Директор по международному сотрудничеству и региональной политике «Ростеха» Виктор Кладов, возглавлявший делегацию «Ростеха» и «Рособоронэкспорта» на Международной авиакосмической и военно-морской выставке LIMA 2017 в Малайзии, в интервью RNS рассказал о перспективах поставок вооружений на Филиппины, интересе Турции к С-400 и готовности Европы к полномасштабному возобновлению военно-технического сотрудничества с Россией.
Как меняется география поставок продукции военного назначения по линии «Рособоронэкпорта» и «Ростеха» в последние годы?
География поставок с одной стороны остается и прежней, с другой стороны — меняется. Под воздействием различных факторов — геополитических, политических, экономических и технологических. Цикл перевооружения армии сегодня составляет, как правило, 15–20 лет. И когда какая-то страна выполнила свою задачу по перевооружению, то у другой, наоборот, приходит время заменить какие-то системы на новые. Поэтому сначала одна страна лидирует по объемам закупок нашего вооружения, потом другая. Но если говорить в целом, то страны Ближнего Востока, Северной Африки, Центральной Азии, Индия, Китай, страны Юго-Восточной Азии — это наши традиционные рынки и партнеры.
«Раньше наши американские партнеры просто не позволяли Филиппинам с нами разговаривать, теперь ситуация изменилась»
Также Латинская Америка является для нас одним из приоритетных направлений, где мы реализуем ряд проектов. Африканские страны — растущий рынок, где у нас хорошие перспективы.
Каков портфель заказов «Ростеха» и «Рособоронэкспорта»? Как он меняется?
Наш портфель заказов в последние годы стабильно несколько растет. Сейчас он составляет примерно $45 млрд. Это гарантирует загруженность наших предприятий как минимум на три года вперед. Эти данные получаются исходя из того, что среднегодовой объем экспорта продукции военного назначения составляет $15 млрд, в том числе по линии «Рособоронэкспорта» более $13 млрд. Очевидно, мы не можем позволить себе три года не заключать новые контракты. Они обязательно будут. Но те заказы, которые мы уже имеем, — это такая стабильная подушка безопасности для российского ВПК.
Бывает, кстати, ряд случаев, когда заказчики выстраиваются в очередь за той или иной нашей техникой, поскольку заявки превышают производственные возможности.
Вы сказали, что лидеры среди покупателей нашего оружия периодически меняются. Сегодня на какие из них приходится основной объем заказов?
Мы традиционно сотрудничаем с Китаем, Индией, с целым рядом стран Ближнего Востока. Трудно кого-то выделить. У нас есть партнеры среди стран Магриба — Северной Африки. Очень активно развивается сотрудничество с Индонезией. Это страна, в которой наблюдается динамичный экономический рост. Она прилагает усилия для модернизации своей армии.
Я вижу неплохие перспективы для нас на новых рынках, к примеру, на Филиппинах. Хорошо развивается сотрудничество с Таиландом.
Какие виды российского оружия сегодня наиболее востребованы в мире?
Примерно 40% приходится на авиационную технику: самолеты и вертолеты. Затем примерно в равных долях идут средства противовоздушной обороны, военно-морская и сухопутная техника. Год на год не приходится, и пропорции могут меняться в зависимости от контрактов.
«Ростех» анонсировал переход в сфере военно-технического сотрудничества от поставки готовой продукции к реализации совместных проектов в области разработки и производства вооружения и военной техники. В этой связи два вопроса: это долгосрочный тренд? И еще: к какой глубине передачи технологий «Ростех» готов?
Очень хороший вопрос. Моя личная точка зрения — этот тренд определяет весь 21-й век. От простых способов сотрудничества, от «железа» все движутся к софту, технологиям. Это технологический аргумент в пользу такого тренда. Есть и политический аспект: нации от простой сделки — «купил-продал» — ищут технологические возможности организовать производство у себя в стране. Зачастую это не просто вопрос престижа, но вопрос национальной безопасности.
