Куда дрейфует Пакистан, из Москвы разглядеть трудно
C момента возникновения после распада Британской Индии и в течение многих десятилетий Пакистан оставался для Советского Союза и наследовавшей ему России стратегическим противником, а отношения между двумя странами если и теплели, преодолевая точку замерзания, то ненадолго.
Его геополитическое положение, роль опорного пункта США в Центральной и Южной Азии, вовлеченность во все антисоветские и антироссийские союзы, активность в борьбе против СССР афганских моджахедов во время войны 1979–1989 годов, покровительство талибам, чеченским повстанцам и нынешним джихадистам всех мастей – эти факторы не позволяли выстраивать не то что сколь-нибудь конструктивные, но даже просто нейтральные взаимоотношения с 200-миллионной страной, членом клуба ядерных держав. Для Пакистана, в первые годы после образования существовавшего как британский доминион, ориентация на Вашингтон и Лондон остается неизменным приоритетом, тогда как Индия, главный геополитический соперник, территориальные споры с которой не урегулированы до сих пор, по-прежнему ключевой для нас партнер в Южной Азии. Последовательная антисоветская и антироссийская политика, репрессии против коммунистов и левых, тесное сотрудничество с американскими спецслужбами, членство в блоках СЕАТО и СЕНТО, предоставление собственной территории Соединенным Штатам в качестве основного плацдарма для операций в Афганистане составляли почти неизменное, с незначительными флуктуациями, внешнеполитическое кредо Исламабада.
“ Поставку боевой техники Россия будет жестко увязывать с антитеррористической деятельностью внутри Пакистана ”
Распад Советского Союза мало что изменил. В первой половине 90-х годов Исламабад сыграл ключевую роль в демонтаже просоветского режима в Кабуле, а затем в захвате власти в Афганистане движением «Талибан» (запрещенным в РФ), сформировавшимся и вскормленным на пакистанской территории. В 2004 году страна обрела статус «основного союзника США вне НАТО» и на регулярной основе получала военно-техническую и финансовую помощь от Вашингтона. Единственный более чем за 30 лет визит в Москву первого лица Исламской Республики (президента Первеза Мушаррафа в 2003 году, впервые после приезда Зульфикара Али Бхутто в начале 70-х) имел чисто протокольное значение, как и посещение премьером Михаилом Фрадковым Исламабада четыре года спустя. Стратегический союз России с Индией и последовательный курс Пакистана на поддержку разнородного и разноцветного исламского терроризма накладывали вполне объяснимые ограничения на любые двусторонние контакты.
Во время войны 1979–1989 годов Исламабад играл ключевую роль в поддержке афганских моджахедов, снабжая их добровольцами, оружием, деньгами, разведданными. Именно артиллерийские и танковые подразделения пакистанского 11-го армейского корпуса и вертолеты ВВС ИРП помогли головорезам Бурхануддина Раббани утопить в крови восстание советских и афганских военнопленных в печально знаменитом лагере Бадабер.
Серые союзники
Для полиэтничной и многоязычной Исламской Республики Пакистан, в основании которой лежала религиозная общность, ставка на радикальный ислам – государствообразующая идеологическая ценность. Национальная идея – реванш в Джамму и Кашмире, защита мусульман в Индии и, безусловно, талибов в Афганистане. Десятилетиями взращивая исламский фундаментализм, пакистанские власти получили звонкий щелчок по носу внутри страны – взрывной рост регионального сепаратизма. Многолетняя борьба регулярной армии против так называемого Вазиристана, обосновавшегося на афгано-пакистанской границе непризнанного государства пуштунского меньшинства, ставшего укрепленным и ощетинившимся лагерем талибов, до сих пор успехом не увенчалась. Резко ухудшившиеся в последние десять лет отношения Пакистана с США – индикатор усиливающегося внутреннего кризиса системы управления территориями. Заокеанскому другу плевать на ультрареакционную внутреннюю политику, генерируемую пакистанской государственной машиной, а вот слабости Вашингтон своим союзникам не прощает.
