Сирийская кампания – крупнейший геополитический успех России
Постоянно используемые как в России, так и за рубежом термины "гибридная война" и "цветная революция" являются не научными, а пропагандистскими. Однако есть еще более абсурдные – "международный терроризм" и соответственно "борьба с международным терроризмом".
Терроризм, не имеющий до сих пор строгого научного определения, лишь метод. В этом все дело. Бороться надо не с методом, а с тем, кто его применяет. Под эвфемизмом "международный терроризм", как все прекрасно понимают, скрывается радикальный суннитский ислам, точнее – его салафитское (ваххабитское) течение. Существует и шиитский терроризм, но его масштабы и степень опасности совершенно несопоставимы с суннитским.
Целью борьбы должна быть идеология и ее носители, а не методы их борьбы. Тезис о том, что с идеологией бороться бесполезно, следует отвергнуть сразу: почему с нацистской идеологией бороться можно и нужно, а с ваххабитской нельзя?
Рождением дезориентирующего эвфемизма человечество обязано левым либералам, доминирующим сейчас на Западе. Их толерантность и политкорректность, то есть всяческое потакание носителям иной идентичности в ущерб традиционной, не позволяют называть вещи своими именами. Отсюда, в частности, отказ от интеграции мигрантов в Европе и полная утрата контроля над ними. Отсюда же полное попустительство пропаганде радикального ислама, в том числе через телеканал "Аль-Джазира". И отсюда же совершенно дикая ситуация, которая имеет сегодня место в странах Европы и в США – радикальные исламисты и левые либералы совместными усилиями затыкают рот умеренным мусульманам, которые аргументированно доказывают, что радикалов вообще нельзя считать мусульманами, ибо в изначальном исламе ничего подобного нет. В ответ радикалы и либералы обвиняют умеренных в исламофобии и успешно лишают их доступа к СМИ. Отсюда же работа "международных гуманитарных организаций" в Сирии в рядах боевиков-радикалов.
“ Поддержка Западом "свержения тиранов" в исламских странах стала маниакальной ”
Ситуация усугубляется поддержкой "свержения тиранов" в исламских странах, которая приняла на Западе маниакальный характер, хотя почти в ста процентах случаев после свержения тирана "освобожденным" жителям становится гораздо хуже, чем было: как раз радикальные исламисты тиранов и сменяют. Именно западные левые либералы вместо идеологического придумали социальное объяснение феномена терроризма – бедность населения, низкий уровень образования и прочее подобное. А ложное объяснение, естественно, не позволяет найти адекватное решение проблемы.
При этом западные же ученые многократно писали о том, что не только создатели и организаторы радикальных исламских группировок, но и большая часть рядовых носителей соответствующих идей – люди с уровнем образования и достатка выше среднего, и лишь определенная часть "террористической пехоты" затем уже вербуется из необразованных бедняков, коим преподносится готовая примитивизированная идеология. Более того, среди европейских мусульман доля радикалов выше, чем среди их соотечественников, живущих на исторической родине, где уровень жизни и образования заведомо ниже, чем в Европе. В ислам переходит все больше коренных европейцев, причем, как правило, неофиты оказываются крайними радикалами. Но все эти факты под леволиберальную теорию не подходят, поэтому ею игнорируются.
Средневековый Арабский халифат был в свое время самым передовым государством в мире. По уровню развития экономики, науки, медицины, по степени гуманизма и веротерпимости тогдашняя Европа арабам в подметки не годилась. Хотя дело было тысячу лет назад, в арабском и шире – исламском мире об этом очень хорошо помнят. И сравнивают с нынешним своим положением – прочное сидение на нефтегазовой "игле" (у кого она есть), высочайшая коррупция (независимо от формы государственного устройства и уровня жизни), полная научно-технологическая беспомощность по сравнению не только с Западом и Россией, но и с Восточной Азией. По-видимому, именно это историческое и цивилизационное унижение рождает известный тезис "Ислам – вот решение".
