Американская военная мысль исходит исключительно из тотального превосходства в воздухе
Особенности военных действий «по-русски» традиционно отличаются от войны, привычной для американцев. Налицо различие и в балансе: «сильная сторона» России зачастую является слабостью НАТО – и наоборот. Но теперь даже американские военные аналитики признают, что в ряде случаев русская «модель войны» грозит США, привыкшим опираться только на авиацию, локальным поражением.
Одновременно с развертыванием системы ПРО США страны НАТО активно участвуют в учениях в Грузии и странах Балтии, что вполне можно расценить как очередной шаг в деле нагнетания обстановки вокруг российских границ. При этом многие американские эксперты в последнее время высказывают сомнение в том, что НАТО и США смогут эффективно противодействовать современной армии (в том числе российской), причем не столько на технологическом уровне, сколько на интеллектуальном. Привычка к быстрым и легким победам над второсортными в военном отношении противниками на три десятилетия затормозила военную мысль альянса, и теперь приходится бить в колокола, поскольку несоответствие между российской и натовской военной стратегией сухопутных войск стало слишком уж показательным.
Красные против синих
Основным инструментом интеллектуальных штурмов в Объединенном комитете начальников штабов США были и остаются «военные игры» – имитация реальных боевых действий с применением компьютерных технологий. Они проводятся регулярно, в ряде случаев в них задействованы действующие сотрудники гражданской администрации, вплоть до государственного секретаря и вице-президента. Это уже что-то вроде традиции, тянущейся со времен холодной войны, причем некоторые действующие сотрудники штаба язвят, что никогда не думали, будто холодная война может быть настолько увлекательной. Со своей стороны «гражданские» штабные игры часто игнорируют, ссылаясь на занятость, но теперь есть данные, что подобные интеллектуальные штурмы участились и дают весьма неоднозначные для Пентагона результаты.
Проведение таких стратегических и оперативных игр напоминает помесь компьютерной игры с психологическим тестом на устойчивость. Во времена «старой» холодной войны компьютерных моделей еще не существовало, и с их появлением правила игр стали усложняться. Сейчас в Пентагоне существует около 100 детально проработанных сценариев вооруженных конфликтов по всему миру разной степени интенсивности и примерно столько же «базовых вводных» для более мелких историй. Главная проблема таких штабных игр – за обе стороны выступают люди с одинаковым подходом и стилем мышления, с одной и той же преемственностью военных знаний и принципов.
Исторически в США «хороших парней» обозначают на картах синим цветом, а условных плохишей – красным, на российских картах – ровно наоборот; корни этого – в Войне за независимость: в красных мундирах англичан и синих Континентальной армии Джорджа Вашингтона. И некоторое время назад в штабе НАТО с интересом подметили неожиданную метаморфозу, которая происходила с выпускниками Вест-Пойнта, назначенными «воевать за красных». Они быстро начинали вести себя «на поле боя» крайне агрессивно, особенно в наступательных действиях. В свою очередь их коллеги, игравшие за «синих» (НАТО), избегали рисков, действовали медленно и осторожно. К примеру, «красные» быстро продвигались вперед по дороге, не обращая внимания на потерю танков и предоставляя экипажам право самим решать свои персональные проблемы. И что самое интересное, к концу «боевых действий», которые тщательно документируются для дальнейшего разбора, потери быстро наступавших «красных» оказывались значительно меньше потерь осторожных и якобы избегающих чрезмерных жертв «синих». Так «красные» стали побеждать. Всегда. Зачастую очень быстро.
Последовали долгие интеллектуальные попытки разобраться в странном казусе, а заодно и в «загадочной русской душе» (суждения о том, что именно с душой связаны основы российской военной стратегии и тактики, высказывались на полном серьезе). Во времена холодной войны обычно опирались на опыт Второй мировой, так до конца не понятый, но все это легко экстраполируется на современность. Именно это американские военные аналитики сейчас и пытаются сделать. С их точки зрения у российской военной доктрины было и есть несколько ярко выраженных характерных черт.
