National Review, США. Демократам следовало бы соблюдать осторожность, когда речь заходит о первом советском спутнике. Реакция партии демократов на это достижение Советского Союза, может быть, и помогла им выиграть выборы в 1958, 1960 и 1962 году, но она же способствовала возникновению Карибского кризиса и надолго отравила политическую атмосферу вокруг проблем национальной безопасности.
Президент Эйзенхауэр спокойно отреагировал на запуск первого советского спутника 4 октября 1957 года; он знал, что, не предъявляя претензий за облет американской территории советским космическим аппаратом, он создает важный прецедент. Эйзенхауэр прекрасно понимал все значение спутника, поскольку в 1953 году, едва вступив в должность, он практически сразу отдал распоряжение начать разработку первого американского спутника-шпиона, WS-117. Пока русские грелись в лучах своего космического триумфа, заместитель министра обороны Дональд Куорлз (Donald Quarles) заявил, что Советы «возможно, ненамеренно оказали нам добрую услугу, заложив основы концепции международной космической свободы». Три года спустя, когда с первых американских шпионских спутников стали поступать фотографии глубокого тыла СССР, никто в Москве уже не обвинял американцев в нарушении суверенного аэрокосмического пространства матушки России. И США больше не были нужны самолеты-разведчики U-2, чтобы заглянуть за границы своего противника.
Сегодня трудно представить себе, какими огромными возможностями обладали тоталитарные государства в докосмическую эпоху. Эти государства были закрытыми обществами; весь остальной мир видел только то, что ему показывали: тщательно продуманный образ военной силы, политического строя и экономического процветания. И в этом им помогали западные интеллектуалы, журналисты и известные личности, такие как Бернард Шоу (Bernard Show), Уолтер Дюранти (Walter Duranty), Чарльз Линдберг (Charles Lindbergh). Долгое время, от момента захвата Гитлером демилитаризованной зоны Рейнской области в 1936 году и вплоть до советского вторжения в Венгрию в 1956 году, западным правительствам приходилось оценивать силу противника наугад, во мгле неведения. Спутники-шпионы развеяли эту мглу. Тоталитарная власть стала намного менее тотальной.
В стратегическом плане первый спутник стал для Советов ошибкой первостепенной важности. Если бы первыми полетели американцы, это дало бы России возможность клеймить все операции в космосе как проявления империалистической агрессии на небесах. Каждый запущенный американский спутник объявлялся бы преступлением против человечества. Космическая программа США, как мирная, так и военная, пошла бы под нож.
Но в плане пропаганды советский спутник стал триумфом, и тут им помогли и посодействовали демократы Америки. Как писал впоследствии президент Эйзенхауэр, «через недели и месяцы после запуска первого советского спутника многих американцев, казалось, внезапно охватил страх, что наша оборонная система рассыпалась в прах; но, помимо этого, их мучила равной мере неоправданная тревога, что вся наша образовательная система оказалась несостоятельной». Демократы постарались выжать из кризиса все возможное.
Сенатор Стюарт Симингтон (Stuart Symington) был одним из тех, кто обвинил администрацию Эйзенхауэра в «состоянии самоуспокоенности, не оправданной фактами». Он заявил, что к 1962 году у России будет три тысячи межконтинентальных баллистических ракет. Официальные оценки разведслужб США предлагали цифру скромнее - 500; в недавно вышедшем в свет третьем томе мемуаров Бориса Чертока (Boris Chertok) Rockets and People: Hot Days of the Cold War («Ракеты и люди: горячие дни холодной войны) указывается, что в 1962 году «Соединенные Штаты имели 5 тысяч единиц ядерного оружия, с адекватными системами доставки (для поражения территории СССР) против 300 единиц, которые были у СССР».
Но демократы уже начали непрекращающуюся кампанию вокруг темы ракетного отставания. То, что в непонимании жизненной важности военных проблем обвиняли именно Эйзенхауэра, могло бы показаться просто смешным. Однако, кивая на советский спутник и опираясь на своих сторонников в средствах массовой информации, при том, что программу запуска американских спутников-шпионов необходимо было держать в тайне, они смогли убедить многих избирателей в том, что республиканцы, в своем стремлении сократить бюджетные расходы, легкомысленно отнеслись к обороне нации. И это - после того, как в течение восьми лет на оборону выделялось более 10% ВВП, а служба в вооруженных силах США была еще в значительной мере всеобщей повинностью.
В действительности к 1960 году США превосходили Советы по всем аспектам ядерных вооружений и технологий доставки ракет; особенно в области ракет, запускаемых с подводных лодок. Вместо того, чтобы прислушаться к словам президента, средства массовой информации предпочли поверить заявлению Хрущева, что ракеты сходят с советских сборочных линий «как сосиски». На выборах в 1960 году Джон Кеннеди пообещал покончить с отставанием в сфере ракетных вооружений. Он высмеял Ричарда Никсона, заявив: «Мне кажется, что цветное телевидение не столь важно, как мощность ракетного двигателя». Учитывая его доступ к информации, он не мог не знать, что США лидируют не только в области телевидения, но и в области ракетостроения; но не мог он и позволить себе из любви к истине упустить возможность дать хороший политический пинок Никсону. В одной из биографий (возможно, не в одной) указано, что, будучи уже президентом, Джон Кеннеди как-то заявил: «Кто вообще когда-нибудь верил в какое-то ракетное отставание?»
