект по созданию пилотируемого корабля «Шугуан-1». Однако подрыв экономики в ходе Большого скачка, недостаток на тот момент научных и финансовых ресурсов, закрытый доступ к современным технологиям вынудили китайское руководство отложить реализацию проекта, хотя, видимо, что-то из-за океана китайцам добыть удалось: «Шугуан» внешне напоминал американский «Джемини».
Так что Большой космический скачок Поднебесной был реализован только частично. А тут еще бегство бывшего министра обороны, считавшегося преемником Мао, – Линь Бяо, обвиненного в подготовке заговора. Оно добавило хаоса в нестройные и погрязшие во фракционной борьбе ряды китайской политической элиты, толком еще не пришедшей в себя после террора хунвейбинов. В общем, все это заставило китайское руководство проект запуска своего тайконавта положить под сукно и, как выяснилось, на долгие десятилетия.
Тем не менее созданные Сунь Цзядуном спутники представляется возможным назвать зримым имиджевым приобретением Китая в большой геополитической игре, пиком которой в 70-е стал подготовленный тогдашним госсекретарем США Генри Киссинджером визит американского президента Ричарда Никсона в Пекин. Совершенно неожиданный для Москвы, он укрепил позиции КНР на международной арене, равно как и американские, существенно подорванные поражением во Вьетнаме.
Достаточно сказать, что прологом к встрече Никсона и Мао стало исключение Тайваня из ООН, после чего начиная с 1971 года место в Совбезе заняла КНР. И в этом также заслуга Сунь Цзядуна. Ибо раздираемый бедностью Китай без видимых признаков технологического развития, а успех ученого и его коллег как раз продемонстрировал обратное, в том числе и американцам, мог бы и не заинтересовать Никсона в качестве равноправного третьего актора в сфере большой геополитики, способного составить действенный противовес Советскому Союзу.
К слову сказать, это понимали и сами китайцы. Ибо спустя годы Киссинджер вспоминал о своем секретном визите в Пекин для организации встречи Мао и Никсона. На дворе стоял 1971-й: «Казалось, ничто не могло нарушить невозмутимую уверенность наших хозяев, действовавших так, будто встреча специального представителя американского президента впервые в истории Китайской Народной Республики – самое естественное для них событие».
Думаю, не ошибусь, если поставлю данную уверенность в заслугу в том числе и Сунь Цзядуну – его, равно как и его коллег, талант и преданность Родине стали залогом упомянутой американским госсекретарем невозмутимой уверенности китайских руководителей.
Разумеется, связанные с исследованием космоса проекты имеют по большей части военный характер. В 1974-м Сунь возглавил один из них – создание разведывательного возвращаемого спутника. По его воспоминаниям, работы не проходили гладко, случались и аварии, в ходе которых он неизменно брал всю ответственность на себя, то есть был и остается не только выдающимся ученым, но и достойным гражданином.
В 1982 году Сунь занял должность заместителя председателя Научно-технического комитета космической промышленности, сформированного на базе Седьмого министерства машиностроения. К тому времени Китай уже вступил на путь реформ под руководством Дэн Сяопина («Когда у власти есть воля и решимость»). Ученый со свойственным ему энтузиазмом взялся за разработку спутника связи, спустя два года выведенного на геостационарную орбиту.
Наконец, в триумфальный для китайской космонавтики 2003-й, перешагнувший семидесятилетний рубеж Сунь возглавил Лунную программу своей страны в уже иных, нежели несколько десятилетий назад, условиях. Они позволили создать навигационную спутниковую систему «Бэйдоу», составившую конкуренцию глобальным орбитальным группировкам: американской GPS и российской ГЛОНАСС.
Обязанная своим рождением Сунь Цзядуну навигационная система «Бэйдоу» стала еще одним звеном, увеличившим вес Поднебесной на международной арене и позволяющей ей уверенно смотреть в будущее. Герой же данной статьи по-прежнему в строю и вправе гордиться тем, что нынешняя военно-космическая мощь Китая – и его прямая заслуга.
И главное – ныне Сунь Цзядун окружен почетом, уважением, материальным достатком и комфортными условиями для научной работы. Соответственно хочется верить, что это неотъемлемая часть жизни его российских коллег.
Игорь Ходаков, кандидат исторических наук
Газета "Военно-промышленный курьер", опубликовано в выпуске № 37 (900) за 28 сентября 2021 года
