К 60-летию первого подводного пуска баллистической ракеты
10 сентября 1960 года советские моряки с глубины 30 м произвели первый в мире запуск жидкостной баллистической ракеты с борта подводной лодки. 12 ноября того же года вступила в строй и первая атомная субмарина, вооруженная баллистическими ракетами, – знаменитая К-19, получившая печальное название «Хиросима». О подвиге моряков этого корабля режиссер Кэтрин Бигелоу рассказала в своей драме «К-19». А о том, как все было на самом деле, участник тех событий доктор технических наук, профессор, генерал-майор, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН Владимир ДВОРКИН рассказал ответственному редактору «Независимого военного обозрения» Дмитрию ЛИТОВКИНУ.
– Владимир Зиновьевич, как получилось, что вам пришлось принимать участие в этих работах?
– В этот период я работал инженером-испытателем на Государственном центральном морском полигоне № 21 в Северодвинске в составе стартовой команды. В нее в то время входили четыре человека: командир, офицер, обеспечивающий работу комплексной схемы подготовки и всю последовательность набора команд и набора готовности к пуску, офицер, отвечающий за функционирование системы заправки ракеты компонентами топлива из лодочных емкостей, и офицер, отвечающий за наведение ракеты на установленную цель, что было поручено мне.
Состав стартовой команды иногда меняли, чаще всего мне приходилось работать с ее командиром капитаном 3 ранга Евгением Панковым. За пультом комплексной схемы сидел капитан-лейтенант Алексей Шаров, за систему заправки отвечал капитан-лейтенант Виталий Перегудов. Это были прекрасные специалисты.
Евгений Панков – волевой и глубоко порядочный офицер, воевал, служил в морской пехоте. Трагически погиб в 1962 году после пуска в нейтральных водах ракеты Р-21 из подводного положения. Лодка всплыла при штиле в режиме радиомолчания для осмотра шахты, и несколько человек поднялись наверх.
В этот момент со стороны солнца на лодку вышел американский разведчик самолет-амфибия, и пришлось срочно погружаться. Только через некоторое время обнаружили, что Жени Панкова на лодке нет. Всплыли, вернулись в район пуска – тщетно. Запрашивали американцев, самолет которых мог быстро сесть и подобрать человека. По дипломатическим каналам нам ответили, что никого не видели и не подбирали.
Алексей Шаров прекрасно разбирался в бортовой и лодочной аппаратуре ракет. При пусках он, отлично зная циклограмму набора готовности к старту, за доли секунды до включения любого из десятков транспаранта подносил к нему секундомер, безошибочно ожидая его включения, что у наблюдателей неизменно вызывало изумление. Именно Алексей Шаров в том году нажал кнопку пуска по Новой Земле ракеты Р-13 с ядерной головной частью мегатонного класса мощности, за что был представлен к правительственной награде, но, как бывает, получил ее совсем другой человек, не имевший отношения к этой работе. Виталий Перегудов – ас систем заправки, исключительно скромный, трудолюбивый, неунывающий и доброжелательный человек. Неоднократно имел дело с утечкой ядовитых компонентов топлива, что было заметно по цвету его лица и глаз. После увольнения он остался в Северодвинске, и мы совсем недавно восстановили с ним связь.
В стартовой команде моя задача прежде всего заключалась в том, чтобы ракета стояла как можно точнее в горизонтальной плоскости, образованной реперными точками в корме и на носу подлодки. Для этого на базе ракету поднимали из шахты (обязательно ночью, чтобы скрыть от посторонних глаз), нужно было по лестнице подняться к верхнему люку, снять крышку и прикрепить к бортовому гироприбору специальный теодолит. После чего отдавать команды вниз на развороты стартового стола с ракетой до тех пор, пока отклонение от плоскости не станет минимальным. При пусках ракет нужно было находиться в четвертом (ракетном) отсеке подлодки, контролировать на аппаратуре ее координаты, корректировать вручную в случае их отклонений от тех, что определены для точки старта.