Когда администрация Кеннеди раскрыла советский блеф, Хрущев в ответ развернул у берегов Кубы почти все свои ракеты средней и промежуточной дальности. Долгое время полагавшийся на иллюзию ракетного отставания Америки советский лидер решил, что должен совершить отчаянный ход, чтобы восстановить утраченный престиж. Если бы, начиная с 1957 года, демократы четко и недвусмысленно заявили, что трезвая оценка Эйзенхауэра баланса сил между двумя сверхдержавами в значительной мере верна, мир мог бы обойтись без этого балансирования на грани катастрофы.
Демократы воспользовались «моментом спутника» для расширения роли федерального правительства в образовании. Эйзенхауэр уступил, согласившись, что чрезвычайная ситуация в стране оправдывает временную трату федеральных средств на науку и математическое образование и, благодаря его поддержке, Конгресс в августе 1958 года принял Закон о подготовке по вопросам национальной обороны. В соответствии с этим законом был выделен один миллиард долларов в течение четырех лет. Сам Эйзенхауэр опасался возможных последствий такого использования средств. Он писал: «процесс изъятия денег у граждан, чтобы вернуть их местным властям для специальных (образовательных) целей подразумевает централизацию мудрости в Вашингтоне, что, конечно же, не обязательно верно».
Журнал The Nation, тогда основной рупор левых, считал, что выделенной суммы еще недостаточно, однако отметил, что «этот законопроект, по крайней мере, растопил лед сопротивления идее федеральной помощи образованию». Тут они были совершенно правы; нет ничего более постоянного, чем временные правительственные расходы. Пусть в Америке 1950-х процветало расовое неравенство; но сегодня ее общие образовательные стандарты можно сравнить только с такими странами, как Сингапур и Южная Корея. Необходимость учебы после получения диплома подтверждает, что наша система образования в результате привела к ситуации, когда мы стали «нацией на грани риска»; затраты на образование федерального правительства растут, а система по-прежнему неэффективна.
Президент Обама потребовал увеличить число преподавателей естественных наук, технологий, инженерных специальностей и математики, на десять тысяч человек; если его призыв воплотится в реальность, это приведет, вероятно, к тому, что в школу придет новая когорта экологических миссионеров на волне страхов, нагнетаемых «зелеными», в частности, в последний месяц. Если бы Америка собиралась принять на работу дополнительно десять тысяч преподавателей математики и естественных наук той квалификации, которую мы имели в 1958 году, то оно, может, того и стоило бы. Однако нынешние преподаватели, подготовка которых происходила в духе «Педагогики угнетенных», чье видение Америки обязано в большей мере Говарду Зинну (Howard Zinn) нежели Сэмюэлю Элиоту Морисону (Samuel Eliot Morison), не более компетентны в преподавании молекулярной биологии, чем в преподавании того, в чем заключается значение Битвы за Мидуэй.
Кроме того, президент не учел откровенный провал американских технических учебных заведений в обучении сложностям современных высоких технологий. Лишь отдельные «белые вороны» понимают, что старые подходы к проектированию, которыми столь успешно пользовались инженеры-разработчики при создании программы «Аполлон», плохо подходят для разработки сегодняшних проектов. Наши университеты, корпорации и предприниматели нуждаются в переосмыслении программ подготовки инженеров. Никакие вливания федеральных денег не смогут возместить отсутствие умелого руководства.
Когда президент Обама заявил, что «мы не знали, как мы сможем побить их на Луне» и что «науки в этой области еще не существовало», он ошибался. Герман Уолтер Холман (German Walter Holman) разработал базовую математическую модель освоения Луны еще в 1916 году. В Америке Роберт Годдард (Robert Goddard) опубликовал основные принципы жидкостного ракетного двигателя в 1920 году, хотя тогда с его аргументацией многие не соглашались. (В «колонке редактора» New York Times заявила, что у автора, «видимо, отсутствуют знания, которые сегодня преподают в средней школе». 20 июля 1969 года, когда Нейл Армстронг и (Neil Armstrong) и Базз Олдрин (Buzz Aldrin) ступили на поверхность Луны, газета опубликовала исправление).
«Момент спутника» оказался весьма реальным моментом в американской истории. Просто это выражение имеет другой смысл, нежели тот, который видит в нем президент Обама.
— Тэйлор Динерман (Taylor Dinerman) – старший редактор в Нью-Йоркском филиале института Hudson соавтор книги Towards a Theory of Spacepower: Selected Essays, («К теории космической державы: Избранные эссе»), которая скоро выйдет в свет в издательстве National Defense University Press.
