Два самых влиятельных института общественных отношений – армия и политика – совместно вершат судьбы мира
Политика определяет цели и социальный характер войны, решающим образом воздействует на ее интенсивность и способы ведения, направленность основных усилий, степень мобилизации людских и материальных ресурсов. Вместе с тем война оказывает обратное воздействие на политику, замедляет или, наоборот, ускоряет развитие общественно-политических процессов.
Древние полководцы уделяли большое внимание политическому обеспечению военных кампаний. Македонский привлекал на свою сторону малоазиатские города и этим подготавливал себе базу на территории врага. Интервенцию в глубь Персии он обеспечил союзом с египетскими жрецами, а при походе в Индию использовал распри индийских раджей. Ганнибал понимал, что исход борьбы Карфагена с Римом в значительной мере зависит от того, кто больше привлечет на свою сторону союзников. В Пунических войнах союзники являлись одной из решающих сил. Ганнибалу удалось привлечь на свою сторону не только нумидийских князей и испанские племена, но и галлов, ряд италийских городов и Македонию, с которой он заключил наступательно-оборонительный союз. В Африке на территории Карфагена римлянам удалось создать антикарфагенскую коалицию, перенести туда главный театр военных действий и разбить карфагенскую армию.
Стратегия без цели слепа
С появлением массовых армий значительную роль в военном деле стали играть правительства. Потребности финансирования, пополнения и оснащения армии вынуждали их развивать бюрократический аппарат и все больше вмешиваться в решение военных вопросов. Во Франции времен Наполеона война сделалась делом народным, в результате чего множество солдат желали быть полезными отечеству. Война и политика всегда шли рука об руку: армию нередко использовали в борьбе за власть, к политике прибегали в том случае, когда не хватало военных сил.
“Политика превращает войну в свое орудие и использует его для достижения своих целей”
Как утверждал немецкий военный теоретик Карл фон Клаузевиц, война является лишь частью политических отношений, а отнюдь не чем-то самостоятельным. «Война, – писал этот известный военный теоретик, совершивший своими сочинениями переворот в теории войны, – есть не что иное, как продолжение политических отношений при вмешательстве иных средств. Мы говорим: при вмешательстве иных средств, чтобы вместе с тем подчеркнуть, что эти политические отношения самой войной не прекращаются, не преобразуются в нечто совершенно другое, но по существу продолжаются, какую бы форму ни принимали средства, которыми они пользуются, и что главные линии, по которым развиваются и связываются военные события, начертаны политикой, влияющей на войну вплоть до мира».
Войну следует рассматривать не как отдельное, развивающееся по своим законам явление, а как часть, входящую в единое целое, – политику. Политика превращает войну в свое орудие и использует его для достижения своих целей. Поэтому высшей точкой зрения для руководства войной может быть только точка зрения политика.
«Военное искусство политике не указ, – говорит Клаузевиц. – Ибо политика родит войну, она является мозгом, война же только ее средство, а не наоборот».
«Война и сражение суть две разные вещи, – писал итальянский политик и государственный деятель Франческо Саверио Нитти. – Сражение – факт исключительно военного характера, война же – главным образом политический акт. Война не решается одними военными действиями».
Коль скоро война, по утверждению Клаузевица, является продолжением политики насильственными средствами, то нельзя ни отождествлять войну и политику, ни разрывать их.
Генерал-фельдмаршал Гельмут Карл Бернхард фон Мольтке так трактует слова Клаузевица относительно того, что война – это продолжение политики, но только другими средствами: «Политика, – пишет Мольтке, – к сожалению, неотделима от стратегии; политика пользуется войной для достижения своих целей и имеет решающее влияние на ее начало и конец, причем она оставляет за собой право во всякое время повысить свои требования или довольствоваться меньшим успехом… Полководец никогда не должен руководствоваться одними политическими побуждениями, а на первый план ставить успех на войне».
Мольтке с откровенностью заявляет, что стремление к мирной политике может быть проведено при опоре на армию, всегда готовую к войне. «Если бы недоставало этого огромного махового колеса, – пишет он, – то государственная машина остановилась бы, дипломатические ноты нашего Министерства иностранных дел не имели бы надлежащего веса… Армия – самое важное учреждение в стране, так как только благодаря ей могут существовать все остальные учреждения, всякая свобода, политическая и гражданская, все, что создано культурой, финансы и государства процветают и гибнут вместе с армией».