Русская тактика
Во-первых, русские четко отдают себе отчет в том, что на войне людей убивают и нет никакого практического смысла тормозить при проведении наступательных операций из-за каждого подбитого танка. Колебания в конечном итоге приводят к поражению и, как следствие, к еще большим потерям. Во-вторых, поддержке и усилению подлежат те части и те направления, которые достигают успеха, а неудачник остается наедине с собой.
На практике это выглядит примерно так. У вас есть четыре батальона. Три наступают, один – в резерве. При этом левофланговый батальон успешно прорывает оборону противника, центральный – достигает локального успеха, а правофланговый тормозит и несет потери. Вопрос: на какой фланг вы бросите резерв в качестве усиления? Офицеры НАТО правильного ответа не давали: надо было забыть о центральном и левофланговом батальонах, бросив резерв на помощь успешно прорывающемуся правофланговому. Желательно также собрать всю артиллерию на помощь левому флангу. Кроме того, российская доктрина всегда строилась на «эшелонах». И все вновь прибывающие части, помимо уже имеющегося батальона резерва, также бросились бы на помощь успешному флангу. Так его прорыв усиливался бы постоянно, чем увеличивалась бы и скорость и мощь наступления. Германский генерал Фридрих Вильгельм фон Меллентин в своих воспоминаниях запоздало утверждал, что, например, советские плацдармы при форсировании крупных рек (Днепра, Вислы) надо было уничтожать в зародыше, потому что потом на них начинало прибывать массированное подкрепление. Солдаты переправлялись на лодках, плотах, вплавь. Подкрепление успешно прибывало независимо ни от чего. Так успешный прорыв закреплялся раз и навсегда, и уже через день делать было нечего. Только убегать.
В-третьих, российская сторона придает огромное значение массированной поддержке наступления артиллерией. Отсюда и такое развитие систем залпового огня. Удивительно, но в армиях НАТО до сих пор нет достойных аналогов российских РСЗО, сравнимых хотя бы с «Градом», а ведь российская инженерная мысль в этом направлении дошла уже до «Торнадо», после применения которого земля дымится несколько дней, а обломки техники раскидывает на пространстве в несколько футбольных полей.
Еще одним неожиданным следствием осознания «особенностей российской национальной войны» стало понимание, что в обозримом будущем русские не предполагают воевать в условиях воздушного превосходства. Нынешняя Сирия в этом смысле исключение, но мы в принципе говорим о больших войнах, а не о локальных операциях, более привычных для войск США и НАТО. У них всё иначе.
С оглядкой на небо
Основной ошибкой атлантических доктрин была и остается надменность. Лишь в последний год начались судорожные и излишне политизированные попытки пересмотреть вопиющие психологические перекосы, но в целом проблема никуда не делась. Едва ли не вся американская тактическая система сухопутных войск и морской пехоты (несмотря на громкое название и доблестную историю, современный Корпус морской пехоты – такая же пехота, как все остальные) построена на том, что при малейшем сопротивлении противника надо залечь, вызвать авиацию и немного подождать, пока дорогу не обработают напалмом. Во всех войнах с участием американских войск со времен высадки в Нормандии они работали в обстановке исключительного воздушного превосходства. И ничего другого просто не знают, не видели никогда и, видимо, не представляют даже на теоретическом уровне.
Возможно, этим отчасти объясняются тотальные неудачи всех иностранных армий, которые тренировались по американским лекалам или под руководством американских инструкторов. Американские «пятизвездочные» условия ведения пехотного боя, когда за каждой ротой присматривает эскадрилья F-16, а еще лучше крейсер класса «Тикондерога», не применимы в армии иракской, грузинской, афганской или, прости, Господи, украинской. Чему учат американские и английские инструкторы своих братьев меньших в Вазиани и Яворове? Грамотно использовать современные средства связи и оказывать первую помощь. То есть вовремя вызвать авиацию и минимизировать потери. Наступать при таких «вводных» невозможно, а ни у одной из перечисленных армий в принципе нет авиации, способной играть роль вечной няньки для кустарно обученных пехотному бою сухопутных войск.
