Энергия советского прошлого

«Мы показали американцам: технологического преимущества у них не будет»

Вахтанг Вачнадзе в 1977–1991 годах возглавлял НПО «Энергия». Именно он отвечал за реализацию советского проекта многоразовой космической системы. В разговоре с «Военно-промышленным курьером» ветеран отрасли вспоминает, что программа «Энергия-Буран» принесла стране, что могла дать и что мы потеряли.

– Вахтанг Дмитриевич, складывается ощущение, что сверхтяжелый носитель «Энергия» делали чуть ли не с нуля, не используя никаких более ранних разработок…

Космическая ракета Н1 (СССР)

– На самом деле историю тяжелого носителя надо отсчитывать с Н-1, «Царь-ракеты», как ее называли. Она создавалась для того, чтобы первой на Луну ступила нога советского человека. Эту битву мы Америке проиграли. Главной причиной можно считать то, что двигатели для ракеты делал не Валентин Глушко, – работу выполняла фирма Николая Кузнецова, специализировавшаяся на авиационных двигателях.

– Я слышал фразу «Глушко отказался делать двигатели для лунной программы». Но в голове не укладывается, как в той системе вообще можно было отказаться что-то делать для космоса. И собственно, почему он отказался?

– В тот момент, когда первые грандиозные успехи советской космонавтики кружили голову, из руководства отраслью все ушли на повышение. Раз эти люди в космосе такое смогли, то и на Земле многое смогут. Дмитрий Федорович Устинов возглавил Верховный совет народного хозяйства, «второй Совет министров». Замминистра оборонной промышленности Константин Руднев стал заместителем председателя Совета министров по науке и технике и так далее. И получилось, что человека, способного заставить всех работать в одной упряжке, не оказалось.

Конечно, Глушко не просто так отказался – у него было техническое обоснование, которое сочли веским. Он говорил, что такие двигатели, что требовались для Н-1, на керосине и кислороде создать нельзя. Настаивал на разработке двигателя на новых высокоэнергетических компонентах на основе фтора. И что его КБ не располагает инфраструктурой, необходимой для создания таких двигателей. Но технические разногласия были все-таки поводом, а не причиной его отказа.

– Не секрет, что Королев и Глушко не были лучшими друзьями. Но ведь все предыдущее время они очень даже эффективно сотрудничали...

– Они же долгое время одинаково шли, оба были направлены в Германию в группе специалистов, собиравших все сведения о ракетном оружии. Но по возвращении главным конструктором ракет назначили Королева, а Глушко остался главным конструктором двигателей. Но он тогда говорил, что двигатель – главное, привяжи его к забору – и забор полетит куда надо. В чем-то он тогда был прав. Если взять первые ракеты – Р-1 или Р-2, то там действительно самым сложным компонентом был именно двигатель. Но когда ракеты стали больше и мощнее, там столько систем появилось, самых разных и весьма сложных, их просто перечислить – и то много времени уйдет. Но и награды, и звания оба продолжали получать фактически по одним указам. Герой Социалистического Труда, дважды Герой, лауреат Ленинской премии, член-корреспондент АН СССР и академик – все абсолютно синхронно. Но так продолжалось до тех пор, пока дело не дошло до космоса. И получилось, что Королев, образно говоря, вознесся, а Глушко со своими двигателями – великолепными! – остался на земле. Все рукоплескали «Востокам» и «Восходам», но слава, пусть и не публичная, лишь в руководящих кругах СССР, доставалась Королеву. Так что определенная ревность у Глушко присутствовала.

– И стань успешным советский лунный проект, Королев вознесся бы еще выше.