Зависимость военной стратегии от политики отмечал французский военный деятель и военный теоретик маршал Фердинанд Фош в своем труде «О ведении войны» (1904). По его мнению, политика должна дать стратегии цель, без которой стратегия будет висеть в воздухе, сможет действовать только вслепую. Цель определяет путь, по которому стратегии придется вести операции для сражения, а также степень, до которой ей надо будет развить операции по использованию достигнутого в сражении успеха.
В дни мира помнить о войне
Русский военный теоретик и историк Николай Михневич в своем обширном труде «Стратегия» много внимания уделил вопросам взаимоотношения войны и политики. С его точки зрения, политика, стратегия, тактика всегда работали друг на друга, при этом политика не только указывает цель самой войны, но и определяет меру необходимых усилий, силу сторон, границы театра войны и характер ее ведения. То есть политический мотив войны может служить мерилом ее напряжения, воплощаясь во всевозможные виды, начиная от войны истребительной вплоть до выставления обсервационного корпуса. Политическая цель при этом должна учитывать средства войны.
«Между политикой и ведением войны должна быть полная гармония», – утверждает Михневич. От политики зависит успех на войне, она оказывает решающее влияние и на способы ведения войны. Для установления тесной связи между политикой и стратегией лучшим станет соединение полководца и политика в особе главы государства.
Война как высшая ступень напряжения сил единого боевого действия политики требует всеобъемлющего использования всех государственных сил и средств. Внешняя и внутренняя политика, финансы, земледелие, торговля, добывающая промышленность, индустрия, народное хозяйство – все должно быть объединено в управлении и подчинено ведению войны.
Эту совместную работу следует производить не в последние минуты перед началом боевых действий. Она должна быть подготовлена в долгое мирное время и требует от всех людей, призванных на высокие посты, помимо сознания всей серьезности положения также подчинения своей деятельности интересам войны.
Высокое понимание происходящего и совместная работа с командованием являются законом. Неясность, разница во взглядах и расхождение в суждениях следует исключить.
Необходима и соответствующая подготовка в области внутренней политики. Армия и флот, само собой разумеется, должны оставаться в постоянной боеготовности. Требуют устранения все внутренние конфликты: вступить с полным напряжением сил в решительный бой может только народ, объединенный в стремлении к высшему. Следует своевременно устранить, вырвать с корнем все, что помешает такой борьбе. Внутренние неурядицы, в том числе и противоборство политических партий, только ослабляют силу сопротивления.
Жесткая политика может проводиться только полным сил государством, мощь которого основывается на его внутренней крепости.
Плюс общественное одобрение
В ходе Первой мировой войны влияние политики на стратегию возросло. От политики зависело, какое направление получит война, каково должно быть отношение между правительствами и генеральными штабами и следует ли правительствам целиком предоставить штабам руководство военными операциями. Британский премьер-министр Ллойд Джордж считал, что не военные специалисты, а именно правительства должны принять на себя ответственность за политическое и стратегическое ведение войны (в смысле координации действий на фронтах союзных войск).
Таким образом, внутренняя политика так же, как и внешняя, является неопровержимым фактором, определяющим характер войны.
Проблема разработки и проведения государством военной политики во многом зависит от того, как относятся к войне, представляют ее сущность и содержание, оценивают вероятность, цели и последствия правящая и интеллектуальная элита, общественные слои и группы страны.
В разное время и в разных странах отношение к войне менялось и имело разную степень общественного согласия. Показателем этого являлось общественное мнение, которое зависело от уровня развития и влияния в обществе военного дела, авторитета полководцев и военных теоретиков.
К сожалению, государственная политика России не всегда оказывалась на высоте. Так, в Крымскую войну 1853–1856 годов в результате неправильной оценки международной обстановки императором Николаем I Россия оказалась в дипломатической изоляции.
Победоносная для России Русско-турецкая война 1877–1878 годов завершилась Сан-Стефанским миром. Решения этого мирного договора были пересмотрены на Берлинском конгрессе 1878 года, в результате которого из-за просчета русской дипломатии Россия лишилась многих своих завоеваний.
В Русско-японскую войну 1904–1905 годов Япония изолировала Россию, заручившись моральной и экономической поддержкой США и Великобритании, что в конечном итоге явилось одной из главных причин нашего поражения.
В 1914-м государственная политика втянула неподготовленную страну в войну, обернувшуюся крахом Российской империи.
