На каких позициях оказались Соединенные Штаты и Российская Федерация, попытавшись продолжить диалог после подписания Пражского соглашения? Станут ли разные подходы к строительству европейской ПРО и решению проблемы тактического ядерного оружия стопором процесса «перезагрузки»?
Несомненно, движение вперед – к установлению более тесных и доверительных отношений между Москвой и Вашингтоном – постепенно останавливается. Заключение Договора СНВ-3 не должно вводить нас в заблуждение: подписание и ратификация этого значимого для США и России документа только маскирует откровенную катастрофу, которую претерпевает наше сотрудничество с американцами. В качестве неприятной, но вполне возможной альтернативы стороны уже начинают рассматривать новый виток гонки вооружений.
Тупики ПРО
В данный момент зашел в тупик переговорный процесс по ПРО. Это не фигура речи, а, к сожалению, норма жизни, с которой придется в ближайшее время иметь дело военным и дипломатам. Не удалось даже выработать единый язык в оценке ситуации с противоракетными системами в Европе. По всей видимости, Вашингтон фактически будет продолжать развертывание глобальной ПРО, проигнорировав озабоченность России реализацией этого амбициозного замысла американского военно-политического истеблишмента.
Теперь нам предоставлена полная свобода трактовок, суждений и действий. В сущности российская позиция, по мнению руководства США, не может вообще ни на что влиять: система глобальной ПРО – данность для Москвы и это уже ее дело, как реагировать. Желаете выдвинуть какую-то содержательную инициативу по совместным действиям в этой или смежной областях? Не вопрос – предлагайте, давайте рассмотрим. Не хотите? Как хотите. А обижаться на то, что вам ничего не предлагают и никуда не зовут, все-таки не стоит – это ни к чему не приведет. Вы, может, и самая крупная ядерная держава, кроме Америки, но вам на сем основании ничего не должны. Добивайтесь преференций сами, как сумеете.
Такой подход покажется оскорбительным и может вызвать бурю эмоций, но он вполне понятен логически. Уж больно изменились весовые категории партнеров, при этом «младший» в сущности способен в качестве аргумента для обретения равного статуса предложить только стареющий парк баллистических ракет. Было время, когда наша страна вкупе с мировой социалистической системой представляла для США предметную угрозу: идеологическую, научно-технологическую, экономическую и, разумеется, военную.
Через два десятилетия, минувшие после распада СССР, из всех этих факторов пока еще существует лишь военный, да и он подвергся изрядной эрозии. По недавнему саркастическому замечанию генерала Владимира Дворкина, участие России в процессах ядерного разоружения согласно Пражскому договору будет заключаться в том, чтобы форсированно увеличить выпуск наступательных вооружений для достижения обозначенных в соглашении порогов снизу, дабы компенсировать вывод из боевого состава старых носителей советского времени.
Железобетонности в этой картинке, впрочем, тоже немного. С американской стороны имеет место если и не блеф, то по крайней мере хорошо продуманная система «создания впечатления». Ввязываться в новый виток гонки вооружений, что бы там ни думал на сей счет военно-промышленный комплекс США, Вашингтон чрезвычайно не хочет: состояние экономики Соединенных Штатов, мягко говоря, не внушает ничего жизнеутверждающего. В этом смысле ситуация немного похожа на стагфляцию 70-х, на фоне которой проходила советско-американская «разрядка». Россия же полномасштабную гонку вооружений с большой вероятностью просто не потянет: ни по деньгам, ни, что куда важнее, по кадрам и оснащенности оборонных предприятий.
Проблемы растут вширь
Если бы на вопросе о глобальной ПРО текущие сложности двусторонних военно-политических взаимоотношений заканчивались, то еще куда ни шло. Однако они только начинаются.
Договор СНВ-3 постепенно подводит пороги числа носителей и боевых блоков к минимальным уровням. Это заставляет переговорщиков по разоружению «копать вширь»: потенциал для разменов и компромиссов в сфере стратегических наступательных потенциалов постепенно исчерпывается. В область интересов и встречных уступок начинают попадать иные предметные зоны, доселе практически (а то и вовсе) не затронутые ограничительными режимами, порой не имеющие даже надежной методологической базы (правил зачета и т. п.).
К проблемам ПРО и СЯС добавляется вопрос тактического ядерного оружия, который на фоне существенного сокращения числа межконтинентальных ракет постепенно (главным образом стараниями НАТО) выходит на передний план.