При этом он трактуется создателями тезиса крайне специфически, отсюда и методы. Что касается левого либерализма, то он используется вождями исламских радикалов в двух формах. Во-первых, подыгрывающие исламистам либералы являются типичными "полезными идиотами" (в данном случае это ленинское определение подходит идеально). Во-вторых, специфика толерантности и политкорректности в самой Европе отлично подпитывает радикальную идеологию, являясь живым и наглядным подтверждением "морального разложения Запада" на фоне "чистого ислама". Именно отсюда феномен перехода в ислам коренных европейцев, и хотя подобные случаи еще не приняли массовый характер, но уже и далеко не единичны.
Примером такого перехода стал 45-летний французский полицейский Мишель Арпон, который пять лет назад женился на мусульманке, вскоре принял ислам, а 3 октября 2019 года зарезал свою начальницу и троих коллег, после чего был убит коллегами. Возможно, он убил коллег, став радикалом, а может, и из-за конфликта с начальницей: после перехода в ислам Арпон перестал здороваться с женщинами. Сейчас французские власти яростно доказывают, что переход Арпона в ислам к его поступку никакого отношения не имеет, хотя до этого никаких проблем на работе у него не было.
Таким образом, популярные в либеральных кругах заявления типа "Давайте улучшим жизнь людей, тогда и терроризма не будет" – либо некомпетентность, либо пропаганда, либо то и другое одновременно. Радикальный ислам – это политическое и идеологическое, а не социально-экономическое явление. Именно поэтому среди радикалов так много выходцев из очень богатых аравийских монархий и европейских стран и почти нет граждан, например, совершенно нищей крайне перенаселенной Бангладеш.
Понятно, что в наибольшей степени исламский радикализм угрожает странам, в которых мусульмане составляют подавляющее большинство населения: в них радикалы могут даже захватить власть. В странах, где мусульмане составляют солидное меньшинство (это, в частности, Россия, а теперь и вся Западная Европа), такой вариант вряд ли реализуем, однако исламский терроризм может сделать жизнь людей невыносимой. В худшем варианте это приведет к власти откровенных нацистов как единственных "спасителей" от исламских радикалов или стать причиной территориального распада страны. Причем для того, чтобы развязать террористическую войну, радикалов сначала может быть совсем немного.
России это хорошо знакомо: она прошла через две чеченские войны, которые дали ей бесценный опыт борьбы с радикальным исламизмом и позволили выработать стойкий иммунитет к нему. В ходе второй войны Москве удалось отделить тех, кто боролся за национальную независимость Чечни, от исламских радикалов, которым была совершенно не нужна Чечня, а нужен "исламский халифат" сначала на Северном Кавказе, а затем в Поволжье, на Урале и в Сибири. Первые в итоге стали союзниками Москвы в борьбе против вторых. Кроме того, было осознано, что против радикалов эффективен только один метод – предельно жесткое силовое подавление, даже малейшие уступки совершенно губительны. Этот факт полностью подтверждается также израильским опытом.
Безусловно, положительным для России фактором является то, что наши мусульмане в отличие от европейских – исторические соотечественники, такие же создатели общей страны, как представители остальных этносов и конфессий. Впрочем, подобно Европе для России постепенно могут стать проблемой мусульмане пришлые, что и подтвердил теракт в питерском метро в 2017 году. Мигранты из Центральной Азии все хуже знают русский язык, а ужасная экономическая ситуация в их странах делает их той самой потенциальной "террористической пехотой". Отъезд в "Исламский халифат" в 2015 году командира таджикского ОМОНа полковника Гулмурода Халимова – это серьезный симптом. Граждане стран Центральной Азии гораздо сильнее исламизированы и радикализированы, чем коренные российские мусульмане, при этом во многих регионах именно приезжие постепенно вытесняют коренных из мусульманских приходов и берут их под свой контроль.
