Начавший вмешательство в Сирии Владимир Путин недавно нанес двойной удар: сначала он сообщил о беседе в Кремле с президентом Башаром Асадом, а затем организовал четырехстороннюю встречу (США, Россия, Саудовская Аравия, Турция) по «мирному процессу», который должен прийти на смену ударам. Франция же в очередной раз осталась не у дел.
«Пришло ли время сделать Иран нашим другом, а Саудовскую Аравию — врагом?» Именно под таким провокационным заголовком британский публицист Майкл Эксуорти выпустил в январе этого года статью, в которой отметил очевидность того, что «Иран стал стабилизирующей силой в Персидском заливе» (1). Иначе говоря, мы далеко ушли от риторики об «оси зла», которая активно и бездумно продвигалась после 1 сентября. Ни пламенная речь израильского премьера Биньямина Нетаньяху в американском Конгрессе 3 марта 2015 года, ни маневры неоконсерваторов Терезы Дельпеш (2) во французском МИДе не смогли предотвратить такую перемену восприятия.
В прошлом пугало всего региона, теперь Иран стал одной из ведущих антиисламистских сил, успешно договорился о соглашении по своей ядерной программе и заключил объективный альянс с США в Ираке для противостояния с Исламским государством. Причем Тегеран — вовсе не единственный в своем роде случай: примеров такой перемены восприятия становится все больше.
На фоне усиления внутренней террористической угрозы и подрывающего политическое равновесие ЕС миграционного кризиса ни один шаблон доминирующей линии освещения событий больше не выглядит убедительным, а аналитическая несостоятельность французской прессы служит тому, наверное, самым показательным примером. От опасности иранского режима до нравственного долга «наказать» Башара Асада, от невозможности исламистского халифата до европейской судьбы «турецкой демократической модели» (3), от необходимости добиться свержения Владимира Путина до срочной потребности во взаимовыгодном партнерстве с эмиратами Персидского залива, от прочности франко-немецкого дуэта до постыдной радости при виде трансляции казни Саддама Хусейна — уверенность уступила место колебаниям, заносчивость — виляниям, а похвальба — отпирательствам.
Хуже того: хотя у нас с завидным постоянством продолжают напирать на праве на вмешательство, общей атлантистской судьбе и крестовых походах против «гнусности под названием «суверенитет» (по выражению Бернара-Анри Леви (4)), общественное мнение раз за разом дает понять в опросах, что свержение сирийского режима, укрепление связей с Саудовской Аравией, изоляция России и подписание соглашения о трансатлантическом торговом партнерстве едва ли являются сейчас главными приоритетами.
Подобный идеологический поворот, который принимает форму жесткого реализма в оценках итогов мессианских планов и вмешательств после 11 сентября, не на шутку пугает авторов внешней политики Франции эры Саркози-Олланд. Тем не менее покаянное признание ошибочности хаотического свержения режимов за последние несколько лет полностью исключено. Чтобы оправдать то, что оправданию в принципе не подлежит, остается лишь одно решение: переложить вину за катастрофу на подходящего козла отпущения. Но кто как ни Барак Обама больше всех из мировых лидеров заслужил ответственность за ближневосточный хаос собственной слабостью и нерешительностью?
Турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган считает Обаму слабаком. Суннитские монархии Персидского залива в свою очередь практически не скрывают отвращения (и даже исполненного расизма презрения) к президенту США, который сейчас разыгрывает карту иранского «врага». Как утверждает его противник на выборах в 2008 году республиканец Джон Маккейн (он, кстати, всегда готов порассуждать об оружии в Иране и на Украине), Обама «подрывает» американское лидерство (5). Вторит ему и нынешняя звезда Республиканской партии Дональд Трамп. Франсуа Олланд в свою очередь заученно повторяет, что главная причина усиления ИГ — это «черная суббота в конце августа 2014 года» (6), когда отказ американцев от участия помешал Парижу разбомбить режим Башара Асада.