Дежурный враг – Россия
Отношение западных стран к России всегда отличалось двойными стандартами. Классическим подтверждением этого служит безответственная политика правительств Англии и Франции в конце 30-х годов прошлого века, когда они всеми силами стремились канализировать экспансию гитлеровской Германии против Советского Союза, что в конечном итоге привело к развязыванию Второй мировой войны. При этом задолго до ее начала советская дипломатия предупреждала англичан и французов о тотальной угрозе агрессивного курса гитлеровской Германии не только для Востока, но и для Запада.
Двойная политика западных стран продолжилась и после того, как Советский Союз, подвергшись агрессии со стороны фашистской Германии, стал союзником США и Англии по антигитлеровской коалиции.
Вот, к примеру, цитата из одного документа 1941 года Совета США по внешним связям – организации, которая во многом определяет американскую внешнюю политику: «Эта война дает возможность участия в переделе мира от Богемии до Гималаев и Персидского залива. Необходимо, в частности, реорганизовать пространство Восточной Европы для создания буферной зоны между славянами и тевтонами».
20 августа в Квебеке на заседании лидеров США и Британии с участием начальников штабов были приняты два плана – «Оверлорд», о котором СССР проинформируют в октябре 1943-го в Тегеране и которым предусматривалась высадка союзников во Франции в 1944 году, и сверхсекретный «Рэнкин», разработанный с целью повернуть против России Германию. Согласно этому последнему плану немцы должны были войти в сговор с западными державами, распустить Западный фронт, оказать поддержку при высадке десанта в Нормандии, обеспечив быстрое продвижение союзников через Францию, Германию, их выход на линию, где они удерживают советские войска.
Разрушение Дрездена в ночь с 12 на 13 февраля 1945 года стало актом устрашения и демонстрации мощи американо-английской авиации перед Советским Союзом. Известно также о скрытых переговорах союзников с представителями германского командования в Швейцарии.
Актом устрашения Советского Союза послужили и атомные бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки.
Государственный секретарь США считал, что главное достоинство бомбы кроется не в степени ее воздействия на Японию. Истинная цель ее применения – сделать русских более сговорчивыми в Европе.
Со всей полнотой власти
В последнее время многие военные теоретики изменили взгляд на соотношение войны и политики. По мнению генерала армии Махмута Гареева, формально вот уже почти 200 лет остается общепризнанным положение о том, что война является продолжением политики иными, насильственными средствами. То есть политика – это целое, а война – ее часть, что предопределяет примат политики, ее главенствующее положение по отношению к военной стратегии. «Вместе с тем, – отмечает Гареев, – признавалось и то, что война имеет свои собственные законы, которые политика не вправе игнорировать. Следовательно, должно учитываться и обратное воздействие стратегии на политику. Как показывает исторический опыт, политики в чистом виде не существует, она может быть жизнеспособной только в том случае, если в совокупности учитываются все объективные условия обстановки, в том числе военно-стратегические соображения. Одна из причин того, что случилось в 1941 году, состоит именно в этом. И если критически оглянуться на наше прошлое, вот уже 150 лет политическое руководство страны ставит армию к началу войны в крайне неблагоприятные, невыносимые условия, из которых ей приходится выпутываться. Вспомним хотя бы Крымскую, Русско-японскую, Первую мировую войны, 1941 год, Афганистан и Чечню в 1994–1995-м. И после всего этого нам еще и сегодня пытаются внушить, что политика – это дело избранных и обычные грешные, тем более люди военные, не смеют судить о политике даже в научном плане».
Русский военный историк Антон Керсновский говорил, что при плохой политике плоха и та ее ветвь, что именуется стратегией. А на плохом фундаменте нельзя построить прочное здание.
Эту мысль развивает военный теоретик Александр Свечин: «Ошибочно говорят о вредном влиянии политики на руководство военными действиями. Вред причиняет не влияние политики, а ошибочная политика. Правильная политика может только способствовать успеху военных действий. Политическое руководство не должно ограничиваться открытием военных действий, но должно проходить непрерывной нитью через всю войну, политические требования должны быть учитываемы при решении каждого вопроса. Политическую цель необходимо всегда иметь в виду, однако руководящее значение политики на войне не должно обращаться в деспотический произвол политики, так как политика со своей стороны, разумеется, обязана считаться и применяться к природе действующих на войне военных сил и средств».
В том, что стратегия не должна идти на поводу у политики, уверен и Виктор Новицкий. «Некомпетентность политика, – пишет он в своем труде «Высшая стратегия», – может разразиться национальной катастрофой, бесчисленными жертвами. Стратегический руководитель несет полную ответственность перед нацией по следующим позициям:
- Прежде и больше всего высшая стратегия отвечает за неприятие своевременных мер до войны включительно к устранению опасностей, угрожающих извне государству или препятствующих полному удовлетворению его жизненных интересов.