Возьмите, к примеру, Индонезию. 12 тысяч островов. В случае серьезного конфликта, сколько придется ждать боеприпасов или запчастей, пока они пароходами или самолетами с материка придут в тот или иной регион страны? Месяц? Два? За это время конфликт может и завершиться.
Поэтому Индонезия прилагает усилия, чтобы получить технологии для ремонта, производства запчастей и компонентов военной техники на своей территории. И более того, для страны это стало фокусом политики импорта. Если Индонезия закупает что-то, то в качестве офсета предлагает передать ее производителям технологии обслуживания, ремонта, а также производства расходных материалов и компонентов.
Я привел эту страну в качестве примера, на самом деле так поступают абсолютно все. Любая страна, начиная от Индии, Китая на Востоке, и заканчивая самыми западными нашими партнерами в Латинской Америке, выдвигает на первый план технологическое партнерство. Соответственно, «Ростех» идет в ногу со временем, и мы готовы предлагать технологии, которые нужны нашим заказчикам.
К примеру, два года назад премьер-министр Индии посетил на выставке в Бангалоре российскую экспозицию. Я его встречал как глава делегации и вместе со мной Александр Михеев, который тогда возглавлял «Вертолеты России», а сегодня — «Рособоронэкспорт». Только назначенный руководитель индийского правительства тогда сказал нам: когда же, наконец, мы с вами будет работать по программе «Make in India» (провозглашенный Индией курс на локализацию военного и гражданского высокотехнологичного производства в стране. — RNS)? На что мы ему сказали, что Россия в вопросах российско-индийского военно-технического сотрудничества уже 20 лет идет путем «Make in India». Начиная с передачи лицензии на производство истребителей Су-30МКИ, организации СП BrahMos Aerospace и заканчивая лицензионной программой производства танков Т-90С, мы давно идем этим путем и понимаем его неизбежность.
Дальше я перехожу ко второй части вашего вопроса: какая глубина в передаче технологий возможна и приемлема? Здесь очень сложно ответить однозначно. Тут надо двигаться «case by case basis» — от конкретной ситуации к конкретной ситуации.
Какие есть лимиты наших возможностей и желания? Первое — это возможность наших партнеров освоить эти технологии. Определенные технологии невозможны без соответствующего уровня развития науки и промышленности в целом. Они влекут за собой технологическую переоснастку и даже смену технологического уклада. То есть мы говорим, в принципе трансфер технологий возможен, но для этого вы должны построить определенные заводы. И тогда заказчик понимает, что, наверное, игра не стоит свеч.
Второе ограничение связано с масштабом экономики. Если в стране, например, 16 российских самолетов, то есть эскадрилья, то это одно. Если 160 самолетов — другое. Для 16 самолетов нет смысла что-то строить. Запчасти и обслуживание будут «золотыми». Когда самолетов 160–200 уже возникает целесообразность в строительстве технических сервисных центров, создании в стране-заказчике производства компонентов.
Каждый раз бизнес считает деньги: что выгоднее делать вовне? Что выгоднее ввозить в страну? Какие технологии можно перенимать, а какие пока не нужно? Это считают технологи, инженеры, финансисты, экономисты. Это вопрос конкретных бизнес-переговоров и решений.
Вот, скажем, мы сейчас с индийской стороной рассматриваем вопрос совместного производства вертолетов Ка-226Т. У нас есть российская сторона — две дочерние структуры «Ростеха» («Рособоронэкспорт» и «Вертолеты России») — и индийская сторона — государственная корпорация HAL. В межправсоглашении прописано, что HAL будет нанимать субподрядчиков. Сейчас все эти компании нас буквально атакуют предложениями. Мы готовы рассматривать всех, решение будет приниматься на совете директоров. Но сначала им нужно выстроить бизнес-отношения с HAL, чтобы HAL поручил компании производить, к примеру, композиты, какое-то оборудование, средства связи и т. д. Так выстраиваются производственные цепочки и кооперация.
Если в двух словах отвечать на ваш вопрос, то мы готовы и психологически, и технологически, и организационно, и законодательно к индустриальному партнерству. И мы готовы идти настолько далеко, насколько готов наш заказчик.