Как бы то ни было, внешнюю политику Обамы нельзя свести лишь к череде колебаний: несмотря на ряд неудач и не доведенных до конца инициатив, она все равно на голову выше курса его британских, саудовских, французских и израильских партнеров. Он не стал пытаться поднять собственный рейтинг на образе «воюющего президента», а стремился следовать курсу на общую дипломатическую сдержанность, за которую сам выступал при вступлении в должность после катастрофической эпохи Буша-младшего. Соглашение 1 июля 2015 года с Кубой и 14 июля с Ираном, относительная осторожность в украинском вопросе, несмотря на личную неприязнь к Владимиру Путину и истерику безнадежно застрявших во временах Рейгана оппозиционеров, — все это говорит об относительно четком политическом курсе. То есть, здесь невооруженным взглядом виден контраст с ливийской авантюрой Саркози в 2011 году, скудоумной агрессивностью Нетаньяху и упертостью Олланда в сирийском вопросе с 2012 года.
Обама разочаровывает лишь тех сомнамбул, которые не могут смириться, что мировая дипломатия забыла о Дональде Рамсфелде, Тони Блэре и Кондолизе Райс (7). Его вполне разумный курс предполагает отказ от авантюризма, коим стала бы (особенно на Ближнем Востоке) очередная силовая смена режима без подходящего решения на будущее. Речь тут идет о так называемой «доктрине Гейтса» (по имени министра обороны США с 2006 по 2011 годы). «Последнее, что нужно Америке, это очередное упражнение в построении нации (8)», — заявил он в Конгрессе по поводу войны в Ливии в тот самый момент, когда Обаму обвиняли в «подспудном лидерстве» (leading from behind). Эта лаконичная фраза стала символическим завершением эры вмешательств.
Все выглядит так, словно после долгих колебаний Белый дом отложил в сторону книжицы неоконсерваторов вроде Нормана Подгореца и Ирвинга Кристола и вновь открыл томик Аристотеля, чтобы напомнить себе о смысле стратегической мысли: «Никто из лакедемонян не решает, какое государственное устройство было бы наилучшим для скифов, ибо здесь ничего от нас не зависит. (...) Принимаем мы решения о том, что зависит от нас и осуществляется в поступках. (...) Решение наше касается не целей, а средств к цели» (9).
Разумеется, Обаму можно во многом обвинить в сирийском вопросе, начиная хотя бы с его слабости по отношению к турецкому правительству, то есть самому циничному манипулятору из всех участников конфликта. К сожалению, Франция — последняя, кто может хоть в чем-то упрекнуть его в этом плане. Виртуозное владение словом не может вечно служить прикрытием для стратегического вакуума, и в этой связи нельзя не признать, что написанная французскими властями «история» сирийской трагедии не выдерживает критического анализа. На протяжение месяцев Париж утверждал, что не собирается бомбить ИГ, потому что это может усилить Дамаск, то есть, по его мнению, главного противника. Поддержав таким образом одну из сторон в гражданской войне, французское правительство дошло до конца в своей логике и выпустило на волю предназначенное для некой умеренной оппозиции оружие, которое, по факту, очень быстро оказалось в арсеналах исламистов (Le Monde, 21 августа 2014 года).
27 сентября 2015 года (к тому моменту ситуация ощутимо обострилась) Франция в конечном итоге решила бомбить ИГ. В Елисейском дворце называют все «стратегической эволюцией»: смелая литота на тот случай, если недалекие наблюдатели по оплошности перепутают ее с полным отсутствием стратегии. Позволив себе «эволюционировать», Франсуа Олланд на встрече с Владимиром Путиным 4 октября «напомнил» гостю, что «Исламское государство — враг, с которым нам нужно сражаться» (10).