– Проект был очень тяжелым. Мы включились в лунную гонку, и многие решения принимались в авральном режиме. Было произведено четыре запуска и все неудачные – именно из-за первой ступени. Замечу, что первые два были выполнены раньше высадки американцев на Луну. В начале на первой ступени было 27 двигателей, потом тридцать. Когда в ЦК решался вопрос о причинах неудач, озвучили мнение Глушко. Тот писал, что три десятка двигателей действовать одновременно не могут, а нештатная работа любого из них приводит к аварии – что, собственно, и происходило в каждом из выполненных запусков. Работу по проекту пришлось приостановить. Виновных наказали. Сняли академика Мишина, бывшего генеральным конструктором после Королева, сняли Керимова, начальника 3-го главка в Минобщемаше, который непосредственно занимался программой Н1-Л3.

Мое мнение: ракету можно было бы довести или как минимум сохранить все наработки.

В силу огромных размеров бак I ступени (изделие Ф14М) делали прямо на Байконуре, где создали филиал куйбышевского завода «Прогресс». Финансирование хромало, Хрущев деньги и Королеву выделял, и Челомею под проект тяжелого носителя – ситуация была непростой, все бились за свои интересы. Кончилось все тем, что вначале проект Н-1 заморозили, а затем уничтожили вплоть до документации. Будто ракеты совсем не существовало.

Это в корне неправильно. Для военного космоса просто необходим тяжелый носитель. Н-1 вполне можно было довести до ума и что важно – еще больше увеличить массу выводимого груза. Не пришлось бы потом создавать новое изделие под такие же задачи. Могли бы, когда нужда заставила, делать только космический корабль... И опередили бы американцев с программой «Спейс Шаттл». Н-1 проектировалась под 75–80 тонн выводимой нагрузки, но уже тогда были решения и разработки, как увеличить ее до ста и более тонн: на блоки «Г» и «Д» уже были сделаны водородные двигатели конструкторскими бюро Архипа Люлька и Алексея Богомолова.

– А потом американцы нас заставили опять взяться за разработку тяжелого носителя – «Энергии»...

– Поводом для правительственного постановления 1976 года, с которого начался проект многоразовой транспортной системы «Энергия-Буран», стала информация, что свою программу «Спейс Шаттл» американцы разрабатывают для использования в том числе для военных нужд. Келдыш написал в ЦК, что, по расчетам, «Шаттл», имея боковой маневр 2200 километров, вполне может, находясь на атмосферном участке полета, сбросить ядерный заряд на Москву, а потом благополучно долететь до авиабазы «Ванденберг» в Калифорнии. Позже озвучивались новые потенциальные угрозы, которые тоже приходилось учитывать.

В ВПК собрали специалистов, спрашивают: они нас уничтожать собрались, чем ответим? Тогда у нас было много всяких проектов на тему войны в космосе: электромагнитные пушки, ракеты «космос-космос», у Челомея спутник-истребитель разрабатывали, способный менять орбиты... Но решение было жестким: проектом «Энергия-Буран» парировать все угрозы, которые возникают с появлением в США принципиально нового технического средства, исключить любую внезапность от его деятельности. Все проекты закрыть, делать аналогичную систему по характеристикам не ниже «Спейс Шаттла».

В 1979 году Мстислав Келдыш информирует руководство страны, что для оружия на новых физических принципах (лазерного, ускорительного и пучкового) для войны в космосе потребуется иметь на орбите энергетический источник в 250–850 тонн. Чуть позже все эти планы были так или иначе сформулированы в рейгановской концепции «Стратегическая оборонная инициатива». Речь шла и о лазерном оружии разного назначения, пучковом, высокочастотном, кинетическом. По сути полноценная война в космосе. Но я тогда написал в ЦК справку, что заявленная Рейганом программа на сегодня для американцев технически неосуществима. У них по схеме не было тяжелого носителя. Максимум полезной нагрузки у челнока – 28 тонн. То есть создание гигантских космических платформ для размещения оружия с помощью только «Спейс Шаттла» невозможно.