В настоящее время Россия достаточно устойчива к исламскому радикализму. Но ни о каком самоуспокоении здесь не может быть и речи, поскольку данная идеология экспортируется к нам из-за рубежа, а значит, борьба с ней должна вестись постоянно и неуклонно. Разумеется, особое место в этой борьбе сейчас занимает война в Сирии.
В краткосрочном плане появление в этой стране множества суннитских радикальных группировок можно было считать даже полезным для России, поскольку очень значительная часть отечественных исламских радикалов уехала в Сирию и Ирак, снизив террористическую угрозу внутри страны. Но в долгосрочном плане это стало бы для нас тяжелейшей проблемой, когда вся Сирия перешла бы под власть ваххабитов. Для радикалов внешняя экспансия – идейная обязанность как на уровне "халифата" в целом, так и для каждого его "гражданина" в личном качестве. Естественно, что главные объекты экспансии – страны полностью или частично исламские, включая Россию, а каждый отдельный исламский боевик обязан нести ваххабитскую идеологию в первую очередь в свою страну. Соответственно любые разговоры о том, что это "не наша война" или "давайте лучше займемся Кавказом, а не Сирией" – либо полная некомпетентность, либо пропаганда, как и в случае с разговорами о том, что терроризм можно победить через ликвидацию бедности. Россия, наоборот, слишком долго уклонялась от вступления в сирийскую войну, хотя необходимость этого шага была очевидна очень давно. Как в военном, так и в геополитическом плане сирийская кампания наряду с присоединением Крыма стала самым большим успехом современной России. Только очень важно не слишком заиграться в "решение проблемы политическими методами" и в переговоры с мифической "умеренной оппозицией". Умеренная оппозиция борется с властью политическими методами, а не путем отрезания голов противникам.
Впрочем, разгром радикалов на Ближнем Востоке не станет их поражением вообще, и вопрос в том, куда они пойдут дальше.
Для России, разумеется, самым опасным вариантом является Афганистан. Оттуда "халифат" немедленно двинется в Центральную Азию, которая, с точки зрения халифатовских вождей, уже сейчас входит вместе с Афганистаном в их "вилайят Хорасан". Как было сказано выше, устойчивость этого региона к идеологии радикалов на порядок, если не на два ниже, чем у России. Под угрозой окажется даже Казахстан, где в последние годы также происходит заметная активизация радикалов ("Спящий джихад"). Понимая это, Москва уже сейчас начинает искать контакты с талибами, которые идеологически почти не отличаются от "халифата", но находятся с ним в состоянии жестокой "внутривидовой конкуренции" и при этом не имеют особого желания вести экспансию за пределы Афганистана ("Москва и Пекин поставили на "Талибан"). Поэтому нам приходится выбирать меньшее из зол, чтобы потом не пришлось вести войну в Центральной Азии, гораздо более кровавую и жестокую, чем сейчас в Сирии. Определенной гарантией от худшего варианта развития событий в этом регионе является Иран, который выполняет роль жесткого барьера против экспансии радикальных суннитов на восток.
Если же радикалы пойдут в Африку, что в значительной степени уже происходит, для нас это стало бы гораздо более благоприятным вариантом. Потому что оттуда под ударом окажется уже не Россия, а Европа, спасать которую мы совершенно не обязаны. И не надо демагогии насчет "общей угрозы": в идеологическом плане для нынешней Европы угроза – мы, а не исламские радикалы. Ситуация может измениться, если европейцы найдут в себе силы привести наконец к власти нормальных правых (тех, на кого сейчас левые либералы навесили ярлык "крайне правые"). А пока этого нет, ни в коем случае не надо навязываться Европе в союзники. Пусть сама решает ею же порожденные проблемы.
Александр Храмчихин, заместитель директора Института политического и военного анализа
Газета "Военно-промышленный курьер", опубликовано в выпуске № 40 (803) за 15 октября 2019 года