Самоуверенность такой формулировки вызывает восхищение. Только вот впечатлить она может разве что тех, у кого отшибло память. С начала сирийского восстания в 2011 году и его постепенного перехода под контроль исламистов все более агрессивного толка известный своим упрямством Владимир Путин последовательно отстаивал две позиции: поддержка Асада и уничтожение ИГ на пару с «Аль-Каидой» (приоритетные угрозы) для последующей реализации политического урегулирования в виде эволюции режима. Какие бы задние мысли не витали в Кремле, никто там на самом деле не думает, что Асад навечно останется у власти. Именно поэтому министр иностранных дел Сергей Лавров встречался в 2015 году с представителями сирийской оппозиции вроде Халида Ходжа и Хайтама Манны. «Второго Каддафи не будет»: пусть даже стратегию Москвы и можно покритиковать, она хотя бы стабильная и прозрачная. Что лишь еще больше оттеняет цинизм Анкары, суетливость Эр-Рияда и постоянные смены курса Парижа, которые резко контрастируют с военными и дипломатическими решениями Франции в Мали в Центральноафриканской Республике в 2013-2014 годах (они, кстати, получили широкую международную поддержку).
Результатом такого морализаторского и неэффективного застоя в международных отношениях стало увеличение числа дипломатических инициатив, которые не опираются на одни лишь западные решения. Причем эти стратегические перемены носят основополагающий характер. Кто сегодня играет ключевую роль на Ближнем Востоке? Определенно не Обама, которого призывают действовать в Восточной Европе и в долине Евфрата, хотя он вовсе не горит желанием этого делать, потому что настоящим приоритетом для него по-прежнему остается «поворот» в сторону Тихоокеанского региона. Понятное дело, не Олланд, который теряется за спиной Берлина в Европе и Вашингтона практически во всем остальном мире, но критикует две эти столицы, чтобы сохранить хотя бы какую-то иллюзию независимости. А что насчет региональных держав? Тель-Авив впал в ступор при виде сближения Вашингтона с Тегераном и очередного палестинского восстания. Эр-Рияд теряет деньги из-за спада цен на нефть и завяз со своим вмешательством в Йемене. Анкара объявила новую войну Рабочей партии Курдистана и надолго подорвала доверие к себе из-за того, что разыгрывала карту ИГ против курдов.
Ход сейчас перешел к России и Ирану, а остающийся пока в стороне от конфликта Китай в будущем, быть может, ухватится за открывшуюся возможность и предложит собственное дипломатическое решение. В 2013 году Москва уже кардинально изменила расклад, предложив всем сторонам конфликта выход путем нейтрализации сирийского химического арсенала. Сейчас Путин вновь начал рокировку (11) на сирийской доске: 28 сентября он представил в ООН план формирования новой антитеррористической коалиции, а затем начал (по просьбе правительства Сирии) вмешательство в виде авиаударов, которые, в соответствии с его видением конфликта, нацелены на позиции не только ИГ, но и Армии завоевания (это поддержанное Саудовской Аравией, Турцией и Катаром объединение включает в себя главным образом салафитов «Ахрар аш-Шам» и «Джабхат ан-Нусра», сирийского представительства «Аль-Каиды»).
Эта российская инициатива смешала карты в напряженной ближневосточной игре. После года операции и 7 000 «ударов» по ИГ нужно признать, что стратегия, которую преследует с 2013 года возглавляемая США коалиция, обернулась полным провалом. Госсекретарь Джон Керри теперь признает возможность переговоров о графике ухода Асада и необходимость сотрудничества с Россией и Ираном (12). В этой связи как никогда уместно звучит такой комментарий: «Хотя уход Асада, поражение ИГ и мирное будущее Сирии являются конечной целью, не стоит пытаться добиться всего сразу» (13).
