Ядерный фактор политики вчера и сегодня
В 1967 году министр обороны США Роберт Макнамара объявил противодействие ядерному нападению краеугольным камнем американской стратегической политики. Фото библиотеки Линдона Джонсона
Начиная с 1960-х годов и до наших дней форсированное наращивание ядерного разрушительного потенциала шло параллельно с сокращением возможности его реального применения. А также сокращением его политического значения как инструмента сдерживания и психологического давления на другую сторону.
Эффективность сдерживания сегодня снижается в связи с новыми факторами:
– растущими усилиями по пересмотру доктрин сдерживания с учетом разработки новейших систем ядерного и высокоточного обычного оружия и проблем кибербезопасности;
– необходимостью разработки альтернативных моделей коллективного сдерживания для ОДКБ и НАТО;
– объявлением Вашингтоном расширенного сдерживания (enhanced deterrence), которое предполагает гарантии Соединенных Штатов их союзникам и партнерам в Европе и Азии по защите от атаки с использованием ядерных или обычных вооружений;
– ослаблением стратегической стабильности в условиях разрушения Вашингтоном всех механизмов контроля над вооружениями (остался только СНВ-3).
Несмотря на действие перечисленных и некоторых других факторов, значимость стратегического сдерживания остается неизменной в течение многих десятилетий.
ОСНОВА ОТНОШЕНИЙ
Несмотря на определенные изменения в ядерном балансе, сдерживание остается постоянным важным ресурсом в международной политике. И прежде всего в отношениях между Россией и США.
В условиях радикальной трансформации мира доктрина сдерживания и варианты конкретного ее применения корректируются с учетом перечисленных выше факторов и некоторых других изменений глобальных и региональных систем обеспечения международной и национальной безопасности. Эти изменения связаны с появлением новых центров силы, разработкой новейших систем оружия и появлением новых технологий несилового воздействия.
Корректировка доктрины сдерживания – очень сложная задача, поскольку перечисленные системы эволюционируют и приобретают трудно предсказуемые конфигурации. А неспособность политиков, дипломатов и военных выстроить современный режим контроля над вооружениями списывается на хаотизацию обстановки и отсутствие взаимного доверия.
Сдерживание трансформируется как важное средство поддержания международного порядка и сохраняет свою значимость даже в условиях обострения глобальной критичности, глубоких изменений в мировой политике, трансформации военных конфликтов. Это требует быстроты реакции и замены ставших привычными инструментов на другие.
Стратегическое ядерное сдерживание при любом политическом «раскладе» было и остается основным инструментом обеспечения национальной безопасности России.
Важно понимать, что без соглашений по контролю над вооружениями ядерное сдерживание стимулирует гонку вооружений. Более того, оно создает угрозу войны при каждом международном кризисе с вовлечением ядерных держав.
Генерал-полковник Федор Ладыгин, в 1990–1992 годах – начальник Договорно-правового управления Генерального штаба, затем начальник ГРУ ГШ, считает, что «самое главное, жизненно важное для народа, страны, для будущего России – это поддержание национальных стратегических ядерных сил в разрешенных Договором по СНВ (или без такового) пределах на таком техническом уровне, в такой боеспособности и боеготовности, которые исключали бы даже потенциальную возможность девальвирования любой системой ПРО обозримой перспективы способности наших СЯС к нанесению любому агрессору неприемлемого ущерба, даже в ответном (ответно-встречном) ударе в любых условиях обстановки, которая может быть навязана России ее недругами».
Важным Федор Иванович считает совершенствование международной нормативно-правовой базы по контролю над вооружениями, регламентирующей сдерживание, что позволит существенно снизить угрозу войны даже при самой острой конфронтации великих держав.
В условиях военно-политических реалий современности не может быть и речи о полном запрете ОМУ или существенном снижении национального стратегического ядерного и неядерного потенциала сдерживания. Более того, необходима системная работа по созданию и принятию на вооружение Российской армии новейших систем оружия, способных поддерживать потенциал национального стратегического сдерживания на уровне требований современности.
Что собственно сейчас и делается. По словам президента Владимира Путина, к 2024 году доля современного оружия и техники в войсках составит почти 76% – это очень хороший показатель. А в ядерной триаде доля такого оружия уже в этом году превысит 88%.
На боевом дежурстве уже находятся новейшие ракетные гиперзвуковые комплексы межконтинентальной дальности «Авангард», лазерные боевые комплексы «Пересвет». А первый полк, полностью укомплектованный тяжелыми межконтинентальными баллистическими ракетами «Сармат», поступит на боевое дежурство по плану в конце 2022 года.
Увеличивается количество ударных авиакомплексов с гиперзвуковой ракетой «Кинжал», кораблей, оснащенных высокоточными гиперзвуковыми «Кинжалами» и ракетами «Калибр». На боевое дежурство будут поставлены в ближайшее время гиперзвуковые ракеты «Циркон». В полном соответствии с планами развития ВС идет работа и над другими самыми современными боевыми комплексами, включая «Посейдон», «Буревестник» и другие системы.
Важность поддержания стратегического баланса между Москвой и Вашингтоном превращает стратегические наступательные и оборонительные системы России и США в важнейший фактор, оказывающий непосредственное влияние на состояние стратегической стабильности в мире.