Однако Леонид Смирнов, председатель военно-промышленной комиссии Совмина, поставил задачу внести изменения в проект. Всем, кто работал по теме, разослали указание: иметь в виду, что при дальнейшем развитии носителя «Энергия» возможно выведение полезной нагрузки до 170 тонн за счет увеличения числа боковых ускорителей, а при расширении объемов баков центрального блока – до 200 тонн. То есть мы, если внедрить все разработки, смогли бы выводить келдышевские 800 тонн за четыре запуска.

Но на войну в космосе американцы нацелились тогда серьезно, рассчитывая нас в этом обогнать. Когда Рейган провозгласил программу СОИ, эшелонированную систему противоракетной обороны, при Пентагоне была создана дирекция по «звездным войнам». Возглавил ее генерал Джеймс Абрахамссон.

– То есть мы следовали за американцами – необходимо обладать теми же возможностями, что и они?

– У нас изначально вопрос стоял иначе: сделать как минимум не хуже, чем у них, а желательно – лучше. Даже корабли у нас во многом различаются. По схеме основной двигатель и топливный бак у американцев были установлены на корабле, а подъем его осуществлялся двумя твердотопливными ускорителями. «Буран» же выводился в космос на полноценном тяжелом носителе с тягой 105 тонн. «Энергия» оставалась вполне самостоятельной, способной, как я уже говорил, при установке дополнительных боковых блоков выводить в космос любую коммерческую нагрузку. В этом, я считаю, наш проект выгодно отличается.

Достижения проекта «Энергия-Буран» можно перечислять долго. Во-первых, самый мощный и по сей день ЖРД, разработанный под руководством Валентина Глушко РД-170. Им оснащался каждый из четырех боковых ускорителей. Каждая «боковушка» – это отдельный по сути носитель, рассчитанный на выведение 10 тонн груза. Ракета, созданная в рамках общего проекта по постановлению 1976 года и изготавливавшаяся в днепропетровском КБ «Южное», впоследствии обрела название «Зенит» и широко использовалась в коммерческих запусках. Разработали мы и облегченный вариант «Энергии», он назывался «Энергия-М». Это замечательный носитель – там ничего нового не нужно было делать. Водородный бак «Энергии» – это 7,7 метра диаметр и 34 метра длина – десятиэтажный дом. Уменьшаем наполовину водородный и кислородный баки, ставим в центральном блоке не четыре, а два кислород-водородных двигателя РД-0120, с четырех до двух сокращаем число «боковушек». И получаем ракету от 25 до 40 тонн полезной выводимой нагрузки. Нишу ныне используемой УР-500 («Протон») до 20 тонн и все, что сверху, можно было закрыть нашей уменьшенной «Энергией». Спрос на такие нагрузки очень большой. Когда я был начальником главка в Минобщемаше, генеральный конструктор спутниковых систем Михаил Решетнев уговаривал меня: дайте возможность увеличить вес, выводимый на геостационарную орбиту, хотя бы на две тонны, мы тогда сможем там такие ретрансляторы разместить, что принимать их сигналы можно будет самыми миниатюрными приборами, – не нужны будут станции «Орбиты» с огромными антеннами.

Так что если бы проект «Энергии-М» сохранили, то сейчас он был бы очень прибыльным. А теперь уже и водорода в необходимых количествах не получить, все ликвидировали.

И существовало бы производство, были бы технологии, причем окупаемые. Как возникнет нужда в сверхтяжелом носителе – все есть, все готово, собирай и запускай, сто тонн – пожалуйста, а хочешь и двести. Это если говорить о возможных лунных или марсианских экспедициях.

Отдельный разговор о «птичке», о корабле «Буран». Теплозащитные плитки с разными характеристиками… С ними столько проблем было. У нас, к слову, в том единственном полете тоже отлетели плитки, но, к счастью, всего три и в тех местах, где нагрев не превышал 900 градусов. Случись это там, где температура достигает 2000 градусов, беды бы не избежать, как случилось с шаттлом «Колумбия».

– Так полет «Бурана» – это упущенная победа или все-таки нет?

