Что в действительности скрывается под мирными инициативами Дональда Трампа
Некоторые шаги и действия США за последние по крайней мере 10 лет на фоне достаточно жесткой и агрессивной риторики заставляют задуматься о том, что не только у них, но и в мире в целом происходит некое переосмысление взглядов на ведение войн.
БИЗНЕСМЕН ОТ ПОЛИТИКИ
Вашингтон худо-бедно, но выводит свои войска из Сирии, оставляя там себе небольшие и не способные воевать самостоятельно вкрапления. Трамп, безусловно, держит курс на уход из Ирака, полагая само вторжение непродуктивным. Аналогичные идеи витают и вокруг Афганистана, где военное присутствие сокращается до минимума.
Экономические выкладки все чаще ставятся во главу угла военных кампаний. По подсчетам, на войну в Ираке США израсходовали порядка 1,7 трлн долл. плюс более 400 млрд – на дотации военным. В Афганистане затраты также превысили 1 трлн долл. А результат?
Косвенное участие США в афганской войне против СССР привело к росту неподвластного им исламского фундаментализма. Вторжение в Ирак погрузило эту страну в состояние хаоса, годы смертельной жестокости, и породило террористические группировки, привело к гибели более миллиона самих иракцев. Это не моя оценка, это одна из последних оценок американского эксперта.
Иными словами, все эти намерения можно было бы отнести к Дональду Трампу – бизнесмену от политики, безусловно, умеющему считать деньги, если бы не одно "но".
Процесс этот начался еще в бытность его предшественника. Барак Обама оказался сравнительно сдержанным в вопросах военного вмешательства в конфликтные ситуации в мире, если не считать вооруженной борьбы с террористами (по сути, частично с режимом Б. Асада в Сирии). "Не устоял" Обама лишь один раз в марте 2011 года, когда потребовалось уничтожить одиозного для Америки ливийского лидера – полковника Каддафи. Тогда американская авиация и корабли от души неделю утюжили позиции лояльных режиму войск, затратив на это всего-навсего 1 млрд долл. И это делалось из-за отсутствия уверенности в том, что их партнер Николя Саркози доведет ситуацию до ума самостоятельно. При этом американский президент напомнил своим демократическим оппонентам свое высказывание от 16 сентября 2015 года, когда с американской помощью был сметен ливийский лидер, а помощь вооруженной сирийской оппозиции шла вовсю: "Я говорю вам громко и четко: вы дестабилизируете Ближний Восток!"
Если продолжать эту тему, то в начале с.г. США, сосредоточив на территории Колумбии около 5 тыс. своих военнослужащих, тем не менее не вмешались в ход противостояния в Венесуэле, хотя многие политики в Вашингтоне и испытывали подобное желание – разделаться с неугодным им Николасом Мадуро. По ходу развития венесуэльского кризиса вообще возникает странное ощущение: США хотят от России и от мирового сообщества в целом, чтобы их убедили не вмешиваться в венесуэльское противостояние путем смены власти – война в джунглях Вашингтону кажется обременительной.
И наконец, вскоре Трамп удивил всех неожиданным предложением как России, так и Китаю начать сокращение ядерных сил, сказав буквально следующее: "Как вы знаете, Китай тратит много денег на вооруженные силы, так же как и мы, и Россия, и эти три страны, я думаю, могли бы вместе остановить эти расходы и потратиться на что-то более полезное для долгосрочного мира. Думаю, было бы намного лучше, если бы мы объединились и не производили это оружие".
США потребовали также от своих союзников увеличить расходы на оборону, по крайней мере довести их до оговоренных ранее 2% от бюджета. В американском политическом истеблишменте бытует мнение, что европейцы неоправданно мало вкладывают в обеспечение безопасности, уповая на то, что это им обеспечат американцы. А излишние военные расходы сужают возможности США соперничать со своим главным конкурентом, каковым является на данный момент Китай, который уклоняется от военного соперничества с Вашингтоном, канализируя средства в развитие экономики, а в военной сфере предлагая ему соперничать с Россией.
