Глобальная смута может подтолкнуть к активизации военных конфликтов
Сегодня человечество движется через очень опасную полосу переходного миропорядка, осложненного глобальным системным – отнюдь не только финансово-экономическим – кризисом, сменой технико-экономических укладов, многогорбой коронавирусной пандемией. В отношении РФ это еще и неоднозначные процессы и явления последнего десятилетия в экономике, внешней и внутренней политике. В таких условиях повышенный интерес вызывает вопрос о роли и месте оборонной и военно-экономической деятельности как в деле обеспечения национальной и международной безопасности, так и в качестве конкурента (извечная проблема «пушек и масла») за средства и ресурсы, необходимые для преодоления нынешней коронакризисной ситуации. Последнее предполагает среди прочего обеспечение внутренней безопасности и стабильности, поддержки экономики и населения и т.д. По оценкам специалистов, на эти цели в мировой экономике могут потребоваться десятки триллионов долларов. Причем вовсе не факт, что мировая экономика вернется к прежней траектории развития, а не окажется весьма самоограничительной, фрагментированной.
Вроде резонным, хотя бы в кризисное время, было бы установление своего рода водяного перемирия между странами, противоборствующими силами, в том числе имея в виду торможение, а то и сокращение расходов на оборону. Однако именно кризисное состояние глобальной и региональных систем безопасности, нарастающие неопределенность, турбулентность, недружелюбность, политическая безответственность и авантюризм подталкивают мировых игроков к созданию все более мощного – с запасом – оборонного и военно-экономического потенциала.
Хотя бы в качестве своего рода страховочного пояса для проведения политики сдерживания возможной внешней экспансии, давления, осуществляемых не только чисто военными средствами, в рамках так называемого гибридного противостояния. Кроме того, ситуация переходного миропорядка, глобальной смуты, нечеткость представлений о геополитических конструкциях мира будущего способны подтолкнуть некоторых субъектов мировой геополитики на разных уровнях к активизации военно-силовой деятельности для решения тех или иных потаенных задач. Это могут быть не только страны, но и транснациональные силы, террористические организации.
Отмеченные тенденции относятся и к вертикальной, крайне затратной гонке вооружений, которая, увы, не поддается достаточному контролю, обузданию, договоренностям, тем более в условиях растущего всеобщего взаимного недоверия. Каждый из ведущих мировых игроков стремится опередить оппонента, удивить его, показать зубы, предупредить его недружественные и агрессивные шаги, несмотря на связанные с этим угрозы и риски новых витков этой спирали. Впрочем, нельзя исключать, что коронакризис внесет в это немирное соревнование определенные коррективы.
Где грань, за которой усилия, расходы (и бремя этих расходов) по обеспечению военной и военно-экономической безопасности вступают в противоречие с решением задач невоенного компонента целостной системы национальной безопасности (НБ), в том числе социально-экономического развития? Прежде всего не следует преувеличивать роли и доли расходов на оборону в валовом внутреннем продукте (ВВП) и в мировой экономике, по крайней мере для стран, не втянутых в жесткое вооруженное противостояние и не находящихся в состоянии постоянного внешнеполитического стресса. Глобальные расходы на оборону – около 2 трлн долл. в год, это немногим более 2% мирового валового продукта (по данным SIPRI – Стокгольмского института изучения проблем мира за 2020 год). При этом у ведущих мировых держав эта доля в интервале 2–4%: у США – 3,7%, у Китая – 1,7%, у Великобритании – 2,2%, у Франции – 2,1%. У России, по данным того же SIPRI, эта доля в 2020 году составляла 4,3% (хотя согласно иным данным, отечественным и зарубежным, с другими методиками подсчета, эта доля – менее 3%).
Заметим, что реальная борьба с очевидной неэффективностью и непрозрачностью экономики РФ на всех уровнях, с просчетами в управлении, государственном и корпоративном (на Западе полагают, что это одна из главных проблем в экономике нашей страны, зачастую маскирующая нечистоплотность и хищения), могла бы дать экономию средств, с лихвой перекрывающую тяготы расходов на российскую оборону и оборонно-промышленный комплекс (ОПК). Помимо этого, очень значительная, а то и преобладающая часть всех расходов в системе ОПК РФ имеет возвратный характер, через производство гражданской и двойной продукции, зарплаты, расходы на общую инфраструктуру, социалку, научные исследования и разработки и пр. Что крайне важно для российских монорегионов и моногородов, в первую очередь в восточной части страны. И это особенность не только России – с ней, например, сталкиваются и в США. Подчеркнем, что все больше технологий, особенно новейших, являются двойными, и ОПК по-прежнему оказывается во многом инкубатором таких технологий, а в условиях кризиса еще отчасти, как и ранее, локомотивом роста. Даже такой рачительный блюститель госфинансов, как нынешний глава Счетной палаты Алексей Кудрин, подчеркивал, что чрезмерное сокращение оборонных расходов РФ могло бы негативно сказаться через систему мультипликаторов на российской экономике в целом.
