Теперь, когда Россия дала ясно понять, что в сирийском конфликте она не будет оставаться в стороне, американским стратегам приходится придумывать, чем на это ответить. Ситуация вполне знакомая: на протяжении многих лет США отвечали на каждый отдельный шаг России вместо того, чтобы признать, что в важных концептуальных спорах о смысле суверенитета эти две страны занимают совершенно разные позиции.
Для России суверенитет — это классическое, традиционное понятие, возникшее еще при заключении Вестфальского мира, который в 1648 году ознаменовал конец Тридцатилетней войны. Согласно этому соглашению страны имеют полное право на свои территории, и никто из сторонних игроков не имеет права на них вторгаться. Европейские страны и администрация президента Обамы придерживаются другой — более современной концепции, якобы основанной на гуманистических ценностях: если режим причиняет вред своим гражданам, то вмешательство допустимо. В 2012 году профессор Университета Луисвилля Чарльз Зиглер (Charles Ziegler) в своей статье о российской концепции суверенитета написал:
Европа уходит или уже ушла от традиционной концепции современного государства в сторону постмодернистского понятия ограниченного суверенитета, которое должно следовать гуманистическим побуждениям. Россия, как и Китай, в основном, придерживаются модернистских принципов государственного управления, заложенных еще в Вестфалии — концепции, согласно которой суверенитет представляется едва ли не абсолютным. Европейский космополитизм, в свою очередь, считает такое модернистское представление о суверенитете старомодным или варварским. США находятся где-то посреди между этими двумя крайними точками зрения, причем внутри страны существуют глубокие разногласия между сторонниками модернистской и постмодернистской точек зрения — первой из концепций придерживаются реалисты и изоляционисты, а вторая близка либералам и неоконсерваторам.
На подсознательном уровне европейский — а затем и американский — принцип выглядит более привлекательным. И только для диктаторских режимов — таких, как режим президента Владимира Путина в России, — кажется естественным защищать абсолютный суверенитет: такой подход для них ценен как средство самосохранения, хотя он не обязательно отвечает интересам народа, которым они управляют. Кроме того, «постмодернистское» представление о суверенитете основано на едином мнении международной общественности — более современном, чем соглашение, достигнутое в Вестфалии.
В 2005 году Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, утверждающую так называемую «ответственность по защите», которая позволяет международному сообществу применять любые соответствующие средства для защиты населения страны от режима, проводящего этнические чистки или совершающего военные преступления. Правда, в реальной жизни все гораздо сложнее. Концепция «ответственности по защите» стала предметом ожесточенных споров сразу же поле ее принятия. Многие — в том числе Китай и Россия — считают ее превентивной доктриной. «С нашей точки зрения роль международной общественности должна, прежде всего, состоять в том, чтобы сосредоточить внимание на оказании всесторонней помощи государствам в укреплении их собственных позиций и способностей и на превентивной дипломатии, — заявил в ходе дебатов в 2009 году Михаил Маргелов, представлявший тогда Россию в ООН. — Любое вмешательство международной общественности должно носить исключительный характер».
Концепция «ответственности по защите» была впервые официально использована с тем, чтобы оправдать вооруженное вмешательство в 2011 году, когда против режима Муаммара Каддафи (Muammar Qaddafi) в Ливии была применена сила. Дмитрий Медведев, бывший в то время президентом России, одобрил это, несмотря на возражения Путина, который тогда руководил страной из премьерского кабинета. Путин назвал вмешательство Запада в дела Ливии «крестовым походом» против суверенной страны. За это Медведев сделал ему замечание — единственный действительный акт неповиновения слабого президента за те четыре года, которые он служил в качестве путинской ширмы.
Путин до сих пор считает вторжение в Ливию ошибкой и постоянно упоминает Ливию, когда объясняет свою поддержку режима Башара Асада (Bashar al-Assad) в Сирии. «Если бы Россия не поддерживала Сирию, то ситуация в этой стране была бы еще хуже, чем в Ливии, и поток беженцев был бы еще больше», — заявил он позавчера.