Параллельно развиваются и средства вооруженной борьбы, начинающие восприниматься экспертами как угроза для стратегических наступательных потенциалов. Это, во-первых, обычное высокоточное оружие, а во-вторых, системы так называемого мгновенного глобального удара (Prompt Global Strike; PGS), включающие перспективные гиперзвуковые КР и высокоточные неядерные боеголовки для БРПЛ.
Конфигурация дальнейших переговоров по разоружению усложняется: в ней все больше начинает доминировать «пакетный» подход в форме сложных взаимоувязок.
Приоритеты не совпадают
Однако куда важнее даже не столько впечатляющее многообразие проблемных зон (их всегда было немало в двусторонних взаимоотношениях), сколько совершеннейшая несовместимость исповедуемых подходов к ним. По мнению главы Центра международной безопасности ИМЭМО РАН Алексея Арбатова, озвученному на недавней международной конференции по ядерному разоружению, приоритеты США и РФ по этим вопросам выстроены практически зеркально, что в текущих условиях ведет к стагнации переговорного процесса о разоружении.
Судите сами. Для России перечень интересов выглядит следующим образом. На первом месте стоит ПРО. Вторую позицию, по мнению Арбатова, следует отдать инфраструктуре «мгновенного глобального удара». Тревогу вызывает и развитие высокоточного оружия, в особенности крылатых ракет дальнего действия. После этого в сфере российских приоритетов появляются застарелые проблемы с режимами Договора об обычных вооруженных силах в Европе. Заканчивает список гипотетический договор по стратегическим вооружениям, который нужно будет заключать после 2020 года (СНВ-4).
Совершенно негибкой выглядит позиция Москвы по стоящему особняком в этой «линейке» озабоченностей тактическому ядерному оружию: Россия не выказывает никакого желания выносить на повестку двусторонних встреч вопросы о своих нестратегических атомных вооружениях. Это вполне объяснимо: ТЯО рассматривается Кремлем как ключевой элемент сдерживания на Евразийском континенте в условиях общего превосходства НАТО и Китая в силах общего назначения. Кроме того, тактические ядерные системы (в первую очередь ракеты типа «Искандер» и крылатые ракеты) демонстративно позиционируются в том числе и как инструмент противодействия инфраструктуре американской ПРО, разворачиваемой в Европе. Еще одно порочное зацепление, спутывающее ситуацию в клубок.
Декларируемые и реальные озабоченности Вашингтона, по мнению Арбатова, строятся строго обратно. На первом месте, судя по активности заокеанских парламентских комиссий, стоит как раз вопрос о российском ТЯО. На втором месте тем не менее – ПРО, но в довольно своеобразном контексте. С одной стороны, американцы проявляют высочайший интерес к развертыванию систем противоракетной обороны и готовы идти в этом до конца, а с другой – хотят так или иначе легитимизировать этот процесс путем втягивания России в определенные, пусть чисто декларативные, двусторонние форматы, заявления, а то и обязательства. На третьем месте у американцев находится будущий договор СНВ-4, но подступаться к нему они намерены только после достижения устраивающего их решения по вопросу о российском тактическом ядерном оружии. ДОВСЕ американцев волнует сравнительно мало.
Есть у Вашингтона и свои критические зоны, в которых он совершенно не готов идти на уступки. Это как раз «мгновенный глобальный удар» и высокоточные системы дальнего действия. Здесь американская позиция, считает Алексей Арбатов, почти в точности напоминает жесткую позицию России по ТЯО.
Вспоминается сцена из американского фильма «Тринадцать дней», посвященного Карибскому кризису. Роберт Макнамара, показывая рукой на широкоформатную карту ситуационного центра, отображающую перемещение советских и американских кораблей вокруг блокированной Кубы, кричит на военных: «Это язык, равных которому еще не знала история! Это председатель Хрущев говорит с президентом Кеннеди о мире!».
С тех пор количество форматов и средств для подобного разговора выросло во много раз (а ведь в 1962 году руководители обеих ядерных сверхдержав даже не имели прямой телефонной «горячей линии» для экстренных консультаций). Тогдашние лидеры, находясь в более сложной ситуации, сумели договориться. На каком языке будут общаться между собой, толкуя о мире, лидеры нынешние?
Константин Богданов
Опубликовано в выпуске № 25 (391) за 29 июня 2011 года
