Международные договоры должны устранять угрозы, а не создавать их
История договорного процесса между СССР/РФ и США в сфере стратегических вооружений (СВ) заслуживает отдельного развернутого анализа, ибо вопрос все более актуален. Соединенные Штаты с большой неохотой идут на относительно равноправные соглашения по ограничению или сокращению СВ и только тогда, когда Россия обладает столь мощным потенциалом возмездия, который обеспечивает гарантированный массированный ответный удар.
Договариваются США исключительно с намерением ослабить наш потенциал до уровня, позволяющего нанести первый обезоруживающий удар или предъявить ядерный ультиматум с позиции силы.
Какая стабильность нам нужна
В совместном еще советско-американском заявлении 1990 года говорилось: "Под стратегической стабильностью понимается такое соотношение стратегических сил СССР и США, при котором отсутствует стимул для нанесения первого удара". При внешней благообразности это или прямо американская формулировка, или результат согласия прозападных горбачевских переговорщиков с предложением США. Адекватная интересам СССР/РФ и глобального мира формула должна быть иной: "Под стратегической стабильностью понимается такое соотношение стратегических сил, при котором каждая из сторон обладает потенциалом глубокого ответного удара с нанесением агрессору неприемлемого для него ущерба". К слову, сам термин "стратегическая стабильность" представляется неточным – правильнее говорить о необходимости обеспечения глобальной стабильности.
“ Вы ахнете, если будет рассекречено, какую агентуру имели ЦРУ и Госдепартамент в советских верхах ”
Верная терминология – база концепции, служащей основой верной внешней и военно-технической политики. Что это означает применительно к сфере стратегических вооружений в свете переговоров? Необходим исторически и политически верный взгляд на то, нужны ли России здесь какие-либо соглашения, и если да, то какие. И сразу надо сказать, что нашей стране имеет смысл заключать только те, которые усиливают, а не ослабляют ее безопасность, устраняют угрозы, а не создают их. На первый взгляд, сказанное банально, однако военно-политическая реальность, особенно после 1991 года, предметно свидетельствует, что не все так просто и очевидно.
В военно-техническом отношении необходима вариантная оценка того количества и качества ракетно-ядерных вооружений РФ, которые надежно обеспечивают нам потенциал сдерживания за счет глубокого ответного удара. Вариантность обусловливается тем, что эффективный потенциал при наличии и при отсутствии у США НПРО будет различаться в разы.
Здесь, правда, тоже не все просто. Адекватная оценка качественно-количественного облика СВ РФ сегодня крайне осложнена странной, мягко говоря, ситуацией, не отвечающей государственным интересам. В СССР велась пусть и недостаточно скоординированная по сравнению с масштабом задачи, но все же совместная работа аналитических структур МО, разработчиков носителей СВ и их ядерного боевого оснащения. Эта интеллектуальная кооперация сейчас разрушена, и хотя формально существуют структуры при ВПК, они реального веса не имеют. В то же время известным влиянием пользуются организации типа Института США и Канады РАН и структуры МИДа РФ, уже не раз Россию подставлявшие, достаточно вспомнить злополучный договор СНВ-2. Выходом могло бы стать создание в Генштабе ВС РФ нового Главного управления по ядерному планированию с функцией обобщения оценок и с монопольным правом определять те нижние договорные пороги, на которые Россия может соглашаться, не ослабляя внешней безопасности.
Адекватные военно-технические оценки – и только они – должны стать исходной базой любых возможных переговоров в сфере СВ. Причем ясно, что без привлечения как минимум всех членов официального ядерного клуба, стран НАТО, неофициальных ядерных держав, а также Японии такие переговоры будут профанацией идеи обеспечения стабильности. Ясно и то, что хотя остальные не должны оказаться статистами, главные роли принадлежат РФ, США и КНР, поскольку Россия и Америка имеют наиболее развитые и совершенные ракетно-ядерные вооружения, а Китай при недостаточно совершенных чисто ядерных возможностях обладает впечатляющим межконтинентальным ракетно-космическим потенциалом. Важна роль Англии, Франции и Германии. Наконец, заранее ясно, что без отказа США не на бумаге, а реального, со сворачиванием инфраструктуры НПРО ни о каких сокращениях СВ со стороны России речи быть не может. Напротив, необходимо их наращивание, прежде всего в РВСН.