В то время как Исламская Республика Иран, например, со всех сторон обложена парализующими экономическими санкциями и внесена в черные списки различных международных организаций как страна, не отвечающая международным требованиям в области финансирования террористических организаций, к Пакистану, с первого дня существования взращивающему террористов в регионе, отношение гораздо мягче – он пока «в серой зоне»: получить финансовую помощь от Евросоюза, МВФ, Всемирного и Азиатского банков развития нелегко, но возможно. Как эти средства расходуются, проверить затруднительно, но судя по тому, что «Талибан» и другие группировки чувствуют себя весьма вольготно как в четырех основных провинциях ИРП, как в федерально управляемых племенных территориях, так и в пакистанском Кашмире, отнюдь не вся финансовая помощь идет по прямому назначению. Плюс огромные доходы от наркотрафика – по данным Управления ООН по наркотикам и преступности (УНП ООН), из 70 миллиардов долларов, получаемых от продажи опиатов в Пакистане, около двух миллиардов идут на поддержку «Талибана».
Говорить о непоследовательности американской политики в отношении разных отрядов мирового и регионального терроризма стало уже общим местом. Поддержав в 1996 году афганских талибов в их притязаниях на кабульский президентский дворец Арг, Штаты через пять лет организуют новый крестовый поход на Кабул уже против талибанского правительства. Военная операция «Несокрушимая свобода» формально начиналась как ответ на теракты 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и отказ выдать укрывавшихся на афганской земле Усаму бен Ладена и других лидеров «Аль-Каиды», а в реальности стала следствием проводившейся «Талибаном» в начале нулевых политики выкашивания полей опийного мака и соответственно удара по американским доходам с почти не контролируемого наркотрафика. Выделяемая правительству Пакистана в течение многих лет финансовая помощь предназначалась для совместных «контртеррористических операций» против «Талибана», «Сети Хаккани», «Лашкар-и-Тайба» и других группировок. Борьба пакистанских властей против Вазиристана, невзирая на активную поддержку американской авиации, была признана неэффективной и продолжается по сей день.
Нельзя отрицать очевидного: в отношении знаковых террористов пакистанское общество проявляет труднообъяснимую лояльность. Так, например, дело основателя террористического движения «Лашкар-и-Тайба» Хафиза Саида, обвиняемого в организации теракта в мумбайском отеле «Тадж-Махал Палас» в 2008 году, в ходе которого погибли более полутора сотен человек, до сих пор не закрыто, а виновник к ответственности не привлечен. Несколько раз пакистанский суд выпускал Хафиза Саида на свободу, вызывая восторг у десятков тысяч поклонников террориста, называвшего каждое свое освобождение «пощечиной Индии». Лишь летом прошлого года он был арестован в ходе выполнения условий Организации по борьбе с отмыванием денег ФАТФ (Financial Action Task Force), но никаких гарантий того, что обвиняемый останется в тюрьме, а дело закончится приговором, по-прежнему нет.
Десятилетиями казавшиеся безоблачными американо-пакистанские отношения дали трещину еще при администрации Обамы, заморозившей одну из ключевых программ ВТС: сославшись на недостаточность пакистанских усилий в борьбе против сети клана Хаккани, Пентагон секвестрировал американскую военную помощь Исламабаду на 300 миллионов долларов, предназначавшихся для разгрома исламистских группировок приграничного с Афганистаном Северного Вазиристана. Между странами накопились разногласия, выражающиеся в разнице подходов к урегулированию внутриафганского конфликта и антитеррористической активности в самом Пакистане. Охлаждение дружбы шло параллельно с укреплением американского влияния в Индии и усилилось после потери власти президентом Первезом Мушаррафом, имевшим репутацию вашингтонской марионетки.
Еще более критично в отношении пакистанских способов осваивать финансовую помощь выступил Трамп, обнародовавший новую стратегию в Юго-Восточной Азии. Администрация президента США заявила о заморозке уже около 900 миллионов долларов до тех пор, пока Исламабад не продемонстрирует убедительных доказательств их рачительного освоения. Видимо, таковых не последовало, поэтому в 2018 году накануне визита в ИРП госсекретаря Майкла Помпео и председателя Комитета начальников штабов генерала Джозефа Данфорда Фонд поддержки коалиции был заморожен, а Дональд Трамп написал в «Твиттере»: «США по ошибке передали Пакистану более 33 миллиардов долларов финансовой помощи за последние 15 лет, в ответ они не дали нам ничего, кроме лжи и обмана, держа наших лидеров за дураков. Они укрывают террористов, за которыми мы охотимся в Афганистане… Такого больше не будет».