Ситуация в Сирии действительно намного хуже, чем тогда была в Ливии: и доказательством тому служат подъем «Исламского государства» и миллионы вынужденных переселенцев. Путин утверждает, что человеческие жертвы являются результатом западного вмешательства. И хотя легко понять, что выступая с такими заявлениями, он печется лишь о себе самом — из оружия, которое он предоставил Асаду, были убиты тысячи сирийцев — они соответствуют его точке зрения, согласно которой ни одна внешняя политическая сила не должна пытаться менять режим в суверенной стране.
Не исключено, что такие заявления соответствуют даже концепции «ответственности по защите» в последней редакции. Один из «общих принципов помощи», обозначенный в докладе Генерального секретаря ООН Пан Ги Муна (Ban Ki-moon) по этому вопросу в 2014 году, гласит: «Не навреди»:
«Опыт показывает, что плохо продуманная международная помощь может невольно вызвать или обострить раскол в обществе и тем самым способствовать росту числа жестоких преступлений. Международная поддержка или консультирование по техническим вопросам, которые способствуют возникновению дискриминации и неравенства или вынуждает группы людей бороться за источники доходов, наносят особый вред».
Можно было бы возразить и сказать, что Путин, заявляя свою позицию, сам себе противоречит. А как же насчет военных авантюр России в Грузии и на Украине? В официальных выступлениях Путин объясняет, что в обоих случаях вмешательство России было ответом на предпринятое ранее вмешательство Запада, который он обвиняет в том, что тот содействовал незаконной смене режима в этих двух постсоветских странах. Но он не может сказать во всеуслышание (хотя в этом он бы себе не противоречил) о том, что Россия никогда не считала вопрос суверенитета Украины и Грузии решенным.
Вне всякого сомнения, Путин защищает свои прагматические интересы и у границ России на постсоветском пространстве, и на Ближнем Востоке, где на протяжении последних нескольких лет судьба не очень благоволила таким традиционным союзникам России как Каддафи, а теперь Асад. Однако он при этом защищает и свою четкую внешнеполитическую концепцию. США и их союзники со своими собственными прагматическими интересами придерживаются другой концепции — более туманной, поскольку она все еще формируется. Этот конфликт между двумя точками зрения то и дело всплывает на поверхность, и сегодня двумя горячими точками являются Сирия и Украина.
Для разрешения этого идейного конфликта есть только три способа. Первый состоит в том, что Запад может противодействовать России в военном и экономическом плане, в результате чего концепция России утратит свое значение. Например, в Сирии это будет означать такие действия, из-за которых расширять свое присутствие станет для России делом слишком дорогостоящим. Трудно сказать, есть ли политическая воля занимать эту позицию до конца — ведь это могло бы привести и к вооруженным столкновениям с российскими войсками. Этим же способом можно было бы со временем оказывать такое же давление и на Китай, который разделяет взгляды России.
Второй возможный способ — согласовать новые правила участия великих держав в международных делах. Это означало бы разработку — скорее всего, под эгидой ООН — гораздо более ограничительных и конкретных способов урегулирования споров в арбитражном порядке, благодарю чему решения по вопросам международного вмешательства не зависели бы от интересов или вето кого-либо из постоянных членов Совета безопасности. Конечно же, это выглядит идеалистическим, но это именно то объединение суверенитетов, модель которого разработал Европейский союз, поэтому прецеденты уже имеются.
Хотя наиболее вероятный вариант заключается в том, что каждый новый инцидент рассматривается как отдельный случай в соответствии с принципами реальной политики. В какой-то мере так сейчас и решаются вопросы на Украине, где Путину позволяют удерживать Крым, и западные переговорщики требуют от Украины признать особый статус территорий, контролируемых российскими ставленниками. В Сирии это может означать создание ситуативного альянса с Россией против ИГИЛ и заключение закулисной сделки по разделу Сирии или поэтапному отстранению Асада от должности ее легитимного правителя.
Особо выдающимся этот вариант не назовешь, но он предпочтителен в условиях неудач и бесконечной дипломатической и военной эскалации.
Леонид Бершидский