Членов стартовой команды связывала не только напряженная работа, в ходе которой возникали и экстремальные ситуации, но и настоящая дружба. В перерывах между испытаниями вместе ездили в Нёноксу, ходили на охоту, рыбалку, за грибами, клюквой.
При подготовках к пускам и анализе причин аварий приходилось беседовать со многими известными разработчиками: Николаем Исаниным (тогда – главный конструктор ЦКБ-16 (позднее «Малахит»), Виктором Макеевым (тогда – главный конструктор СКБ-385 (ныне ГРЦ им. академика В.П. Макеева), Иосифом Игдаловым (тогда – заместитель главного конструктора НИИ-592 в Свердловске (ныне «НПО Автоматики» им. академика Н.А. Семихатова) и другими известными и интересными людьми того времени, о которых можно вспоминать и рассказывать бесконечно. Большинство из них уже ушли из жизни.
– Расскажите о пуске жидкостной ракеты из подводного положения. Что это за ракета?
– Для пуска была использована баллистическая ракета Р-11ФМ, доработанная под руководством главного конструктора Евгения Чарнко, которому Сергей Королев поручил заняться подводным стартом. Р-11ФМ уже была на вооружении нескольких дизельных подлодок, и мы многократно проводили ее пуски при вводе подлодок в боевой состав и при контроле серийных партий ракет. Доработка заключалась главным образом в герметизации корпуса и его упрочнении, что было сложнее сделать по сравнению с твердотопливной ракетой типа «Поларис». Ракета получила индекс С4.7.
10 сентября уже была произведена третья попытка запустить ракету, первые две оказались неудачными. При первом пуске по какому-то шуму на лодке решили, что ракета вышла из шахты, доложили в штаб, но на обеспечивающем корабле, где находилась вся комиссия, выхода ракеты из воды не зафиксировали. Подлодка всплыла, подошла вплотную к кораблю, крышку шахты открыли, обнаружили в ней ракету и приступили к разбирательству. Но минут через 50 вдруг включился маршевый двигатель, и ракета стартовала. После этого возникла паника. Один человек прыгнул в воду, на обеспечивающем корабле все кинулись врассыпную. По счастливой случайности никто серьезно не пострадал, так как из-за небольшого уклона ракеты факел двигателя только слегка опалил людей.
Во время второй попытки ракета при заполнении шахты водой сдвинулась с места, нарушив электрические соединения. От трудной процедуры слива компонентов топлива и извлечения ракеты из шахты сумел избавиться член стартовой команды капитан-лейтенант Николай Друин, который благодаря прекрасному знанию техники и своему стройному телосложению пробрался в пространство между ракетой и шахтой и восстановил электрические связи. Но пуск решили не проводить, и лодка вернулась в базу.
Владимир Дворкин во время испытаний К-19. 1960 год. Фото из архива В. Дворкина
Между прочим, Николай Друин ранее вернулся из КНР, где целый год обучал китайцев ракетной технике; правда, после ухудшения отношений между СССР и КНР эта учеба прекратилась. В награду он получил огромный чайный сервиз, из которого мы пили чай с восхитительным ароматом.
10 сентября 1960 года все подготовительные операции и пуск ракеты с глубины 30 м прошли без замечаний. Эти опыты были в полной мере использованы при разработке в СКБ-385 Виктора Макеева ракеты Р-21 для подводного старта.
– Что вы и ваши коллеги испытывали после этого исторического опыта?
– Для того чтобы правильно ответить на этот вопрос, необходимо четко представлять общую обстановку на полигоне в те времена. Подлодки на Севмашзаводе спускали одну за другой, в процессе ходовых испытаний проводили контрольные пуски ракет. На лодках до и после пусков обычно приходилось находиться продолжительное время. Нас, ракетчиков, снимали с борта очень быстро только в случаях аварийных пусков, прежде всего по требованию сотрудников контрразведки для выяснения, не было ли умышленных действий. И только потом разбирали технические причины аварий. В 1960 году также проходили интенсивные летные испытания ракеты Р-13.