В Исламабаде, разумеется, с такой позицией не согласны: по словам министра иностранных дел ИРП Шаха Махмуда Курейши, как минимум 300 миллионов должны быть уплачены Пакистану в компенсацию понесенных расходов в борьбе с терроризмом, а также в счет использования Штатами объектов инфраструктуры – через страну по-прежнему идет основной поток грузов для операций США и НАТО в Афганистане.
Сформированное в 2018 году новое правительство Имрана Хана развивает публичную риторику национального суверенитета: Исламабад вопреки американским ожиданиям не выразил резко негативной антииранской позиции в ходе объявленного Трампом крестового похода на Тегеран. В официальном заявлении МИДа Пакистана, оглашенном после объявления Белым домом своего решения выйти из СВПД, говорится: «Произвольное расторжение таких соглашений подрывает уверенность в ценности диалога и дипломатии в деле поддержания международных отношений и мирного разрешения споров… Мы приветствовали заключение СВПД и надеемся, что все стороны найдут способ его продолжения, особенно учитывая, что Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЭ) неоднократно подтверждало исполнение Ираном всех своих обязательств по нему». Несмотря на двойное американо-саудовское дипломатическое давление, Исламабад, обретший ядерный статус исключительно благодаря финансовой помощи Эр-Рияда, солидаризировался со злейшим врагом саудитов – Тегераном по вопросу о выходе Америки из ядерной сделки, после чего госсекретарь Помпео заявил, что США как крупнейший донор МВФ сделает все, чтобы заблокировать кредиты для Исламабада, попутно отказав ему в ранее обещанном американском кредите 700 миллионов долларов на покупку истребителей F-16 у компании Lockheed Martin, получившей в обиходе говорящее наименование фабрика по производству вдов и сирот. Кстати, именно с ее подачи статус особого партнера на уровне союзника НАТО был присвоен Индии, где США теперь планирует строить завод по сборке истребителей F-16. Таким образом, Вашингтон одновременно подпортил настроение России как главному поставщику оружия и военного оборудования в Индию, показал язык Китаю и чувствительно щелкнул по носу Исламабад.
Миссия Москвы
С середины 2010-х международный контекст стал существенным образом меняться и для России. Резкое охлаждение с евро-атлантическим миром после 2014 года привело к общей переоценке внешнеполитических приоритетов. Повернуться «лицом к Востоку» заставил не только кризис взаимоотношений с прежними партнерами, но и стремительные изменения мировых военно-политических раскладов. Если в 2010 году Владимир Путин, будучи главой правительства, заявил, что РФ против развития стратегических и военных связей с Пакистаном из-за дружбы с Индией, то уже в 2011-м Россия поддержала заявку Исламабада на вступление в Шанхайскую организацию сотрудничества (разумеется, параллельно с аналогичной заявкой Дели), а в 2017-м сняла свои возражения против вступления Пакистана в Группу ядерных поставщиков, которая была создана в 1975 году для предотвращения распространения ЯО и насчитывает сегодня около полусотни государств.
Энтузиасты развития двусторонних связей сегодня предлагают действовать от противного, отталкиваясь от существенно ухудшившихся отношений Пакистана и США. Аналитики усматривают все более заметный дрейф Исламабада из зоны американского влияния в сторону России и Китая. Я бы призывала к сдержанности в подобных оценках – о сохраняющейся приоритетности отношений с США говорят не только заявления пакистанских политиков, но и вполне объективные экономические показатели. Товарооборот России с ИРП сегодня даже несколько меньше, чем с Ираном, притом что он уже 40 лет находится под жесткими санкциями.