НОВЫЕ РЕАЛИИ
Сложно и, возможно, преждевременно называть американского президента апологетом мира и стабильности, тем не менее определенная тенденция начинает вырисовываться, когда самое динамичное и агрессивное государство мира последних 65 лет пытается если не зачехлить свой меч, то по крайней мере не размахивать им столь открыто. Традиционные державы в лице Франции и Великобритании, похоже, выпадают из списка держав, способных не только вести самостоятельную войну за пределами метрополии даже против малых стран, не говоря уже о средних, но и проецировать военную силу без помощи и участия США. Они и финансово ее не потянут. Лондон в последний раз совершил самостоятельную акцию на Фолклендах (Мальдивах) аж в далеком 1982 году, а Франция ограничивается разовыми действиями спецбатальона в своих бывших колониях в Африке.
Нельзя не отметить, что за последнее время меняются и сами представления о том, какие цели можно достичь традиционной войной, поскольку у любой войны существуют явные и скрытые побудительные мотивы. Вопрос касается также целей "современных завоевателей". В свое время Александр Великий двинул свою знаменитую фалангу на восток, чтобы, согласно тогдашней теории, занять плодородный слой земли – ойкумену. Гитлер, начав войну на востоке, намеревался, покорив Россию, сделать всех немецких солдат латифундистами, использовать ее людскую рабочую силу и природные ресурсы для германской индустрии. Иракский диктатор Саддам Хусейн, начиная войну с Ираном, преследовал цель отторгнуть от него населенные этническими арабами богатые нефтяные земли.
Сейчас, по крайней мере среди ведущих государств мира, не отмечается государственных идеологий, нацеленных на экспансию путем покорения чужих территорий, в то время как нет ничейной земли и вся планета поделена на разные государства. Достаточно нелепой выглядит идея захвата крупной державой, скажем, африканской или азиатской страны, чтобы посадить там своих помещиков: иракский опыт захвата части территории Ирана и государства Кувейт выглядит поучительно провальным, а природные ресурсы другого государства можно эксплуатировать с помощью существующих финансово-экономических, технологических, арендных и иных механизмов, не прибегая к войне и вооруженному насилию.
Все более актуализируется и человеческий фактор: западные страны, где или очень низкая рождаемость, или и вовсе сокращается численность населения, очень настороженно относятся к гибели своих военных на поле боя, что ранее было особенно характерно для Израиля. И 7 тыс. американцев, погибших в пустынях Ирака и Афганистана, – очень большая цена даже для такой большой страны, как США. В европейских странах еще с большей опаской относятся к возможным людским потерям.
Есть еще одна проблема, парадоксально, но ставящая экономизм впереди военных соображений. Это все возрастающая технологизация и, соответственно, стоимость современных вооружений. Так, если в начале 1980-х годов в среднем один танк М-1А "Абрамс" стоил около 2 млн долл., то к сегодняшнему дню стоимость его приблизилась к 9 млн. Можно даже не говорить о стоимости американской передовой мысли – самолета F-35, который обходится в десятки миллионов долларов. Но не меньшие деньги идут на подготовку овладевающих этой техникой специалистов, на систему их обслуживания. Сегодня потеря Соединенными Штатами 86 (по их версии) и 320 (по нашей) боевых самолетов в ходе корейской войны 1950–1953 годов представляется немыслимой с экономической точки зрения. То же самое можно отнести и к Сухопутным войскам США, где на экипировку современного солдата требуется до 70 тыс. долл.
В своем классическом труде "Подъем и падение сверхдержав" Пол Кеннеди связывает падения держав с войной, истощающей людские и финансовые ресурсы государства, порождающей внутреннее напряжение. В самом деле, государство, ведущее даже локальную затяжную войну, испытывает серьезные социально-экономические издержки, а общество все чаще задается вопросом: а ради чего все это делается? И не находит со стороны правителей адекватного ответа. Автор бестселлера также считает, что излишнее вкладывание средств в оборону делает державу менее способной к экономической конкуренции и опять же ослабляет ее.
ГИБРИДИЗАЦИЯ ВОЙНЫ
Войну никто не отменял и никто не отменит вплоть, видимо, до конца истории. Поэтому вместо традиционной на авансцену все больше выходит гибридная война, которой дано немало определений, а если их суммировать, то она представляет собой определенный набор политических, дипломатических, военных, полувоенных, технических и иных действий, призванных разрушить прежде всего политическую и административную систему государства-объекта, дестабилизировать внутреннюю обстановку, расчленить его на анклавы и т.д. К ней относятся и войны чужими руками, и использование партизанских и полупартизанских действий, и кибервойны – список механизмов, используемых в разных пропорциях и с разной степенью интенсивности, может быть продолжителен.