Так что очень большим упрощением представляются предложения об экспроприации части средств у обороны и ОПК РФ для их использования на гражданские нужды, при этом не дестабилизировав оборонный комплекс страны. Также необходимо особо отметить, что сокращение оборонной и военно-экономической деятельности РФ (и соответствующих расходов на оборону) ниже определенного уровня способно серьезно, а то и обвально нарушить баланс сил на международной арене, спровоцировать оппонентов РФ на необдуманные шаги, усилить давление на нее, заподозрить Россию в слабости, нежелании и неспособности поддерживать свою обороноспособность и систему НБ. Поэтому ложным посылом, отвлечением от поиска действительно верных решений представляется тезис, что армия, расходы на оборону являются чуть ли не главным источником очень многих российских бед, как неверно и то, что именно под тяжестью милитаризации погиб СССР. Возможно, сегодня в сфере обороны порядка больше, чем во всей толще российской действительности сверху донизу. Что, в частности, нашло подтверждение при проведении быстрых и эффективных антиковидных мер в ходе выполнения гособоронзаказа.
В любом случае следует четко соблюдать два правила. Первое: верно планировать (а это и качественная экспертиза) распределение усилий и соответствующих средств – не только финансовых – на реализацию задач внешней, военной и внутренней, социально-экономической безопасности в рамках всего комплекса НБ РФ. Перекосы одного за счет другого при всей их взаимодополняемости, взаимопроникаемости могут пагубно сказаться на целостной НБ страны, особенно в условиях влияния фактора коронавируса в качестве активатора наблюдаемых сегодня в РФ процессов.
Второе: военная экономика РФ, тем более в современной ситуации, даже с учетом внешних вызовов и угроз, реальных и мнимых, в том числе индуцируемых самой Россией, должна быть крайне экономной. В данных условиях весьма странными выглядят, например, все еще кем-то лелеемые планы создания в РФ нескольких авианосных ударных групп (АУГ). Которые, как известно, являются средством проецирования силы на дальних рубежах, становятся все более уязвимыми с учетом современных противокорабельных вооружений и которые Россия сегодня не потянет ни экономически, ни технологически.
Мучительный пример с тяжелым авианесущим крейсером (ТАКР) «Адмирал Кузнецов», его эксплуатацией (только в теплых, отнюдь не российских, морях) хотя бы чему-то должен научить. Постройка и оснащение даже одной АУГ (а это не только авианосец, но и летная составляющая, десятки средств сопровождения), создание очень специальной береговой инфраструктуры, формирование системы базирования на дальних берегах, многолетняя эксплуатация, обслуживание и ремонт, поиск задач для работы обошлись бы российской казне и оборонному бюджету в сумму, эквивалентную десяткам миллиардов долларов. При том что все эти планы, будь они реализованы, очень странно вписывались бы в актуальные задачи обеспечения НБ РФ, имеющей на сегодня и на завтра куда более важные приоритетные направления деятельности и программы. Совершенно необоснованными являлись бы в этом смысле попытки копировать иные модели военного строительства, в первую очередь США. У нас весьма отличаются интересы и задачи, положение на карте, наконец возможности. Впрочем, в российском руководстве наверняка понимают: одно дело – проведение зрелищных парадов и совсем другое – осуществление выверенной и реалистичной политики в области обороны и безопасности. Есть и другие примеры явно необязательных, капиталоемких, избыточно инновационных, при этом жестко лоббируемых проектов. К сожалению, ряд военных аналитиков, прекрасно разбирающихся в тактико-технических вопросах, килотоннах, килобайтах, километрах, демонстрирует пренебрежение экономикой, поведение восхищенного ребенка в магазине игрушек.
Заметим, что военные расходы США, превышающие военные расходы РФ в долларовом пересчете, по методике SIPRI, на порядок (фактически, по функциональному выходу, разрыв гораздо меньше), лишь частично ориентированы на противостояние с Россией. Но сегодня и Вашингтон задумывается об оптимизации, рационализации своего оборонного бюджета. США испытывают груз весомых предвыборных социально-экономических обязательств при рекордной инфляции, коронавирусных потерях. А только десятилетний план модернизации комплекса стратегических вооружений должен обойтись США в 1 трлн долл.
