Первые залпы «артподготовки» по новому соглашению о стратегических наступательных вооружениях
Едва 5 декабря 2009 года истек срок действия Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), как вдруг на страницах российской печати вокруг него развернулась небывало острая полемика. При этом целая когорта отечественных военных и гражданских специалистов принялась на все лады критиковать данное соглашение как неравноправное и ущербное для безопасности России. В этой связи приходится вернуться к названной теме, рассмотреть основные доводы против договора, а заодно и попытаться понять причину весенней вспышки активности его противников.
ОБОЮДНЫЕ УСТУПКИ
Прежде всего нужно учитывать, что каждое международное соглашение - это продукт компромиссов и совокупность уступок обеих сторон. Между тем в качестве аргумента о «несправедливости» СНВ-1 почему-то приводятся только уступки Советского Союза, включая 50-процентное сокращение тяжелых ракет. Но при этом уступки США или вовсе не упоминаются, или огульно отметаются как несущественные.
Напомню, однако, что Соединенные Штаты по СНВ-1 почти в два раза были вынуждены сократить основную составляющую своих стратегических ядерных сил - морскую. Если бы не было договора, американцы могли бы держать более 6 тысяч ядерных боезарядов на ракетных силах морского базирования, в том числе поставить на все баллистические ракеты «Трайдент-2/Д-5» контрсиловые боеголовки повышенной мощности и точности (типа W-88) общим количеством около 3500 единиц. Они создали бы серьезную угрозу не только для МБР шахтного базирования России, но еще в большей степени - для мобильных ракет типа «Тополь» и «Тополь-М» (а впоследствии и РС-24 «Ярс»), поскольку могли бы накрыть значительную часть площади их патрулирования.
В рамках СНВ-1 США оставили для своей морской компоненты всего около 400 таких боеголовок, нацеленных на защищенные пусковые шахты, пункты управления МБР и на районы развертывания мобильных ракет. С учетом целераспределения боевых блоков БРПЛ и их доли на постоянном дежурстве в море это резко понизило потенциал американского разоружающего удара и повысило российский потенциал сдерживания.
Далее. По СНВ-1 действительно впервые был установлен сложный пакет ограничений и мер контроля применительно к наземно-мобильным ракетам обеих сторон. Такие меры объяснялись тем, что повышенная живучесть мобильных ракет зависит от скрытности их местоположения, но как раз это и затрудняет контроль над их количеством и типами.
В конце 70-х - начале 80-х годов Соединенные Штаты активно разрабатывали системы мобильного базирования для МБР «Пискипер» и «Миджитмен» и это крайне беспокоило Советский Союз. Если бы Вашингтон не остановил свои программы, то Москва настаивала бы на еще более жестких мерах контроля и транспарентности мобильных МБР, учитывая наше отставание по космическим средствам разведки, контрсиловой характер МБР «Пискипер» и огромное превосходство США по разветвленности автодорожной сети для ракет «Миджитмен».
Но Вашингтон в рамках переговоров о сокращениях стратегических ядерных сил счел нецелесообразным создавать наземно-мобильные ракеты и предпочел в плане обеспечения живучести своих СЯС полагаться на морскую составляющую американской ядерной триады. Уже само по себе это явилось немаловажным косвенным плюсом договора для интересов России. Вместе с тем именно поэтому равные для обеих сторон положения документа в отношении мобильных МБР обернулись односторонними ограничениями для России, поскольку она (совершенно оправданно) продолжала производить все новые типы таких ракет на заводе в Воткинске и развертывать их в боевом составе РВСН.
ПРЕТЕНЗИИ - НЕ К ДОГОВОРУ
Есть асимметрии и обратного характера. Например, США переоборудовали значительную часть своих бомбардировщиков (в частности самолеты типа B-1B - аналог нашей национальной гордости - бомбардировщиков Ту-160 «Белый лебедь») для неядерных задач. А Россия получила право контролировать все технические и операционные условия таких шагов (переоборудование пусковых установок и бомбовых отсеков, раздельное базирование, запрет на размещение складов ядерного оружия ближе 100 км от авиабаз и прочее). Право такое есть, а вот пользоваться им или нет - дело проверяющей стороны и ее желания нести дополнительные расходы.
То же относится и к праву российских наблюдателей сидеть за свой счет около американского завода в городе Магне, где раньше производились ракеты «Пискипер», в том числе для мобильных пусковых установок. Председатель Совета Федерации Сергей Миронов как-то сказал, что он «испытал национальное унижение», когда увидел американских наблюдателей на Воткинском заводе. Однако российских инспекторов из Магны никто не выгонял, просто этот завод был остановлен и они сами уехали. В самом деле не требовать же было от американцев продолжения производства мобильных МБР, чтобы наши наблюдатели остались в Магне и наш парламентский лидер был избавлен от душевных мук?
Что касается влияния СНВ-1 на живучесть российских наземно-мобильных ракет, то серьезного повода для беспокойства тут пока нет. О чем свидетельствуют, например, авторитетные представители Ракетных войск стратегического назначения (бывший и новый командующие этими войсками, бывший начальник Главного штаба РВСН, бывший и новый начальники 4-го ЦНИИ Минобороны и другие). Определенный договором для каждого полка район развертывания мирного времени (125 тыс. кв. км) более чем достаточен, и скрытность ракет упирается не в площадь района, а в разветвленность дорог и прочность мостов, на что СНВ-1 никак не влиял. А в предвоенный период оперативное развертывание ракет вообще не ограничивалось по площади. Для выживаемости наших мобильных пусковых установок главное - маскировка на полевых позициях, где американцы ничего не контролировали и о чем ничего не знают.
