В прошлый четверг в эфире телеканала Polsat News 2 заместитель главы Министерства обороны Томаш Шатковский (Tomasz Szatkowski) на мой вопрос о том, имеет ли он в виду, говоря о сдерживании, возможное присоединение к программе Nuclear Sharing, ответил, что следует рассмотреть все существующие варианты. Эти слова вызвали в Польше небольшое землетрясение. Что это значит? Критики считают, что такой вариант рассматривать не следует? Или их просто интересует политическая борьба?
Польше угрожает российский реваншизм и милитаризм. Однако наша безопасность — это не только то, что произойдет, если начнется война. Это вопрос, сможем ли мы, будучи безопасным государством с прочной позицией на Западе, привлекать инвестиции и капитал, продолжая сокращать цивилизационную дистанцию, которая отделяет нас от партнеров из «старой Европы». Россия, к сожалению, вернулась к неоимперскому мышлению, пропитанному миазмами прошлого. Не стоит забывать, что на учениях «Запад» в 2009 и, по разным сообщениям, также в 2013 году Москва отрабатывала не только конвенциональную военную операцию против Польши, но даже ядерный удар по Варшаве. Польша в то же самое время (2009) реформировала подразделения, базирующиеся на восток от Вислы и предназначенные для защиты Варшавы, а также заявляла о политическом сближении с Москвой. Отрезвление пришло вместе с войной на Украине. Однако заниматься следует не публичным сравнением Владимира Путина с Адольфом Гитлером (делать этого нельзя, но этим занимались занимавшие важные посты польские политики, которые сначала поддерживали «перезагрузку», а потом пытались прикрыть резкой риторикой свои ошибки), а продумыванием конкретных шагов, которые позволят Польше продолжать свое развитие. Современного военного потенциала и гарантий безопасности, которые у нас есть, для этого недостаточно.
Чтобы убедить наших союзников предоставить нам более серьезные гарантии безопасности, нам нужно прежде всего начать воспринимать всерьез самих себя. Пора отказаться от затасканного лозунга о «размахивании шашкой», которым описывают любые решительные действия. Решительность — это отсутствие агрессии, а одновременно способность артикулировать собственные интересы. Это свойство зрелых наций, которые способны найти золотую середину между постколониальными комплексами, раздутым ура-патриотизмом и чувством, что им все позволено. В прошлом Польша обычно впадала в одну из этих крайностей. Первую символизирует сцена из картины «Летучая» (фильм Анджея Вайды 1959 года, — прим.пер.), в которой ряды кавалерии наступают на танки. Дело в том, что эта сцена искажает историю: польские кавалеристы использовали лошадей (как, впрочем, и Вермахт), но как средство передвижения, а не для атак против танков. Живучесть мифа о коннице — это, к сожалению, посмертная победа немецкой и коммунистической пропаганды: они хотели, чтобы поляки считали любое действие кроме «вывешивания белого флага» «размахиванием шашкой». Другой крайностью было бы стремление к обладанию собственным ядерным оружием. Но такой вариант Томаш Шатковский однозначно исключил.
Критики высказывания заместителя главы оборонного ведомства говорят, что раз сейчас шансов на то, что американцы решат хранить ядерное оружие в Польше, нет, то эту тему не следует и обсуждать. Это не так. По двум причинам. Во-первых, то, что невозможно сейчас, может стать возможным через 10 или 15 лет. Стоит напомнить, что в нашей стране резко критиковали президента Валенсу, когда тот требовал вывести из страны советские войска, а сторонников вступления Польши в НАТО называли безумцами. У нас есть традиция называть вещи, которые оказываются в итоге разумными, неразумными, а тех, кто их обсуждает — глупцами. Наши союзники действительно не хотят сейчас слышать о базах НАТО. Где же в этом всем найдется место для разговоров о ядерном оружии? Сегодня и завтра — нигде. Но кто знает, что станет реальным, если Россия развяжет очередную войну, а это, добавим, нельзя назвать невозможным. Михал Бранятовский (Michał Broniatowski) недавно писал: «Российские бомбардировки Грузии? Нет, такого не может быть. Аннексия Крыма и удары по гражданским самолетам? Да что вы, этот Путин должен был бы совсем сойти с ума. Обстрел Сирии ракетами из находящегося в 1000 километров Каспийского моря? Он не решится, да и вообще не попадет. Попал. Мы живем уже не в теплом коконе “конца истории” и не в иллюзиях перезагрузки с мирной Москвой. Следует признать, что Россия готова… И даже если она никогда не нападет, то всегда актуальным будет оставаться изречение “si vis pacem, para bellum”».
Чтобы невозможные сегодня вещи стали реальными, нужно начать говорить вслух о том, что мы ожидаем таких гарантий безопасности, какие существовали в период холодной войны. Препятствием этому служит распространенное в Польше убеждение, что холодная война (или констатация, что она имеет место) — это то, чего следует избегать любой ценой. Эта философия означает одновременно фактическое попустительство российскому реваншизму. В плане Украины он приобретает форму философии деэскалации, то есть такого подхода, при котором Запад требует от России не отступить, а всего лишь остановиться на том рубеже, до которого уже Москва добралась. Россия знает, что если она будет уничтожать Украину по частям, занимая ее территорию небольшими фрагментами, ничего серьезного не произойдет, а санкции со временем отменят. Боязнь выражения «холодная война» означает также консервирование нашего статуса члена НАТО второго сорта. Пора сказать Западу, что холодная война вернулась. Хорошо, если бы наши союзники поняли, что Польша хочет получить натовские базы не из-за каприза, а потому, что чувствует себя в опасности. В такой, что начинает рассматривать, казалось бы, нереальные варианты. Критики Томаша Шатковского наверняка вертя, что ему лучше было бы добиться для Польши батальона легко вооруженной пехоты, пребывающего на ротационной основе, или взвода морской пехоты. Однако Польша заинтересована в том, чтобы иметь надежные и реальные гарантии безопасности, а не обещания. В особенности на том фоне, что Владимир Путин играет уже не в бридж, а в покер, и все чаще говорит «вскрываемся». Гарантии безопасности — это не милитаризм, а проявление реальной оценки окружающей нас действительности.