В 2021 году заканчивается действие Договора СНВ-3, и уже сейчас в РФ кое-кто начинает высказывать озабоченность тем, как бы сохранить его режим, предлагается возобновить диалог, восстановить двустороннюю российско-американскую экспертную группу. Спрашивается: во имя чего?
Еще раз о СНВ-1
Первым документом, который предусматривал ограничение ядерных арсеналов СССР и США, стал Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1). Он подписан 31 июля 1991 года в Москве Михаилом Горбачевым и Джорджем Бушем, а вступил в силу через три года после развала СССР – 5 декабря 1994-го со сроком действия до 5 декабря 2009 года. Каждая из сторон брала обязательство сократить общее число баллистических ракет (БР) до 1600 единиц.
Причем вводился такой лимит на забрасываемый вес БР, что только РФ должна была сократить половину своих МБР, определяемых как тяжелые (с 308 до 154 единиц), а США не были ограничены ни в МБР, ни тем более в отношении морской системы Д-5 с БРПЛ "Трайдент-II". Предельное количество ядерных боезарядов по СНВ-1 устанавливалось в шесть тысяч единиц.
Фото: russiancouncil.ru
Как же получилось, что советское руководство подписало договор, который с полным правом можно назвать предательским? Слова министра обороны СССР маршала Дмитрия Язова: "Было такое впечатление, что я причастен к какому-то нехорошему делу. Так и хотелось сказать Горбачеву: "Если вы с моим мнением не считаетесь, если переговариваетесь с американцами за моей спиной, я в таком случае предателем быть не хочу". А потом и появился CНВ-1. Американцы протащили в нем почти все свои позиции. Уступки с нашей стороны были очевидны.
Бывший начальник штаба Ракетных войск стратегического назначения (РВСН) генерал-полковник Виктор Есин был более сдержан. На вопрос о том, как СНВ-1 восприняло командование РВСН, ответил: "Как данность. Он, конечно, не вызвал энтузиазма ни у тогдашнего главкома РВСН Максимова, ни у генералов и офицеров. Все понимали, что войска, составляющие главный компонент стратегических ядерных сил страны, будут неизбежно сокращены. К этому объективно подталкивало состояние экономики страны, которая "надорвалась" от непомерных военных расходов".
Однако здесь налицо противоречие уже в том, что сокращение РВСН отнюдь не было неизбежностью. Как раз из соображений оптимизации военных расходов (не таких уж, к слову, и непомерных) следовало в полной мере сохранять именно РВСН – наиболее значимую для нейтрализации угрозы агрессии часть Вооруженных Сил. Тем более что тогда координаты шахт советских МБР американцам известны не были.
Зато полезным и для нашего дня было сообщение генерала Есина о советском механизме выработки решений: "Тогда по вопросам переговоров о сокращении и ограничении вооружений существовала Комиссия политбюро ЦК КПСС, получившая обиходное название "Большая пятерка". Возглавлял эту комиссию секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам, а входили в нее по должности министры иностранных дел и обороны, председатели Комитета государственной безопасности и Военно-промышленной комиссии. В 1974 году для обеспечения работы "Большой пятерки" была образована межведомственная рабочая группа, составленная из представителей (экспертов) указанных выше ведомств. Эта рабочая группа получила название "Малая пятерка". Ее, как правило, возглавлял первый заместитель начальника Генерального штаба ВС СССР или же сам начальник Генштаба. К работе в "Малой пятерке" на периодической основе привлекались ученые из Академии наук СССР, генеральные и главные конструкторы оборонных КБ, руководители предприятий ОПК и научно-исследовательских институтов".