«Рособоронэкспорт» объявил, что на страны Азиатско-Тихоокеанского региона приходится почти 45% его поставок. Сохранится ли такое положение в обозримой перспективе? Насколько перспективен этот регион?
Думаю, этот регион будет занимать стабильно большую долю в наших глобальных поставках и сотрудничестве. Она не может уменьшаться , потому что в этот регион входят наши самые большие традиционные партнеры. Потом есть страны, которые вроде бы никогда с Россией не сотрудничали, а сейчас буквально стучатся в дверь. Например, Филиппины.
Президент этой страны известен своей резкой критикой США и заявлениями о готовности купить в России оружие вместо американского. Насколько это реально?
Мы ориентируемся в таких случаях только на бизнес, соблюдая при этом все мировые соглашения. Раньше наши американские партнеры просто не позволяли Филиппинам с нами разговаривать. Хотя эта страна неоднократно проявляла интерес и к нашей авиационной технике, и военно-морской, и к стрелковому оружию. И всегда они говорили: да, нам это интересно, но «дядюшка Сэм» не велит. Теперь ситуация изменилась: они не боятся открыто демонстрировать интерес к нашей технике, и, соответственно, мы делаем предложения.
Это потенциальное сотрудничество не направлено против какой-то третьей страны. Чистый бизнес. Филиппины как рынок нам интересны.
В последнее время у нас опять заговорили о Турции как о возможном партнере в сфере ВТС. Но мы и раньше годами обсуждали с ней возможность поставки вертолетов Ка-50, зенитной системы «Антей-2500». Однако тогда это ничем не кончилось. Сейчас есть надежда на результат?
Думаю, ситуация меняется. Сама жизнь стимулирует наших турецких партнеров к более активному сотрудничеству с Россией. Так что контракты вполне возможны. Думаю, возобновиться интерес к нашим вертолетам, бронетанковой технике. Известно, что они присматривались к нашим бронетранспортерам и боевым машинам пехоты в свое время. И особенно такой интерес возможен к нашей технике ПВО.
Турция обратилась к России по поводу зенитной ракетной системы большой дальности С-400. В нынешней ситуации, которая складывается на Ближнем Востоке, особенно при наличии общих вызовов и угроз, какой является запрещенная в России террористическая организация ИГ, в условиях того хаоса, который террористы учинили в Ираке, Сирии, этот интерес, думаю, носит предметный характер.
Как бы охарактеризовали потенциал сотрудничества с Ираном?
В двусторонних отношениях у нас с Ираном нет никаких проблем. Иран — наш сосед, у нас общее море. Мы имеем массу проектов, но есть международный режим санкций ООН в отношении Ирана, который мы не можем нарушать. Россия как правовая страна, которая относится с уважением к международному праву, действует строго в режиме международных санкций. Мы категорические противники односторонних санкций, когда какая-то страна или группа стран пытаются навязывать свою волю другим странам. Как, например, поступает ЕС в отношении России. Мы считаем, это неправовой подход. А санкции Совбеза ООН — это общепризнанные решения. Против Ирана до сих пор действуют санкции ООН. Иранский ядерный вопрос благополучно разрешили путем многолетних переговоров в Женеве. Подписано соглашение, которое закрепляет, что Иран прекращает свою ядерную программу в обмен на снятие санкций. Снятие санкций на экспорт нефти произошло моментально. Что касается продукции военного назначения, то там очень четко прописан 5-летний период, в течение которого Ирану запрещено приобретать, а другим странам продавать ему наступательное вооружение. Это является некоторым ограничением в нашем сотрудничестве. Но только в сфере ВТС.
Одним из крупнейших проектов, которые реализует наша дочерняя структура «Технопромэкспорт», является строительство в Иране ТЭС мощностью 1400 МВт, которая включает четыре энергоблока по 350 МВт каждый. ТЭС комплектуется нашим современным оборудованием.
Россия предоставила экспортный кредит в размере 1,2 млрд.евро, а это 85% от стоимости станции. Оставшиеся 15% финансируются Ираном самостоятельно. Контракт предполагает расширение границ проекта и включение в него системы очистки уходящих газов и опреснительной установки для водоснабжения пресной водой населения ближайших населенных пунктов.
