Михаил Горбачев — о падении Берлинской стены, разрушении ДРСМД и об обращении к Владимиру Путину
Меньше месяца остается до знакового исторического юбилея: вечером 9 ноября 1989 года рухнул символ "железного занавеса" и холодной войны — стена, разделявшая Берлин на западную и восточную части. О том, как это событие изменило жизнь Европы, что предприняло Политбюро ЦК КПСС на следующее утро и как изменились отношения между Советским Союзом и Германией, в интервью "Известиям" рассказал экс-президент СССР Михаил Горбачев, занимавший тогда два поста — Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР. Говоря о сегодняшнем дне, Михаил Горбачев отметил две опасные тенденции — пренебрежение международным правом и милитаризацию мировой политики.
— Я считаю ядерную войну недопустимой. Только безумец может ее начать, – заявил первый и единственный президент СССР.
— В этом году исполняется 30 лет со дня падения Берлинской стены. Насколько неожиданным это событие стало для вас? Как вы узнали о происходящем в Западном и Восточном Берлине? Предлагали ли ваши министры, советники применить силу?
— Нет, неожиданностью это событие не стало. Конечно, мы не были экстрасенсами и не могли предвидеть, что простоявшая 28 лет стена перестанет существовать именно в такой-то день и в такой-то форме. Но к тому моменту уже несколько месяцев в ГДР шли массовые демонстрации под лозунгом "Мы — один народ". И разрушение стены стало шагом в движении к объединению Германии. А объединение Германии было лишь частью всеобъемлющего процесса окончания холодной войны, круто изменившего в то время жизнь Европы, да и всего мира.
Чего не только мы, но и наши западные партнеры не ожидали, так это того, что история так невероятно ускорит свой бег. И даже немцы этого не ожидали.
Летом 1989 года, когда я был с официальным визитом в ФРГ, на пресс-конференции мне и канцлеру Гельмуту Колю был задан один и тот же вопрос: обсуждали ли мы перспективу воссоединения Германии. И мы оба ответили: "Да обсуждали, но это дело отдаленного будущего". А в ноябре рухнула стена, в октябре 1990 года состоялось официально объединение Германии. Месяцем позже мы с Гельмутом Колем подписали важнейший документ — "Договор о добрососедстве и сотрудничестве между СССР и ФРГ".
Сейчас некоторые "эксперты" любят глубокомысленно порассуждать о том, кто тогда "выгадал" и кто "прогадал". Договор был взаимовыгодным! И именно поэтому его ключевые положения действуют и сегодня — уже в отношениях между ФРГ и Российской Федерацией.
Как я узнал о событиях в Берлине? Мне подробно доложили утром обо всем. Мы провели заседание политбюро. Члены политбюро заслушали информацию, обсудили ее. Было ясно, что мы, естественно, в стороне оставаться не можем, и нужно немедленно входить в контакт с руководителями обоих германских государств и действовать сообразно развитию событий. Политбюро единодушно решило, что абсолютно исключаются какие бы то ни было силовые действия. Это ответ на ваш второй вопрос — предлагал ли кто-то применить силу. К этому добавлю, что как только меня избрали генеральным секретарем — в то время это был, по сути дела, главный государственный пост в стране — я дал себе слово решительно отказаться от применения силы в политике. Товарищи-единомышленники в руководстве страны поддержали меня в этом. Наверняка были и такие, у кого чесались руки "навести порядок" при помощи танков. Но они до поры помалкивали. (Часть из них проявилась потом, в дни путча в августе 1991 года).
Строительство Берлинской стены. 31 июля 1961 года
Источник изображения: Фото: TASS/DPA/von Keussler
— Падение стены — это победа предложенных вами перестройки и нового мышления или их поражение? Каковы, на ваш взгляд, последствия этого события для мировой политики?
— Я против любых стен. Одну из своих статей я так и назвал.
Стена, рассекавшая не только Берлин, не только Германию, но и Европу и весь мир, была символом "железного занавеса", символом холодной войны. И возведена она была в 1961 году, в самый разгар холодной войны. Это вызвало тогда острый международный кризис. В Берлине, у контрольно-пропускного пункта, стояли друг против друга советские и американские танки.
Год спустя еще большим потрясением стал Карибский кризис...
Жители двух германских государств особенно болезненно ощущали на себе прямые последствия раскола. Многие семьи были разорваны на две части. Годами родители не имели возможности повидать своих взрослых детей, братья жили в разных государствах и часто не могли встретиться. У граждан ГДР, не имевших права поехать навестить родственников в Западной Германии, нарастало чувство несвободы.
Мы видели в перестройке именно прорыв к свободе для наших граждан. И мы не могли отказывать в таком же праве на свободу гражданам соседних стран, наших союзников. Раньше эти государства смотрели на СССР как на "старшего брата", от которого можно получить экономическую помощь, но которого следует "слушаться", чтобы не получить наказание за вольнодумство.