Грузины в августе 2008 года пытались играть в игру «дочки-матери на деньги», выпустив в первый же день на поддержку пехоты всю свою краснознаменную авиацию. Чем это закончилось – все мы знаем. Анализ той войны служит живой иллюстрацией всему сказанному выше. Две российские колонны насквозь проскочили грузинские части, развивая наступление на том участке, который оказался наиболее слабым (село Тбет), не отвлекаясь на другие. В результате грузинская армия просто развалилась, ограничившись одной (по сути – случайной) засадой у Никози. Да, в этой истории было много тактических погрешностей, но за восемь лет они были полностью устранены, тем более это и был едва ли не первый опыт активных наступательных операций с крайне жестким графиком продвижения вперед. Чеченские кампании не в счет. В первой в основном демонстрировался массовый героизм личного состава при тактической некомпетентности старшего командного уровня, а вторая проходила в совсем других политических условиях.
Другой пример – война в Донбассе, которая привела к утрате Украиной своих военно-воздушных сил в рекордно короткие сроки, быстрее только израильские коммандос авиацию Уганды в аэропорту Энтеббе уничтожили. При этом никто украинские тыловые аэродромы не бомбил, как те же израильтяне арабов в Шестидневной войне. Самолеты просто сбивали. Тем более украинские вертолеты, к примеру, и вовсе вели себя так, словно их снимают в голливудском боевике – летали низко, фотогенично, сопровождая колонны, парадным строем шедшие по автотрассам. Отдельная песня – посылки огромных военно-транспортных самолетов прямо в пекло, например, в луганский аэропорт летом 2014 года, когда Ил-76 был сбит вместе с подкреплением десантников обычной ручной ракетой.
Отсутствие воздушного превосходства перед странами НАТО и США в свое время привело к перекосам в военно-промышленном комплексе и НИОКР России. Если в период Великой Отечественной войны можно было, как в Сталинграде, по выражению генерала Чуйкова, «обниматься» с противником, сокращая расстояние до рукопашной, только чтобы избежать немецких воздушных налетов, то теперь игра совсем иная. Сперва в СССР, а затем и в России исключительными темпами стала развиваться ПВО, ставшая на данный момент лучшей в мире, превосходя все образцы США и НАТО в целом. Это – естественные перекосы военных доктрин. Например, в ответ на беспрецедентное накапливание Советским Союзом танков и прочей бронетехники в Штатах ускоренными темпами развивалось противотанковое вооружение.
Ко всему прочему сейчас войска НАТО и США уже не уверены в своем исключительном воздушном превосходстве, поскольку военные качества и возможности новых образцов российской авиации все еще остаются для них загадкой. Операция в Сирии оставила больше вопросов, чем ответов, и фронтовое столкновение равнозначных по качеству и характеристикам ВВС может привести к непредсказуемым результатам. Тем более что на европейском ТВД Россия в непосредственной зоне соприкосновения обладает и количественным, и качественным преимуществом, если учитывать все наши системы ПВО. А НАТО пока что способно только на незначительное увеличение своего присутствия непосредственно вблизи российских границ, что во многом связано с опасениями и нежеланием провоцировать ответное усиление российского контингента в регионе.