О полноценном военно-политическом и военно-техническом сотрудничестве между Москвой и Исламабадом пока говорить не приходится, да и вряд ли придется в обозримой перспективе, но начало положено: в 2014-м во время первого визита российского министра обороны в Пакистан подписано соответствующее соглашение, и уже через год Исламабад впервые купил у Москвы четыре транспортно-боевых вертолета Ми-35М, после чего в ИРП на постоянной основе появилось официальное представительство Рособоронэкспорта.
В 2014 и 2015 годах прошли первые российско-пакистанские учения против поставщиков наркотиков, а в 2016–2017-м – совместные военные маневры на территории Пакистана. В 2017-м же – совместные учения подразделений специальных антитеррористических сил. В августе 2018 года на уральском полигоне Чебаркуль прошли антитеррористические учения «Мирная миссия-2018», где впервые России удалось обеспечить участие одновременно и Индии, и Пакистана как двух новых членов ШОС.
Излишний оптимизм в отношении качественного прогресса в области военно-технического сотрудничества в ближайшее время не обоснован по ряду причин. Во-первых, Россия по-прежнему выстраивает ВТС в Южно-Азиатском регионе с учетом индийских приоритетов и поставку некоторых видов боевой техники будет жестко увязывать с антитеррористической деятельностью внутри Пакистана (например, холдинг «Вертолеты России» выиграл тендер на поставку вертолета Ми-171 в провинцию Белуджистан). Во-вторых, несмотря на интерес Исламабада к военным закупкам, его платежеспособность оставляет желать лучшего.
Зато представляется весьма перспективным гражданское экономическое сотрудничество с учетом уникального геополитического положения ИРП. В 2015 году министр энергетики Александр Новак подписал с пакистанским коллегой соглашение о строительстве газопровода «Север – Юг» протяженностью 1,1 тысячи километров и мощностью 12,3 миллиарда кубометров газа, который должен связать терминалы по приему сжиженного природного газа (СПГ) в Карачи на юге страны с другим крупнейшим городом – Лахор на северо-востоке (совместный проект реализуют Ростех и пакистанская компания ISGS). Можно сказать, что это первый инфраструктурный проект двух стран за 45 лет после металлургического завода в Карачи, построенного советскими специалистами.
Прорабатываются возможности поставок в ИРП сжиженного природного газа, строительство региональных трубопроводов, в том числе морского: Иран – Пакистан – Индия. Изначально проект задумывался как наземный, и тогдашний президент Ирана Махмуд Ахмадинежад совместно с пакистанским коллегой Асифом Али Зардари даже провел символический запуск его части в иранском Чахбахаре. Тогда проект был приостановлен из-за антииранских санкций. Теперь планируется построить морской газопровод, что выйдет существенно дороже, зато безопаснее.
Москва никогда не стремилась играть активную роль в пакистанской политике, и сегодня в этом отношении мало что изменилось – в нашей орбите влияния традиционно совсем иные страны. Новое правительство в Исламабаде имеет репутацию скорее прокитайского, чем проамериканского (правда, его представители не скрывают прагматического интереса в таком четком позиционировании, с удовольствием публично артикулируя, сколько миллиардов долларов инвестиций они ожидают получить от Народного Китая). В то же время не секрет, что свою роль во внутриафганском урегулировании премьер-министр ИРП Имран Хан, внутри страны прозванный Талибан Хан (еще в начале нулевых он заявлял, что восхищается судебной системой, которую установило движение «Талибан» в Афганистане и сделал бы то же самое, если бы пришел к власти), видит во всесторонней поддержке талибов и их вовлечении в легальный политический процесс. Самым неразумным для нас в этой ситуации было бы плестись в хвосте чужих внешнеполитических игр и усиливать проталибанскую чашу политических весов, неизбежно при этом теряя доверие законного афганского правительства, годами зарабатываемую репутацию и имеющиеся позиции в Кабуле. Следует помнить, что интересы России в Афганистане имеют принципиально иную природу, чем у пакистанского руководства: для нас важны мир в регионе, стабильность, безопасность южных границ, а значит, при любом уровне двусторонних российско-пакистанских отношений наши взгляды на оптимальное устройство региональной безопасности совсем не обязательно будут совпадать.
Дарья Митина, востоковед
Газета "Военно-промышленный курьер", опубликовано в выпуске № 12 (825) за 31 марта 2020 года