Лишь бывший начальник 4-го ЦНИИ Минобороны РФ (ведущей научной организации РВСН) генерал-майор в отставке Владимир Дворкин высоко оценил СНВ-1, заявив в 2010 году: "Договор проходил многолетнюю стадию разработки и согласования каждой статьи, меморандумов и протоколов в условиях острейших споров сторон и поисков компромиссов. Формирование позиций по всем спорным вопросам осуществлялось двумя "пятерками" – большой и малой. В эти органы входили профессионалы высочайшего уровня".
Изучение стиля русского текста СНВ-1 действительно показывает, что над ним много работали в СССР (в отличие от текста СНВ-2 – рабской кальки с английского оригинала), однако основные количественно-качественные положения СНВ-1 взвешенными не назовешь. Подлинные профессионалы-патриоты никогда не согласились бы на одностороннее 50-процентное сокращение советских тяжелых МБР, на игнорирование КРМБ и БРПЛ США и т. д. Бывший начальник Главного управления международного военного сотрудничества Минобороны генерал-полковник Леонид Ивашов проливает дополнительный свет на тогдашнюю ситуацию: "Неожиданностью для советских военных в ходе переговоров на высшем уровне по проблемам СНВ в Вашингтоне стало подключение к стратегической проблематике известного музыканта с не вполне определенным гражданством Ростроповича. Последний, не вступая в полемику по военным вопросам, акцентировал внимание на негативной роли политбюро ЦК КПСС в вопросах музыкального искусства. Активизировал свою деятельность в этот период и академик Арбатов, директор Института США и Канады АН СССР. Лейтмотив его публикаций и служебных записок таков: во имя безопасности человечества советской стороне нужно идти на уступки… В ходе переговоров сложилась парадоксальная ситуация: и Горбачев, и Яковлев, и Шеварднадзе играли по сути дела на американской стороне. И совместно против советского военного руководства"…
“ Выполнение положений Договора СНВ-1 ограничило Россию в проведении самостоятельной политики ”
Иными словами, среди тех, кто входил в "пятерки" и обсуждал положение дел, профессионалы были, однако не они влияли на принятие итоговых решений.
Об этом же сказал в 2010 году Леонид Ивашов: "Ранее никто, никакое ведомство не могло игнорировать или каким-то образом корректировать мнение Минобороны и Генштаба в вопросах ограничения и сокращения вооружений. При Горбачеве ситуация изменилась. Минобороны и Генштаб были отведены на вторые позиции. Затем начались уступки. Первой серьезной уступкой советской стороны по проблеме СНВ стала сдача американцам Красноярской загоризонтной РЛС, строящейся для ввода в систему СПРН. Станция возводилась в нарушение Договора о ПРО 1972 года. Но решение советским руководством еще до Горбачева и Шеварднадзе принималось по причине более раннего строительства Соединенными Штатами РЛС в Туле, Гренландия, что было явным нарушением того же Договора о ПРО. На претензии советской стороны они заявили, что РЛС им нужна для обеспечения безопасности и демонтировать ее не будут. Горбачев и Шеварднадзе Красноярскую РЛС сдали без сопротивления".
В свете сказанного напоминания заслуживает давнее сообщение генерал-майора Юрия Дроздова, который 12 лет возглавлял нелегальную разведку КГБ. Во время совместного ужина уже в постсоветское время с "коллегами" из спецслужб США одним из них было сказано: "Вы хорошие парни. Мы знаем, что у вас были успехи, которыми вы можете гордиться. Но пройдет время, и вы ахнете, если будет рассекречено, какую агентуру имели ЦРУ и Госдепартамент у вас наверху". Если американцы так откровенно похвастались своими "кротами" в советских верхах, то страшно себе представить, сколько их могло быть в разного рода конторах, занимавшихся "аналитикой" и тому подобным. И сколько их может быть в "экспертном сообществе" по сей день. Отношение к тем же договорам СНВ-1, -2 и -3 может быть здесь лакмусовой бумажкой.