Она выглядит не такой затратной, не такой морально обременительной в глазах собственного общества, тем более что часть расходов на нее проходит или по иным статьям, или под завесой тайных операций. Поэтому от участия в ней всегда можно отмежеваться. Она не ведет к многочисленным прямым жертвам личного состава собственных вооруженных сил. Сирия – это не только пример современной гибридной войны, но и ее апофеоз. Учитывая разный набор средств гибридной войны, к ней можно смело отнести события на Украине, в Донбассе, в ряде других уголков мира, включая противоборство Запада с Ираном. Частью гибридная война ведется и против России. Переориентация на гибридную войну вовсе не исключает и традиционных военных действий со стороны государства-агрессора, однако их значение все равно минимизируется. Вряд ли мы можем ожидать новых войн, сравнимых по масштабу с корейской или вьетнамской, но вот краткосрочные операции по типу ливийской вполне удобоваримы.
Однако если вникнуть, то и обосновать сравнительную "дешевизну" гибридной войны не так просто, поскольку она, помимо чисто военных, включает задействование информационных, финансово-экономических, научно-технических мер и ресурсов. Здесь единственное явное преимущество – это то, что затрудняются подобные, тоже немалые, расходы.
С другой стороны, как гибридная война, так и составная ее часть в виде войны чужими руками имеют свои серьезные недостатки, а именно: ведущий ее никогда не может быть уверен в лояльности манипулируемых им военных формирований, в совпадении взаимных целей и решаемых задач, равно как и в конечном результате таких действий. Кроме того, в подобных ситуациях часто наблюдается откровенный обман организатора или спонсора гибридной войны и задействование целой системы приписок и очковтирательства. Есть у гибридной войны и такой минус – это неопределенность с конечными результатами кампании, а также с ее временными рамками.
Вопрос общей стоимости гибридной войны весьма немаловажен. В какую сумму, например, обходилась гибридная война США в Сирии? Согласно данным американской печати, в 2017 году на войну в Сирии было потрачено порядка 14 млрд долл., в 2018 году – 12 млрд, а на текущий планируется 15,3 млрд. Но эти средства проходят как "военные расходы", о невоенных – политических и иных – остается только догадываться. Так, например, непросто подсчитать, сколько денег недополучат производители от нарушения поставок сырья, разного рода санкций, какое дополнительное бремя ляжет на потребителей продукции.
Иными словами, ведение гибридной войны требует привлечения значительных невоенных ресурсов государства, в частности тех же самых пропагандистских, медийных, политико-дипломатических, вести ее может только сильное государство, а на данный момент таковым в полной мере являются лишь Соединенные Штаты. Что же касается вооруженных конфликтов между средними и малыми государствами планеты, то их, по всей видимости, не избежать, они в большей степени будут вестись с использованием традиционных средств – вооруженных сил, повстанческих армий и пр. Но от крупных государств, чьи интересы там будут сталкиваться, во многом будет зависеть их масштабность и исход, а также степень их прямой заинтересованности и возможной гибридной вовлеченности.
Понятно, что экономизм во внешней политике далеко не абсолютен. Речь идет отнюдь не об отмене традиционных войн, что в принципе было бы желательно, а об их постепенном оттирании на обочину. Конечно, остаются еще государства, которые не могут в значительной степени использовать потенциалы гибридной войны, и которые будут стремиться решить возникающие между ними споры посредством чисто военной силы. Поводы могут быть самыми разными. Если природные ресурсы в виде полезных ископаемых в основном исследованы, то никак нельзя исключать иные противоборства, в частности из-за водных или лесных ресурсов, да и преодолеть привычки и стереотипы не так просто.
Возникает и еще один вопрос: как противостоять гибридной войне, поскольку она воздействует на государство разнонаправленно, но всегда – на его общественное мнение. Обуздание коррупции – одно из средств этого противостояния, поскольку коррупционеры продажны и по сути составляют пятую колонну, действуя в интересах противника.
Трамп, следуя выводам Пола Кеннеди, старается вернуть Америке экономическую мощь, восстановить пошатнувшееся было влияние через военные ограничения, а потом уже действовать по обстоятельствам. Посмотрим, как у него это получится.
Александр Фролов
Александр Владимирович Фролов – ведущий научный сотрудник ИМЭМО РАН, доктор политических наук.