Государственный секретарь Союза России и Белоруссии Павел Бородин заявил на днях, что в начале ноября будет подписано соглашение о создании объединенной системы ПВО России и Белоруссии.
Сейчас уже невозможно припомнить, сколько раз анонсировалось ее создание "вот-вот, прямо завтра". Но системы нет до сих пор, хотя совершенно непонятно, что мешает ее построить? Техника одинаковая, люди готовились в одних и тех же вузах, языкового барьера нет, даже уставы одинаковые. Да и внешнеполитического напряжения это создать не должно, ведь ПВО - вещь оборонительная по определению. Если НАТО не планирует совершить агрессию против Белоруссии и/или России, то и напрягаться по поводу их ПВО незачем (кстати, НАТО никогда и не напрягалась по данному поводу). Тем не менее объединенной системы до сих пор нет. И, прямо надо сказать, не факт, что будет сейчас. Павел Бородин нередко склонен выдавать желаемое за действительное. Возможно, должность обязывает. По сути, он руководит тем, чего нет (или по крайней мере почти нет), поэтому ему хочется, чтобы оно хоть немного, но было.
Торможение военного сотрудничества России и Белоруссии, по-видимому, в значительной степени объясняется именно тем, что строительство союза практически заморожено в политическом плане. Вооруженные силы - инструмент политики, поэтому военное сотрудничество не может опережать политическое, это противоречит здравому смыслу. Если руководители стран не вполне уверены в том, что они друг другу союзники, то как они могут строить объединенные (хотя бы частично) ВС? А политические перспективы союза остаются очень туманными. Александр Лукашенко не готов поступиться независимостью своей страны. Не потому, наверное, что он так ее ценит, а потому, что у него нет шансов возглавить единое государство (в 90-е он считал это реальностью, хотя на самом деле это и тогда было иллюзией). А вариант равноправного сотрудничества стран, потенциалы которых совершенно несопоставимы, не устраивает уже Россию, она в этом варианте становится чистым донором, коим, собственно, и была все 90-е и большую часть "нулевых".
Лукашенко мог бы начать сближаться с Москвой под давлением со стороны Запада, но сейчас особого обострения отношений как раз не наблюдается, наоборот, Запад начал даже замечать какой-то прогресс в деле внутренней демократизации белорусской политики. А из Минска, в свою очередь, раздаются заявления о сближении с Западом. В этой ситуации укреплять ПВО необязательно.
Возможно, укрепить ПВО хочет как раз Москва, всерьез поверившая в то, что начинается холодная война, а НАТО готовит по нам коварный удар. Учитывая то, какую роль играют средства воздушного нападения в современной войне, особенно для западных ВС, укрепление ПВО становится действительно важнейшей задачей. Какое отношение имеют такие опасения к реальной действительности - тема отдельная. Но вполне вероятно, что именно Россия выступает сейчас инициатором форсированного подписания соглашения.
Кроме того, Москва очень хочет, чтобы Минск признал Абхазию и Южную Осетию. Нынешняя ситуация, когда кроме самой России бывшие грузинские автономии признало лишь Никарагуа, является для Москвы крайне неприятной. В первую очередь она, конечно, ожидала поддержки от союзников по ОДКБ, особенно, разумеется, от Белоруссии. То, что поддержки до сих пор нет (есть некие политические заявления, но нет главного - официального признания Цхинвала и Сухуми), воспринимается в Кремле очень болезненно.
Возможно, Москва хочет получить от Минска "в одном пакете" ПВО и признание Абхазии и Южной Осетии. Само собой, платить за это придется возвращением к внутренним российским ценам на энергоносители для Белоруссии. Целесообразно ли это в условиях углубляющегося экономического кризиса - вопрос риторический.
Впрочем, вполне вероятно, что никакой объединенной ПВО как не было, так и не будет.
Александр Храмчихин