Возвратимся к оценке генерал-майора в отставке Владимира Дворкина, относящейся к 2010 году. Он утверждал: "Интегральный ответ на все критические замечания по Договору СНВ-1 заключается в том, что с позиций того времени, когда он был подписан, это был равноценный компромисс. Поэтому его критики – это те люди, которые если что-то и понимают, то всего лишь желают как-то заявить о себе или же совершенно некомпетентны. Как, например, те высоко сидящие деятели, которые заявляют о том, что Договор СНВ-1 предательский и преступный".
Как раз это заявление ставит главную точку над i. Несмотря на все уступки, "высокопрофессиональные экспертизы" Ростроповича, одностороннее уничтожение тяжелых МБР и прочее, можно было бы согласиться с СНВ-1, если бы сохранялось то положение дел, при котором договор был подписан. Но оно ведь не сохранилось! СНВ-1 действительно разрабатывался годами, но как советско-американский договор, в геополитической и военно-политической ситуации, принципиально отличной от той, которая возникла вскоре после его подписания в 1991-м.
Военно-политические и военно-технические возможности РФ по сравнению с советскими резко ослабли. А следование положениям Договора СНВ-1 еще более ухудшало ситуацию. Необходимо было, сославшись на произошедшие изменения, выйти из Договора СНВ-1, но вместо этого он стал выполняться.
Эксперты кто?
Есть русская поговорка: "Первая рюмка – колом, вторая – соколом, остальные – мелкими пташечками". Она точно характеризует российскую линию в переговорной политике накануне 1991 года и после него. Объективно очевидным становилось следующее: чем меньше у России будет стратегических носителей и боевых блоков на них, тем более вероятным будет выход США из Договора о ПРО с последующим развертыванием НПРО. Очевидной была и цель Соединенных Штатов: создать такое соотношение сил, когда США будут способны или нанести по РФ безнаказанный первый обезоруживающий удар, или предъявить ультимативные требования по одностороннему ядерному разоружению – частичному или полному. И в этих условиях Россия соглашается на все более масштабное и фактически одностороннее уничтожение своих СЯС, выполняет СНВ-1, заключает договоры СНВ-2, о сокращении наступательных потенциалов (ДСНП), об открытом небе (ДОН), о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) и, наконец, действующий до 2021 года СНВ-3. При этом весной 2011 года Россия в соответствии с СНВ-3 обменялась с США данными о составе и местах размещения стратегических ядерных сил. То есть теперь в США известны абсолютно точные географические координаты российских ШПУ МБР, а это важно именно для агрессивного обезоруживающего удара. Причем этот обмен был сделан после того, как США вышли из Договора о ПРО, то есть тогда, когда агрессивность перспективного курса Соединенных Штатов уже не вызывала никаких сомнений у мало-мальски компетентного человека.
В связи со сказанным давно пора указать на нетерпимость дальнейшего сохранения анонимности для соотечественников персонального состава наших групп экспертов на переговорах по всем соглашениям (начиная с СНВ-1), относящимся к сфере СВ, а также совместной комиссии по соблюдению и инспекциям, делегаций на переговорах 90-х годов, относящихся к сфере ПРО. В ответ на запросы на сей счет, в том числе комитетов Государственной Думы РФ, неизменно следует отказ в информации на том основании, что она якобы секретна. Однако секретно то, что не должен знать враг, а состав советских и российских делегаций и групп экспертов, сопровождающих переговоры, противной стороне, то есть США, естественно, известен. Скрывать и далее то, что известно им, от общественности России недопустимо с любой точки зрения. Общество должно знать тех, кому страна обязана договорами, полными неувязок, односторонних уступок и несообразностей типа зачета "один стратегический тяжелый бомбардировщик – один ядерный заряд".
Что делать?