Наша сила и наша слабость
При моделировании абстрактного сухопутного столкновения доктрина решительного наступления, поддержки успешных частей и концентрации артиллерийского огня способна опрокинуть сопротивление любой армии, обученной и экипированной по стандартам США и НАТО. Самое главное, придерживающейся привычной и устоявшейся системы военного мышления. Никто не говорит, как в брежневские времена, что «советская армия за 48 часов дойдет до Ла-Манша» (это известная страшилка, неосуществимая на практике, но пропагандистски оправданная). Издержки российской стратегии и военной системы в целом тоже известны. В первую очередь это негибкая система тыла, с которой чего только не делали за последние 15 лет, а на выходе все равно ерунда получается. Но внезапные проверки боеготовности в последние два года во многом были ориентированы именно на отработку эффективного перемещения войск на значительное расстояние и особенно по незнакомой территории. Вызывавшие удивление переброски крупных подразделений из, скажем, Западного округа в Восточный и наоборот наконец-то дали эффект. К примеру, пропали знаменитые скопления танков на переправах без капли топлива – мечта фронтового бомбардировщика. Параллельно идет переформатирование и переоснащение военно-транспортной авиации, а к учениям привлекают гражданскую администрацию, что в разы уменьшило прежний привычный хаос на железных дорогах. И это не говоря о создании на пустом месте Арктического командования, критично зависимого именно от снабжения и транспортной авиации.
Расстояния и чудовищные проблемы с транспортом при приверженности эшелонированной системе организации армии – ахиллесова пята всей российской доктрины, и сейчас для ее преодоления тратятся колоссальные силы и средства. Это системная проблема, требующая куда больших усилий, чем повышение часов налета летчиков или даже финансово затратное перевооружение, поскольку напрямую затрагивает гражданскую систему управления, которая не всегда понимает, чего от нее добиваются.
Надо понимать, что российская военная доктрина (не в ее письменном, политизированном варианте, а на практике) за последние 15 лет заметно эволюционировала, в то время как американская (и НАТО в целом) осталась в рамках 80–90-х годов. В первую очередь в вопросе обеспечения воздушного превосходства и «легкой победы» без пехотного боя и потерь. Да, российская операция в Сирии все еще остается в рамках конфликтов последних 20 лет, когда технологическое преимущество считалось главным условием победы. Но в действиях как российского контингента, так и сирийской правительственной армии были хорошо видны проявления описанных выше элементов стратегии, что и привело к довольно быстрому перелому ситуации в пользу Дамаска, без внедрения российских приемов наземной войны одного лишь использования авиации было бы недостаточно. При этом сирийские войска восприняли эти методы далеко не сразу: был период, когда сирийский Генеральный штаб в силу инертности мышления, а иногда и по политическим соображениям, не мог адекватно скоординировать свои действия и перестроиться на новые правила игры.
В свою очередь американская военная мысль до сих пор находится в привычном состоянии короткой воздушной войны против стран третьего мира. Семь танков «Абрамс», приплывших на учения в Грузию, считаются внушительной силой, но это можно оставить на совести грузинского правительства, устроившего из ничего не значащего шоу событие глобального масштаба. Примерно такая же история была и со знаменитым пропагандистским маршем 2-го бронекавалерийского полка армии США из Прибалтики в Чехию год назад. В Литве собирались на постоянной основе оставить пять танков, а теперь их усилят батальоном пехоты. А в том наборе игрушечных солдатиков, который называется грузинской армией, целая сотня человек получит сертификаты, подтверждающие право участвовать в миротворческих операциях НАТО. В 2008 году обученная американцами 1-я пехотная бригада грузинской армии побежала именно первой.
Сейчас мы не говорим о военно-морской доктрине, о применении сверхточного оружия или о перспективных системах вооружения типа гиперзвуковых ракет, а равно о ядерном оружии. Еще никогда со времен Средневековья технологическое военное преимущество не определяло результаты крупномасштабных военных столкновений (если, конечно, речь не идет об отставании на столетия, как в случае индейцев). Никто не говорит, что мы такого столкновения ожидаем, но общего состояния готовности никто не отменял. Военные игры, проходящие в Пентагоне, – тому подтверждение. В России они тоже проводятся. Только цели совсем другие.
Евгений Крутиков