Темпы строительства, спусков на воду, ходовых испытаний ракетных подлодок и контрольных пусков ракет вполне наглядно можно представить хотя бы по первым трем атомным ракетоносцам проекта 658, на которых мне довелось быть в составе стартовой команды. На первой из них, К-19, пуски трех ракет (сначала одной, затем двух залпом) проведены в первой половине ноября 1960 года, второй, К-33, – в последней декаде ноября, третьей, К-55, – в последней декаде декабря того же года. Вот так, неполные два месяца – три новых атомных ракетоносца. Дизельные подлодки строили в таком же темпе.
Мы были молоды, энергичны, испытывали подъем, понимая, что мы первые, находимся на острие важнейших научно-технических решений, что нам доверили выполнять особую новейшую сверхсекретную работу, и делали все как можно лучше, точнее. Высочайшие, немыслимые по сегодняшним меркам темпы требовали значительного напряжения, поэтому размышлять об исторической значимости подобных дел было просто некогда. Оставалось только чувство удовлетворения от того, что мы сделали свою работу, справились. То, что этот подводный пуск жидкостной ракеты стал первым в мире, мы как-то и не отметили.
– Вы же были еще в команде первого атомного подводного ракетоносца К-19?
– Да. Я стал одним из тех, кому довелось участвовать в ее ходовых испытаниях. Лодку готовили в цехе на Севмашпредприятии относительно долго. Стартовая команда ежедневно находилась в цехе и на лодке в четвертом ракетном отсеке, готовила и проверяла аппаратуру. Ничего нового – все знакомо по дизельным лодкам. Но конечно, атмосфера была необычной. Кроме штатной команды присутствовали и разработчики, поэтому на лодке было довольно тесно. Запомнилось наше бездумное – если не сказать хуже – отношение к правилам радиационной безопасности: в цехе на входе и выходе стояли стойки контроля набранных доз, на которых требовалось какое-то время постоять для измерений. Мы же всегда их лихо перешагивали. Впоследствии нескольких человек от Макеева срочно отправили из Северодвинска из-за повышенных доз. На некоторых из нас все это сказалось позже.
Пуски ракет планировали провести в процессе ходовых испытаний К-19, включая погружение на максимальную глубину. Как-то по боевой тревоге я надел курточку технического руководителя ходовых испытаний и обнаружил в кармане черновик шифровки на берег, в котором было написано: «Появилась течь 2-го контура (контур охлаждения реактора. – «НВО»), продолжаю испытания». Храню его до сих пор.
Пуски трех ракет на К-19 проводились сначала одной ракетой Р-13, потом двумя залпом. Все прошло успешно, так что ничего особенного, кроме того что это был первый наш ракетный атомоход, ракетчикам не запомнилось. С тех пор я считаю эту лодкой близкой для себя, следил за ее судьбой и сильно переживал из-за происходящих на ней трагедий, самоотверженного героизма ее экипажа.
Без особых замечаний прошли пуски ракет Р-13 на атомных подлодках К-33 и К-55.
При этом все мы прекрасно понимали, что основной вклад в эти достижения вносили и вносят наши исключительно талантливые конструкторы, разработчики ракетных систем и подлодок, КБ и заводы, а мы принимаем участие в основном только на заключительных этапах. Многие разработчики стали нашими друзьями на долгие годы.
Завершение работ – описанных выше и других – мы отмечали традиционными способами, однако сознавали, что завтра нужно быть в полном порядке, это у военных и гражданских ракетчиков было обязательным правилом.
До сих пор мы вместе вспоминаем пародию, в которой есть строчки: «Пройдет много лет, и все позабудут про наши труды, и в виде обломков различных ракет останутся наши следы». И там же: «Мы кончили работу, и нам пора в дорогу, пускай теперь охрипнет товарищ Левитан».
Дмитрий Литовкин