Верно осмыслив прошлое, мы сможем адекватно выстраивать будущее, в том числе в военно-политической сфере. Приверженные интересам Российского государства эксперты, анализируя существующие договоренности с США, отмечают многочисленные нарушения Соединенными Штатами Америки всей гаммы дву- и многосторонних договоров, включая СНВ-3. Что еще более существенно, объективный анализ выявляет неравноправный, опасный для России характер договоров. Подлинные профессионалы в своих рекомендациях достаточно единодушны – различия имеются лишь в степени резкости, но все отмечают недопустимость сохранения сложившегося подхода в части договоров и переговоров и вялую линию России в информационной сфере.
Можно рекомендовать, например, следующее:
- резкое усиление информационно-разъяснительной работы внутри и вне России с приданием ей активного, наступательного характера и большей конкретности, подкрепленной количественными показателями. Владимир Козин, известный российский эксперт, отмечает: убедительно подобранные цифры иногда действуют сильнее на западную аудиторию, чем многочасовые выступления, что показала, в частности, встреча в Европарламенте в ноябре 2018 года;
- отказ от сокращения стратегических вооружений в условиях развертывания и функционирования НПРО США в любой ее архитектуре. Напротив, российские СВ необходимо вновь массировать, прежде всего в составе РВСН. Нецелесообразно возобновлять процесс даже закрытых консультаций, не говоря уже о полноценных переговорах по СВ в двустороннем формате. Необходимо отказаться и от продления режима СНВ-3 при наличии НПРО США;
- не на экспертном, а на официальном государственном уровне (после соответствующей подготовительной работы по обобщению нарушений СНВ-3, ДОН и других) разъяснение мировой общественности и руководству стран, почему Россия не намерена возобновлять переговорный процесс до тех пор, пока не будет убеждена в реальной, а не показной доброй воле США и членов НАТО;
- все прерогативы в части определения возможной концептуальной военно-политической и конкретной переговорной линии России в сфере ракетно-ядерных вооружений (в случае все же подготовки и открытия таких переговоров) вернуть Генеральному штабу ВС РФ. Мнение Минобороны и Генштаба в вопросах ограничения и сокращения вооружений должно формироваться с учетом позиций всех заинтересованных ведомств и организаций, но в итоге быть не просто решающим, а окончательным. Для этого необходимо внутри ГШ ВС создать структуру, способную взвешенно, всесторонне и профессионально интегрировать различные точки зрения и определять качественно-количественный облик всех составляющих СВ – от наземных носителей до космического эшелона СПРН. Как уже сказано, такой структурой может стать новое Главное управление по ядерному планированию (ГУЯП) с правом (после консультаций с МИДом РФ) окончательно назначать предельные договорные пороги по числу и номенклатуре носителей, боезарядам и другим пунктам, обязательные для российских участников переговоров. Новое ГУ должно также при содействии и участии ученых из РАН, официально назначенных экспертов из оборонных НИИ, КБ и предприятий ОПК, НИИ и организаций Минобороны вырабатывать общие и конкретные инструкции на ведение переговоров и курировать сами переговоры наряду с МИДом РФ. Формирование персонального состава российских делегаций на переговорах и экспертных групп, а также тех или иных консультационных и прочих подобных комиссий должно происходить гласно после предварительного обсуждения в специализированных периодических изданиях. А окончательный состав определяется ГУЯП по согласованию с профильными комитетами Госдумы и МИДа РФ.
Этими рекомендациями перечень необходимых военно-политических, информационных и организационных мер и действий, естественно, не исчерпывается. Необходима интенсификация как НИОКР по ракетно-ядерным системам оружия, так и программ их быстрейшего количественного наращивания. Только в этом случае будет возможна переговорная политика, результатом которой станут соглашения, устраняющие угрозы безопасности России, а не создающие их.
Сергей Брезкун, профессор Академии военных наук
Газета "Военно-промышленный курьер", опубликовано в выпуске № 44 (807) за 12 ноября 2019 года