Вторая причина, по которой следует показать Западу наше желание серьезных гарантий безопасности, заключается в том, что дипломатия — это не что иное, как торговля. Кто знает, не решат ли наши союзники предоставить нам серьезные конвенциональные силы НАТО, если мы начнем громко заявлять о наших далеко идущих ожиданиях (или вышлем сигнал о них): «Лучше дать полякам эти две бригады, лишь бы они сидели тихо». Активные критики Томаша Шатковского, кажется, застряли в 90-х годах, когда российская угроза была чем-то весьма отдаленным. Они относятся к натовским союзникам без должного скепсиса, а в дипломатии видят миссию и место для столкновения идей и разных правд, а не игру и поле для согласования различных интересов. А в игре нужно иметь от чего отступать. Неважно, что решение о присоединении Польши к программе Nuclear Sharing и о размещении американского оружия в наших базах будем принимать не мы. В дипломатии ощущения, порой, стоят столько же, сколько реальные возможности. Ядерное оружие не пришлось использовать в течение всего периода холодной войны именно потому, что каждая сторона знала, что оно есть и у противника. Мир избежал военного столкновения Запада и восточного блока не вопреки, а благодаря ядерным вооружениям.
Польше, конечно, стоит постараться избежать обвинений в том, что у нас победил воинствующий милитаризм, и что какие бы мы ни получили гарантии, мы будем требовать все больше. Проблема заключается в том, что уже сейчас наши противники заявляют, будто Варшава руководствуется в своих действиях русофобией. С одной стороны, принимать во внимание неблагожелательный дискурс следует, но с другой, нельзя отказываться из-за него от действий, которые лежат в русле интересов нашей страны.
Есть ли у нас союзники в нашем деле? А были ли они у нас, когда мы впервые заявили, что хотим стать членом НАТО? Напомню, что если Шатковский лишь упомянул, что мы рассматриваем такую возможность, то бывший высокопоставленный чиновник Пентагона, а сейчас вице-президент Центра стратегических и бюджетных оценок (CSBA) Джим Томас (Jim Thomas) еще в начале 2014 года прямо написал в Wall Street Journal, что единственный способ сдержать Россию — разместить ядерные вооружения в новых странах-членах Альянса. И он был не первым: в сходном тоне высказывались также влиятельные конгрессмены. Здесь стоит отметить, что в положительном тоне о теме ядерного сдерживания говорил (не раз подвергавшийся критике со стороны партии «Право и справедливость») экс-глава Бюро национальной безопасности генерал Станислав Козей (Stanisław Koziej).
Наши отечественные пацифисты, которые считают лучшим методом обороны принцип «не высовываться», распространяющийся на народ и государство, по всей вероятности, делают так из искреннего убеждения в своей правоте. Я верю в их искренность и патриотизм. Но стоит напомнить, что их предшественники из Западной Европы, которые в 1980-е годы протестовали против американского ядерного оружия в Европе, а также против американских «Першингов», как оказалось, находились под влиянием или даже на содержании советской разведки КГБ.
Критики выдвигают два тезиса якобы «правового» свойства. Во-первых, они упоминают Договор о нераспространении ядерного оружия. Аргумент, что присоединение к программе нарушает режим нераспространения, не выдерживает критики. Ядерное оружие в рамках этой программы находится в руках США, а его потенциальная передача происходит только в случае войны, когда режим NPT в любом случае перестает действовать. В рамках программы ядерное оружие хранится в Турции, Италии, Германии, Бельгии и Голландии, то есть странах, к которым Россия не выдвигает никаких претензий.
Во-вторых, они говорят об обязательствах НАТО в отношении России, которые якобы были взяты в момент объединения Германии или содержатся в положениях Основополагающего акта Россия-НАТО 1997 года. Дело в том, что даже если Запад при объединении Германии давал России какие-то обещания в отношении Польши, то полякам пользоваться таким аргументом просто стыдно. Это бы означало согласие с тем, что Советский Союз имел право чего-то требовать по поводу нашего будущего, а Запад имел право ему это обещать. В свою очередь, Основополагающий акт столько раз нарушался Москвой, что считать его положения (между прочим, политические, а не правовые) преградой, тоже в высшей степени странно. Тем, кто говорит о трактатах, стоит напомнить, что ровно два дня назад была годовщина подписания Россией, США и Великобританией так называемого Будапештского меморандума, в котором эти государства гарантировали Украине нерушимость границ взамен за отказ от ядерного оружия. Оказался ли с точки зрения Киева отказ от ядерного оружия верным решением, вопрос риторический.
Следует ли говорить о программе Nuclear Sharing открыто? Да. Поскольку сам факт, что мы ее обсуждаем, как уже было сказано, несет свои выгоды. Да, так как это слишком важная тема, чтобы не обсуждать ее с поляками.
Споры вокруг высказывания заместителя главы оборонного ведомства забавны еще потому, что Шатковский не сказал ничего из того, что стало предметом вышеприведенного анализа. Будучи экспертом, он располагает необходимыми знаниями и мог бы ими поделиться. Он не сделал этого, проявив сдержанность. Он располагает знаниями, и тем лучше, что он занимает пост в министерстве обороны. Ведь о безопасности следует думать всерьез. А иногда и что-то о ней сказать.
Витольд Юраш (Witold Jurasz)