– Собственно, главным итогом всей нашей работы по проекту «Энергия-Буран» можно считать тот факт, что мы показали американцам: технологического преимущества у них не будет, мы способны адекватно ответить. И через шесть месяцев после автоматического полета «Бурана» управление Абрахамсона было расформировано.

Может, благодаря этому космические исследования пришли в XXI век не в виде военного соперничества, а в виде международного сотрудничества.

Тяжелый носитель решает множество вопросов – и освоения околоземного пространства, и полетов в дальний космос, и астероидной безопасности, и энергетики, да даже радиоактивные отходы не в океане топить, а на Солнце сжигать. Это сейчас не кажется реальным, но спустя какое-то время наверняка станет актуальным.

Сегодня все вопросы большой энергетики в космосе остаются. Это электронное подавление, очистка основных орбит от мусора, решение вопросов разбушевавшегося климата планеты. И никуда мы от создания сверхтяжелой ракеты не денемся, жизнь заставит.

– Тогда над проектом вся страна работала. Сейчас подобных масштабов кооперация хотя бы в принципе возможна?

– Причем тут кооперация. Сейчас строй другой. Единый кулак был, такое могла сделать лишь централизованная власть. И было развитое промышленное государство. То, что сейчас строится на космодроме Восточный, раз в десять легче того, что мы делали, создавая стартовый комплекс для «Энергии». Но мы сделали и стартовую позицию, и всю огромную инфраструктуру за три года! На Земле холодная война идет, а в космосе летают вместе и дружат. Значит, мы и на Земле сможем дружить и работать вместе, ни одно государство самостоятельно не справится с теми вызовами, которые угрожают нашей цивилизации.

Сергей Павлович Королев говорил: «Никогда не догоняй – будешь всегда плестись в хвосте, а бери опережающие задачи». Сегодня опережающей задачей может быть освоение Луны для использования в будущем ее ресурсов и энергетики, освоение передачи энергии СВЧ- и лазерными лучами, в том числе и для подзарядки космических кораблей на электродвигателях. Этот проект всколыхнет все научные подразделения и РАН, многие отрасли народного хозяйства и вытащит с помощью электроники и робототехники всю страну на новый уровень.

Вахтанг Вачнадзе в музее РКК «Энергия»
Источник: Янина Никонорова/РКК «Энергия»

Монолог в музее, или забытые технологии

Того, что мы сделали, того технологического задела еще надолго хватит. Водородный бак. Он сделан из упрочняемого алюминиевого сплава. Если все предыдущие ракеты делались из сплава АМГ-6, там максимум усилия разрыва – 37 килограммов на квадратный миллиметр, у материала баков «Энергии» при нормальной температуре – 42 килограмма, а при заливке жидкого водорода – 58. Сам бак тоже новейшие технологии, его внутренняя поверхность имеет вафельную структуру для уменьшения веса и увеличения жесткости. И вот это все выфрезеровывалось автоматически, специально разрабатывались станки. Еще одно ноу-хау – теплозащита баков. Она должна быть прочной и очень легкой, состоит из семи компонентов, называется рипор. У нас она получилась лучше, чем у американцев.

Вот конус – верхушка «боковушки», где она примыкает к центральной части. Сделана из титана, здесь четыре шва электронно-лучевой сварки. Она выполняется в вакууме, и для работы с крупногабаритными элементами разработали специальные накладные полости, создающие локальный вакуум в месте сварки. Много чего сохранилось, но и утрачено тоже. К одной из годовщин «Энергии-Бурана» меня пригласили сделать доклад для сотрудников Министерства обороны. В перерыве мне уже в приватной обстановке говорят: вот вы настаиваете, что проект нужно возобновить, но это невозможно. Даже масла, используемого в рулевых приводах двигателей, уже не найти, поскольку и завода, его делавшего, уже не существует. И так по многим позициям.

Вахтанг Вачнадзе

Опубликовано в выпуске № 9 (624) за 9 марта 2016 года