В самом начале перестройки на встрече с лидерами этих стран я сказал им: никто никого не должен "слушаться", мы товарищи и партнеры, но каждый сам принимает решения, касающиеся своей страны, и сам несет ответственность. Вряд ли все они мне тогда поверили: мол, поговорит-поговорит, а потом вернется к старому. Но мы этот принцип ни разу не нарушили.
Падение стены стало огромным шагом на пути к свободе. В этом смысле можно говорить о победе идей перестройки. И последствия падения стены, объединения Германии были для Европы и мира позитивными. В центре Европы исчез постоянный очаг напряженности. Отношения между нашей страной и Германией перешли на новый уровень во всех сферах. Мне могут возразить, что в последние годы они ухудшились. Но это уже другая история, которую нужно обсуждать отдельно.
Берлинская стена пересекает Потсдамскую площадь. 1962 год
Источник изображения: Фото: TASS/DPA/Giehr
— Если говорить о дне сегодняшнем, то какие тенденции в мировой политике наиболее опасны? С чем, на ваш взгляд, связан процесс разрушения системы международных договоров, ограничивающих вооружения, в частности, прекращение действия Договора о ракетах средней и меньшей дальности? Насколько возросла после этого угроза мировой войны?
— Сразу несколько вопросов вы задали. Опасные тенденции — они у всех на виду. Я бы выделил две. Это пренебрежение международным правом и милитаризация мировой политики.
Элементарная истина: споры и конфликты между государствами должны решаться мирным путем. Надо садиться за стол переговоров и договариваться. А что на деле? Ультиматумы, вмешательство, военные интервенции. Все это — в обход ООН. Рушатся соглашения, международные механизмы. Особенно отличаются в этом США, "лидируют", показывают дурной пример другим.
В результате возродился культ силы, угроз, оружия. Конечно, опыт прошлого нам подсказывает, что нельзя пренебрегать обороной, ее надо поддерживать на должном уровне. Но мир столкнулся с такими проблемами, для решения которых военная сила, язык угроз подходят хуже всего.
Пример Договора РСМД очень показателен. У нас на разных уровнях его любили критиковать, но вот президент США объявил о выходе из договора, и вдруг выяснилось, что этот договор — важнейшая опора стратегической стабильности. Нужны переговоры, чтобы его разрушение не привело к усугублению угрозы войны. Президент Владимир Путин предложил мораторий на размещение таких ракет. Это могло бы стать первым шагом. Но, повторяю, нужны переговоры, и прежде всего между Россией и США.
— Недавно вы призвали лауреатов Нобелевской премии мира обратиться к лидерам ядерных держав, с тем чтобы они подтвердили тезис о недопустимости ядерной войны и вернулись к переговорам о сокращении и уничтожении ядерных арсеналов. Вы допускаете, что ядерная война всё же возможна?
— Я считаю ядерную войну недопустимой. Только безумец может ее начать. Даже во время обязательных для главы государства тренировок я не нажимал на кнопку. Но пока существует ядерное оружие, ничего исключать нельзя. Случайность, технический сбой, а может быть, и ошибка человека — кто знает, что может произойти…
Я действительно написал письмо Нобелевским лауреатам, и они обратились к мировым лидерам с таким призывом. Ведь в свое время именно с нашего заявления, вместе с президентом США Рональдом Рейганом, о недопустимости ядерной войны начался процесс, благодаря которому к сегодняшнему дню демонтировано и уничтожено 85% запасов времен холодной войны.
Я слежу за прессой, вижу, что уже и некоторые наши эксперты поют дифирамбы ядерному оружию. Дескать, оно спасло мир от войны. А я отвечаю: по крайней мере однажды оно поставило мир на грань самоуничтожения. Я имею в виду Карибский кризис. Всё висело на волоске. Нельзя об этом забывать!
Разбор Берлинской стены у Бранденбургских ворот. 22 декабря 1989 года
Источник изображения: Фото: TASS/DPA/Wolfgang Eilmes
— Общаетесь ли вы с президентом России Владимиром Путиным в последние годы? Обращаются ли к вам за советом мировые лидеры?
— На мировых лидерах сейчас лежит огромная ответственность. Время, прямо скажу, тревожное. И это большой груз, в том числе человеческий, психологический. Знаю по своему опыту.
Я не хотел бы навязываться в советчики. Только в каких-то особых случаях обращаюсь к лидерам — как правило, это краткое письмо. Некоторое время назад обращался к Владимиру Путину, президенту Франции Макрону.
Я никуда не прячусь, не скрываю своего мнения. Реагирую на происходящее, высказываюсь в интервью, статьях, которые публикуются у нас и за рубежом. Иногда замечаю, что мои мысли находят отклик в словах и действиях лидеров.
Вот-вот выйдет моя новая книга "Будущее глобального мира". Она небольшая. В ней я хотел в сжатой форме рассказать о своих тревогах и надеждах. Ее уже перевели на другие языки. Может быть, она попадет на стол сегодняшним лидерам, даст им пищу для размышлений.
Вот в этом я вижу свою роль.
"Известия"