Есть контракты по линии Объединенной двигателестроительной корпорации по поставке газотурбинных установок. Есть контракты по линии КАМАЗа. Есть предложения по сборочному производству ВАЗовской продукции в Иране. «Вертолеты России» ведут переговоры по оборудованию в Иране вертолетного сервисного центра — в стране большое количество вертолетов, которые нуждаются в модернизации и ремонте. Мы предлагаем санитарный медицинский вертолет для иранского отделения Общества Красного Полумесяца. У нас есть совместные проекты в области фармакологии и медицины, в том числе по производству медицинских препаратов. Проект реализуют Национальная иммунологическая компания «Ростеха» («Нацимбио») и иранские производители фармацевтики. Есть планы в области IT-производства, геологоразведки и добычи руды в Иране. То есть у нас масштаб сотрудничества с Ираном гораздо больше, чем кажется.
Неправильно говорить только, например, о контракте на С-300. Тем более, что мы урегулировали эту проблему. С-300 — система оборонительная. Это не наступательное оружие. Оно не находится под санкциями ООН. Соответственно, мы завершили выполнение контракта, который когда-то был подписан.
В советское время мы многим странам поставляли оружие в долг. Например, Мозамбику, Анголе. Но потом эти долги нам на отдали и пришлось их прощать. Мы сделали выводы? Не придется опять кому-то прощать долги?
Вопрос интересный. Как, например, работать в странах Африки, которые находятся на подъеме, которые ментально привязаны к нашей технике, потому что буквально 100% руководящего состава их вооруженных сил окончили наши военные училища, академии? Армии этих стран, как правило, до сих пор эксплуатируют советскую военную технику, которая за 30–40 лет, естественно, устарела и нуждается в запчастях, модернизации. Вы назвали две страны, но есть еще десятка два стран, которые находятся в подобном положении.
Проблема есть, в том числе для нас, как производителей и поставщиков. Мы ищем новые возможности, новые финансовые инструменты. Существуют структуры по поддержке высокотехнологичного экспорта. То есть, появились финансовые инструменты у государства, которое может предоставлять финансовые услуги по цене ниже рынка, что очень важно. Государство же берет на себя часть нагрузки с тем, чтобы снизить кредитный процент и т. д. Все это в совокупности является коммерческой составляющей. Есть еще и государственная поддержка: предоставление госкредитов.
Можно сказать, что мы поступаем не так безрассудно, чтобы не накопить десятки миллиардов долларов невозвратных долгов?
Нет, кредитная поддержка бизнеса не является формой благотворительности. Предоставление какой-то техники заведомо безвозвратно — это дарение. Но это не нынешний день, и мы не благотворительная организация. Мы госкорпорация по содействию разработке, производству и продвижению на внешние рынки высокотехнологичной промышленной продукции, в том числе оборонной. Из названия и миссии корпорации следует задача, которая поставлена президентом. Это всегда коммерческий проект. А под коммерческий проект мы привлекаем самые различные инструменты, в том числе схемы кредитования.
Полностью ли прекращены после введения западных антироссийских санкций контакты «Ростеха» с европейскими партнерами в сфере военно-технического сотрудничества? Если да, то возможен ли ренессанс в этом сегменте?
Наши контакты полностью не прекращены. Я бы не хотел называть европейские компании (чтобы их не подвести), но они наши частые гости. Они приезжают, заверяют нас в преданности идеям партнерства и хотят работать с нами. Для них российский рынок — это грандиозный рынок сам по себе. К тому же они понимают, что как комплектаторы второго-третьего уровня на наших платформах — авиационных, корабельных — они могут осваивать Азиатско-Тихоокеанские рынки. Поэтому ни о каком прекращении сотрудничества речи не идет. Другое дело, что в Европе бизнес связан политикой. Они честно говорят: да, мы хотим работать, но есть политические решения, которые мы обязаны исполнять.