Как и многие другие, американский эксперт Мэттью Рожански вновь открывает то, что, как мы думали, было установлено еще при Сунь Цзы, в VI веке до нашей эры: лучше сражаться на одном фронте, чем на двух. Примерно к такому же выводу пришел и Генри Киссинджер (14). Общая мантра Эрдогана и Фабиуса о существовании «объективного альянса между Асадом и террористами» (15) потеряла всякий смысл. Во Франции, понятное дело, хотят сохранить лицо во внешней политике с приближением президентских выборов 2017 года. Однако такое упорное отрицание не только контрпродуктивно в стратегическом плане, но и в скором времени потеряет всякий вес в СМИ. Более того, оно может стать политическим самоубийством, если российским и сирийским войскам удастся отбить Пальмиру... Сложно сказать, возможен ли такой впечатляющий шаг на самом деле, однако было бы удивительно, если бы Лавров и Путин о нем не задумались. Как бы то ни было, нынешняя российская стратегия открыто поддержана Ираном и... Ираком (16). Египет не против. Китай наблюдает и не осуждает.
Таким образом, неожиданность, то есть главный фактор любой стратегической инициативы, находится в руках «незападных» игроков на ближневосточном поле. В возникшем там водовороте ослабленная Америка и оппортунистская Россия продолжают отстаивать свои интересы. А они никогда в полной мере не будут интересами Европы, в связи с чем целиком вставать на сторону Вашингтона или Москвы в этом вопросе означало бы интеллектуальную капитуляцию. Нам было бы куда приятнее похвалить французскую дипломатию, чем честно признать тактическое превосходство Путина. Однако берега Сены по-прежнему освещает мертвый свет звезды неоконсерватизма, а Европейский Союз добился отчуждения внешней безопасности Франции (за исключением разве что операций в Африке). И тот факт, что все больше людей теперь сожалеют о такой ситуации, несмотря на все политические разногласия, служит не лучшим и явно недостаточным тому утешением.
(1) Майкл Эксуорти, «Пришло ли время сделать Иран нашим другом, а Саудовскую Аравию — врагом?» The Guardian, Лондон, 28 января 2015 года.
(2) Тереза Дельпеш (1948-2012), специалист по ядерным и стратегическим вопросам, директор по стратегическим вопросам в Комиссариате по атомной энергии.
(3) «Турецкая Партия справедливости и развития становится моделью демократии для всего мусульманского мира» La Croix, Париж, 1 октября 2012 года.
(4) Бернар-Анри Леви «Война по необходимости. Записка писателя в самом центре ливийской весны», Grasset, Париж, 2011.
(5) Сэнди Фитцджеральд, «Маккейн: “В действиях Путина в Сирии виновата слабость Обамы” Newsmax, Уэст Палм Бич (Флорида), 30 сентября 2015 года.
(6) Выражение Бернара-Анри Леви из его статьи в le Point, Париж, 15 октября 2015 года.
(7) Кондолиза Райс и Дональд Рамсфелд были соответственно госсекретарем США и министром обороны в администрации Буша-младшего.
(8) Заявление на выступлении перед комиссией Сената по вооруженным силам, март 2011 года.
(9) Аристотель, “Никомахова этика”
(10) Бенуа Виткин, “ИГ — это враг, с которым нам нужно бороться”, — напоминает Олланд Путину», lemonde.fr, 2 октября 2015 года.
(11) В шахматах рокировка позволяет за один ход вывести короля из-под удара и поставить на центральное место ладью.
(12) Карен Де Янг, «Администрация Обамы принимает экстренные меры на фоне того, как Россия пытается перехватить инициативу в Сирии», The Washington Post, 30 сентября 2015 года.
(13) «Сирия: Обама договаривается с Москвой и терпит Асада», Les Echos, 30 сентября 2015года.
(14) Генри Киссинджер, «Путь с Ближнего Востока рушится», The Wall Street Journal, 17 октября 2015 года.
(15) Пресс-конференция Лорана Фабиуса после конференции в Монтре, 22 января 2014 года.
(16) Элен Саллон, «Российский соблазн Багдада» Le Monde, 17 октября 2015 года.
Оливье Зажеч (Olivier Zajec)