Весьма значительная ответственность ложится на высшую стратегию также за необоснованное уклонение от войн, за стремление в случае возникновения соперничества в вооружениях его затянуть, по возможности отдалить кризис. Глубоко ошибочным и нерациональным следует признать такого рода стремление превращать острое соперничество народов в предвидении вооруженного столкновения и кризиса в хроническое «соперничество ради соперничества», в котором достигнутое превосходство в силах перестает быть средством, чтобы подчинить соперника своей воле, а становится самостоятельной, самодовлеющей целью.
В отношении подготовки к войне высшая стратегия отвечает за создание для стратегии необходимой военной мощи, наиболее благоприятного исходного положения и вообще возможно более благоприятных условий для разрешения силой оружия поставленной на очередь задачи. Она должна принять все зависящие от нее меры к подготовке военных успехов.
Столь же значительна ответственность высшей стратегии за полноту и целесообразность использования результатов войн для выполнения возложенной на нее задачи.
При исключительной важности этой задачи, значительности средства, данного высшей стратегии для решения ее и тяжести ложащейся на нее ответственности, к лицу, на которое ляжет почетное, но в то же время и исключительно тяжелое и ответственное бремя ведения высшей стратегии государства, должны предъявляться исключительно высокие требования. Поэтому лицо, призванное к сему, должно пользоваться соответственной сообразно предъявленным к нему требованиям полнотой власти в выполнении возложенной на него задачи. Сотрудничество всех государственных установлений и сознательное содействие всего народа должно облегчить ему выполнение возложенной на него задачи».
Что чей инструмент?
На изменение соотношения войны и политики указывает и генерал-майор Александр Владимиров, отмечая, что со времен Клаузевица, а в России с подачи Ленина война всегда трактовалась как продолжение государственной политики иными средствами и подразумевалась только как собственно вооруженная борьба. «Аксиоматичность этой тезы, – пишет Владимиров, – никогда не оспаривалась военной и политической теорией, хотя более глубокое погружение в ее семантику показывает, что эта «аксиома» принижает (упрощает) значение как понятия «политика», так и понятия «война», обедняет их, равно как и обе сферы социального бытия».
Владимиров отмечает, что данная коллизия хорошо понималась нашими исследователями, и приводит в пример работы современного военного ученого Виктора Барынькина, который считает войну собственно вооруженной формой политики. Данной трактовки придерживается и Андрей Кокошин.
Вадим Цымбурский так описывает эволюцию взглядов полководцев на войну: «Взгляды военачальников на отношения между стратегией и политикой, характерные для этого цикла, можно представить следующей шкалой. Клаузевиц превозносит «грандиозную и мощную» политику, которая порождала бы такую же войну. Для Мольтке-старшего политика чаще всего связывает и стесняет стратегию, однако же стратегия «лучше всего работает в руку политики, для целей последней» тем, что «направляет свои стремления лишь на самую высокую цель, которую вообще только можно достигнуть при имеющихся средствах». Стало быть, стратегия в некоторых обстоятельствах лучше политики ощущает подлинные ее интересы. И, наконец, как бы на противоположном от Клаузевица конце шкалы предстает Э. Людендорф с мнением о политике как о продолжении тотальной войны, ее инструменте».
А вот к каким вводам приходит Владимиров: «Если у Клаузевица война есть инструмент (средство) политики, то мы (вслед за Людендорфом) считаем, что политика есть инструмент войны, как и ее главное средство – вооруженная борьба».
«Политика – прежде всего наука и искусство управлять государством, – считает военный историк Анатолий Каменев. – Объектом и предметом политики является военное дело. В основе политики лежит система государственных идей или же воззрений на то, как строить взаимоотношения с другими государствами, отношения между классами внутри страны, что нужно делать для того, чтобы достичь конечной цели. Для армии чрезвычайно важно, какие отправные идеи лежат в основе военной политики».
Каменев называет армию единственным инструментом государства, который служит государству кровью, оплачивает просчеты политики своими жизнями. «Вот почему, – делает вывод историк, – армия в системе политики занимает особое место и не может рассматриваться лишь в качестве служанки политики, а война – лишь следствием (продолжением) политики. Война – не только продолжение политики, война – сама есть политика, но ведущаяся силой оружия».
Василий Микрюков,
доктор педагогических наук, кандидат технических наук, действительный член АВН РФ
Опубликовано в выпуске № 37 (603) за 30 сентября 2015 года