Что делают западные компании. Во-первых, они стоят в, так сказать, stand-by режиме. Они говорят: мы в полной готовности в любой момент возобновить сотрудничество. И, во-вторых, они ищут те ниши, где можно работать даже в нынешнем режиме. Это гражданская высокотехнологичная продукция. Допустим, под военно-технический контракт они не могут поставлять какие-то комплектующие, но для гражданской продукции такие поставки возможны.
У нас 20 крупных совместных предприятий с западными корпорациями. И все успешно работают.
Другое дело, скажем, у нас был проект совместного бронетранспортера с итальянской Iveko. Из-за санкций проект закрыли. Кто пострадал? Iveko, не мы.
Итальянская «Элеттроника» очень хочет сотрудничать. Я могу только сказать: разговаривайте с вашими политиками. Из-за этого компания не может развивать свой бизнес. «Элеттроника» производит системы радиоэлектронной борьбы. Они все шли на наших платформах — самолетных, вертолетных. Сейчас они не востребованы, итальянская компания оказалась в проигрыше.
А большие диверсифицированные компании, как Tales или Safran, продолжают успешно работать с нами по гражданским проектам.
Например, самолет SSJ-100 летает на двигателе SaM146, выпускаемом совместно с французами. Более того, они оказывают помощь в продвижении самолета на международные рынки.
Словом, наше сотрудничество с европейскими партнерами — это длинная история. То, что мы сегодня переживаем, это не конец этой истории.
Есть ли у «Ростеха» или «Рособоронэкспорта» какие-то замороженные из-за санкций счета, на которых хранились деньги за поставленную продукцию?
Мне о таких фактах неизвестно. Мы живем уже три года под санкциями, и рынок отстроился. В том числе и по банковским вопросам. У нас нет проблем никаких.
Какая европейская продукция попала под запрет к поставке в РФ? Насколько все это критично для нас?
Палка о двух концах. С одной стороны, когда вдруг какой-то сегмент поставки элементной базы попадает под санкции, какие-то предприятия испытывают временные трудности. С другой стороны, это тут же стимулирует импортозамещение: собственные НИОКРы, разработки. Конечно, еще мы работаем на опережение, наши специалисты примерно понимают, какие элементы могут попасть под санкции, и поэтому проактивно работают над замещением. И бывает, что эти санкции бьют по хвостам.
А не хотелось в ответ на санкции ввести со своей стороны какие-то ограничения на поставки Западу той или иной продукции? Например, авиационного титана от ВСМПО-Ависма?
Это точно не наш путь. Мы поставляем примерно 40% авиационного титана и титановых изделий американской корпорации Boeing. Мы ценим стабильность и надежность делового процесса гораздо выше, чем какое-то политиканство. И мы никак не ограничивали какие-либо поставки.
Три года назад, когда возникла тема санкций, у компании Boeing были серьезные опасения, что мы будем как-то реагировать. Но серьезный бизнес — это не то, что сегодня редиску или клубнику здесь покупаю, а завтра в другом месте. Это очень глубокое партнерство. Оно связано с непрерывным производством, высокими технологиями, совместными предприятиями. У нас ведь СП с американским Boeing, которое в Верхней Салде выпускает продукцию по совершенно уникальным технологиям. Причем ноу-хау принадлежит российской стороне, «Ростеху».
То же касается и европейского Airbus, который на 60% зависит от российского титана. Самолет А380 почти весь сделан из уральского титана. Кстати, бразильская Embraer 100% своего титана получает у нас.
Бряцаньем санкциями, которые являются обоюдоострым оружием, мы не занимаемся.
Еще один пример — вертолеты. Вы знаете, что «Рособоронэкспорт» находится под санкциями США, но при этом вертолетная тема выведена за рамки этих санкций. Американцы закупили более 60 наших машин и поставили в качестве помощи в Афганистан. Машины там прекрасно работают. Но их нужно обслуживать, ремонтировать, нужны запчасти. Поэтому в качестве программы тылового обеспечения НАТО продолжается программа поддержки этой вертолетной техники и наши «Вертолеты России» продолжают осуществлять ремонт, и сервисную поддержку.