Другой вопрос, что в 90-е годы, в период развала и упадка, Россия развернула более 70 ракет «Тополь», а в следующее десятилетие небывалого экономического подъема (когда военный бюджет вырос в девять раз, а оборонный заказ - в семь) было построено менее 60 МБР «Тополь-М». Если бы за прошедшие десять лет Воткинск выпустил хотя бы 200 таких ракет, то сейчас их оснащение многозарядными головными частями позволило бы быстро нарастить количество боеголовок на 600-1000 единиц.
Это стало бы мощным сдерживанием американского «возвратного потенциала» и сильным козырем России на переговорах по новому договору. Однако в целях «сбалансированной модернизации триады» огромные средства без большого эффекта были потрачены на морскую составляющую («Борей/Булава-30»), покупку у Украины жидкостных МБР устаревшей конструкции для уязвимого шахтного базирования (РС-18) и старых бомбардировщиков. Но претензии тут не к СНВ-1, а к решениям высокого уровня начала десятилетия.
Наконец, вызывает удивление, что все нынешние критики СНВ-1, в том числе весьма высокопоставленные военные начальники, «проснулись» только теперь, после истечения его срока действия и через 8 лет после завершения всех сокращений в 2001 году. Но в ходе переговоров, при ратификации и в течение полутора десятков лет его действия ни публичных протестов, ни принципиальных рапортов об отставках что-то не наблюдалось. (А если таковые и были, то их авторы дали себя уговорить остаться на постах.)
АБСУРДНЫЕ СЕТОВАНИЯ
Между тем сейчас, задним числом, преимущества этого договора для России очевидны даже больше, чем в период его подписания. За время его действия (с декабря 1994 года) в России все сокращения проводились не из-за договорных ограничений, а вследствие полного исчерпания эксплуатационного ресурса стратегических вооружений, в том числе тяжелых ракет.
Лишь процедуры ликвидации последних должны были соответствовать требованиям СНВ-1. Конечно, ничего приятного не было в том, что американцы наблюдали за ликвидацией наших ракет. России пришлось согласиться на это, поскольку своих средств не хватало, а раз расходовались деньги американских налогоплательщиков - чиновникам из США надлежало контролировать их использование (тем более с учетом коррупции того периода). Почему-то тогда радетели престижа России не предлагали гордо отказаться и от денег заокеанской державы, и от ее наблюдателей. Ведь если бы ликвидация шла за свой счет, пришлось бы отрывать средства от разработки и развертывания новых российских стратегических ракет или от других нужд обороны.
Тем более абсурдны сетования по поводу того, что Россия не вышла из договора после 1991 года, когда обстоятельства резко изменились по сравнению с моментом его подписания. Да, обстановка действительно изменилась: был распушен СССР, 30% его стратегических ядерных сил (по боеголовкам) остались за рубежом и об их возвращении с Украиной, Казахстаном и Белоруссией при активном содействии Вашингтона договорились только в 1994 году. К этому моменту российские СЯС сами собой сократились на треть и продолжали деградировать. Распалась оборонно-промышленная кооперация, произошел общий экономический и финансовый обвал. А Соединенные Штаты без СНВ-1 могли бы без труда и дальше поддерживать 12 тысяч боезарядов и модернизировать свою ядерную триаду.
И что, на этом фоне надо было взять и выйти из договора по принципу «назло маме отморожу уши»? Если примерный паритет с Соединенными Штатами важен для России, то СНВ-1 за прошедшие 20 лет сыграл в его поддержании огромную роль, как и в обеспечении нашей возможности плотно контролировать всю американскую деятельность в этой области. А если нет - то к чему все ламентации по поводу стратегических асимметрий и дисбалансов?
Трудно избавиться от ощущения, что вдруг вспыхнувшая война против ушедшего в прошлое договора - это первые залпы «артподготовки» по новому соглашению об СНВ, которое готовится в Женеве. А заодно - и по всей внешней политике России и ее высшему военно-политическому руководству во главе с тандемом Медведев - Путин, которые стремятся к равноправному сотрудничеству с США и НАТО и к решению проблем, в том числе военно-стратегических, посредством переговоров. Ведь не кто иной, как президент Дмитрий Медведев сказал об СНВ-1: «Он сыграл историческую роль в обеспечении стратегической стабильности и безопасности, сокращении арсеналов стратегических наступательных вооружений. В результате его реализации мир стал более безопасным».
Впрочем, слава богу, в России теперь есть свобода дискуссии по всем военно-стратегическим темам и можно, не подвергая себя никакой опасности, критиковать даже высшее военно-политическое руководство. Однако и критикам СНВ-1 следовало бы наконец научиться уважать другое мнение и не причислять заведомо всех несогласных с ними к «врагам народа» и «предателям Родины».
Алексей АРБАТОВ
член-корреспондент Российской академии наук, руководитель Центра международной безопасности ИМЭМО РАН