РАСЧЕТЫ И НАМЕРЕНИЯ
Еще в 1967 году министр обороны США Роберт Макнамара заявил: «Краеугольным камнем нашей стратегической политики по-прежнему является сдерживание ядерного нападения на Соединенные Штаты или их союзников. Мы делаем это, сохраняя высоконадежную способность наносить неприемлемый ущерб любому отдельному агрессору или комбинации агрессоров в любое время в ходе стратегического обмена ядерными ударами, даже после поглощения внезапного первого удара. Это можно определить как нашу способность гарантированного уничтожения».
И далее: «Мы должны быть в состоянии выдержать общий вес ядерной атаки на нашу страну – на наши силы возмездия, на наш аппарат управления и контроля, на наши промышленные мощности, на наши города и на наше население – и при этом оставаться способными нанести агрессору такой ущерб, что его общество станет просто нежизнеспособным в условиях XX века. Вот что означает сдерживание ядерной агрессии. Это означает уверенность в самоубийстве агрессора, не только его вооруженных сил, но и его общества в целом».
Сказанное полвека назад сегодня звучит парадоксально на фоне односторонних попыток США при сохранении и наращивании собственных возможностей по сдерживанию и принуждению сделать ставку на девальвацию российского потенциала ядерного сдерживания за счет развития военно-космических возможностей, создания неядерных средств «быстрого высокоточного удара» и использования потенциала серых зон как плацдармов гибридной агрессии против нашей страны.
США в 2002 году в одностороннем порядке вышли из договора по ПРО. И с тех пор Вашингтон стал разворачивать по всему миру систему глобальной ПРО, состоящей из мобильных и стационарных противоракетных средств. Под надуманными предлогами наземные противоракетные комплексы размещаются в непосредственной близости от российских границ.
Активно развиваются морские и авиационные средства, которые регулярно появляются вблизи побережья России. В этих условиях особую значимость приобретает сдерживание оппонента, который, похоже, теряет способность трезвого видения мира.
Для выбора эффективной модели сдерживания важно понять, где находится точка отсчета, в которой мир находился еще вчера.
Сдерживание – старая практика. Например, классический баланс международного порядка в течение ХХ века был основан на сдерживании, применяемом международными акторами не только для предотвращения войн, но и через Первую и Вторую мировые войны. Создавалось множество альтернативных структур обеспечения международной безопасности, таких как Лига наций, ООН, ОБСЕ. Сформировались биполярная, затем однополярная и многополярная системы, которые декларировали своей целью обеспечение безопасности и функционировали с опорой на сдерживание.
С появлением ядерного оружия сдерживание стало критически важным не столько для предотвращения войн любого рода, сколько для предотвращения необычно жестоких и разрушительных военных конфликтов. В таком виде стратегическое ядерное сдерживание сохраняется до сих пор и относительно недавно дополнилось стратегическим неядерным сдерживанием за счет высокоточного оружия в обычном снаряжении.
Сдерживание глубоко вплетено в ткань международной политики и составляет основу управления международной и национальной безопасностью, охватывая усилия по предотвращению распространения оружия массового уничтожения, торговлю оружием и программы военной подготовки. Несмотря на относительно длительную историю сдерживания, оно нередко рассматривается как агрессия, способная нанести больший неизбирательный вред, чем это предусматривалось первоначально декларированной целью. Отсюда – недоверие многих стран к возможностям ядерного сдерживания.
ГИБРИДНАЯ ВОЙНА КАК ДОПОЛНЕНИЕ
Реакция на действия противника, не ставящие под угрозу базовые национальные интересы страны, не всегда связана с применением ядерного или высокоточного обычного оружия в качестве средства сдерживания. Внимание политиков и военных привлекают современные технологии, позволяющие применять другие, преимущественно несиловые средства и способы, способные оказать сдерживающее воздействие и принуждать соперника к определенному поведению.
В этом контексте появление гибридной войны как нового вида межгосударственного противоборства дополнило доктрины классического ядерного и неядерного стратегического сдерживания новыми формами сдерживания и принуждения, построенными на координированном применении гибридных угроз в преимущественно несиловых моделях воздействия.
В условиях проводимой США и НАТО гибридной войны против России делается ставка на то, чтобы одолеть Российскую Федерацию без непосредственного столкновения с ней. Вашингтон рассчитывает, что в условиях гибридной войны ему удастся через значительное ухудшение социально-экономического положения внутри РФ добиться слома нашей политической системы, ее переориентации на Запад с односторонним отказом от установления многополярного мира в пользу такого мироустройства, в котором Россия довольствовалась бы ролью второстепенной региональной державы с подчинением своих национальных интересов глобальным интересам США.
В рамках конкуренции великих держав заметное место приобретают гибридные военные конфликты, стратегия которых построена на комбинированном применении вооруженных сил, сил специальных операций и иррегулярных формирований для создания обстановки неопределенности, захвата инициативы и лишения противника возможностей маневра, сдерживания его агрессивных намерений и принуждения к выполнению требований соперника. Возможно использование как традиционных вооружений, так и несиловых средств и способов воздействия на все сферы общественной жизни государства, что создает уникальные возможности для сдерживания враждебных устремлений противника и принуждения его к отказу от избранного образа действий.
Александр Бартош
Александр Александрович Бартош – член-корреспондент Академии военных наук, эксперт Лиги военных дипломатов.