Не исключено, что отчасти и отсюда желание США вести переговоры с РФ по вопросам стратегической безопасности и стабильности. Неверно представление о том, что Америка способна легко напечатать любое количество долларов, в том числе на цели обороны. «Вертолетная эмиссия» может негативно сказаться на имидже доллара, а это одна из важнейших стратегических опор США как глобального лидера.
При осуществлении своей оборонной, военно-экономической, военно-технической политики России нужно очень скрупулезно выстраивать приоритеты, всесторонне оценивать собственные ресурсы, потребности, необходимость структурных изменений военной мощи, вероятную реакцию извне, способность обеспечить НБ альтернативными или меньшими средствами. А также не расширять без должных оснований периметр безопасности и набор международных обязательств, не стремиться непременно заполнять геополитические пустоты, например, занимая место США. Подчеркнем, что ускоренное снижение роли США в качестве глобального лидера стало бы существенным фактором еще большей хаотизации миропорядка и потребовало бы соответствующей реакции, в том числе в оборонной сфере. Хотя, с другой стороны, это и определенная возможность, например для РФ, сепаратно договариваться по вопросам безопасности с нынешними и потенциальными партнерами США.
Нужно четко понимать: гипертрофированность отечественного оборонного комплекса, военно-силового компонента в системе НБ РФ и неизбежность несения бремени обороны – это не просто прихоть властных структур, генералов от армии и капитанов от ОПК. Очень во многом это следствие проблемности экономической и технологической сферы РФ (доля России в мировой экономике в последнее десятилетие не растет, а снижается, рубль похудел вдвое), неразвитости и несовершенства других компонентов совокупной мощи государства, в том числе входящих в состав так называемой мягкой силы. Это также достаточно ограниченные в целом – по самым разным причинам – возможности для РФ по выстраиванию выгодных союзнических отношений для осуществления политики разделения бремени, участия в противостоянии по доверенности и т.д. То есть у России не хватает линейки инструментов, которые можно было бы использовать для того, чтобы переложить на них с военно-силового компонента часть функций по обеспечению внешней безопасности РФ.
И сегодня в рамках обновленной Стратегии национальной безопасности РФ, не теряя способности по предвидению, предотвращению, надежному парированию внешних угроз и вызовов военно-силовыми средствами, необходимо диверсифицировать набор подходов, сил, средств для решения задач по обеспечению целостной, эффективной, устойчивой системы НБ РФ, в том числе и приоритетно по укреплению ее тылов.
Более того, скажем откровенно: без этих преобразований под угрозой может оказаться и оборонный комплекс РФ, который будет не в состоянии качественно развиваться и выполнять возложенные на него задачи на фоне общего положения дел в стране. В плане как дальнейшего совершенствования военно-промышленной и военно-технологической базы, так и готовности Вооруженных сил защищать страну. По крайней мере совершенно очевидно: прорывное социально-экономическое и технологическое развитие в нынешней России, со всей ее спецификой, невозможно без обеспечения внутренней стабильности, единства и целеустремленности нации. А это задача достижения перелома в общественном сознании, включая элиты, управленческий класс и бизнес, выстраивания системы стимулов и мотиваций, способных достучаться до россиян, привести к трансформации поведенческих установок.
Важно уточнение представлений о патриотизме. Это не только военно-патриотическое воспитание, хранение памяти о великих победах, готовность к защите Родины от внешнего врага. Любовь к стране – это и честный, ответственный, без показухи, повседневный труд на преумножение ее величия, не обязательно подвиг, это справедливость, солидарность, взаимоуважение в отношениях между людьми, бережное отношение к родной природе, общая культура, многое другое, «с чего начинается Родина». В эпоху новейших двойных и сквозных технологий, феноменального рывка в сфере ИТ и социальной инженерии, роста агрессивности со стороны мягкой силы активно размываются границы между войной и миром, военно-силовыми и иными средствами противоборства. При этом прежде сугубо гражданские аспекты играют особую, незаменимую роль в современной геополитике. Безусловно, место тех или иных игроков во все более сложной сетецентричной конструкции грядущего миропорядка будет, как и всегда, во многом зависеть от наличия высококлассной традиционной военной мощи. Но не только.
Сергей Казеннов
Сергей Юрьевич Казеннов – ведущий научный сотрудник Отдела военно-экономических исследований безопасности ЦМБ ИМЭМО РАН;Владимир Николаевич Кумачев – вице-президент Института национальной безопасности и стратегических исследований.
