Почти всю весну меня мучил вопрос: могут ли Соединенные Штаты и Россия начать войну, причем даже ядерную? Впервые я услышал такого рода опасения в конце 2014 года вскоре после тайного вторжения России на территорию восточной Украины, и когда ее вооруженные силы начали осуществлять беспокоящие действия против соседних стран-членов НАТО, защищать которые США обязаны согласно свои договорным обязательствам.
Из бесед с аналитиками и политическими руководителями я понял, что все большее количество людей в США, Западной Европе и в России сегодня снова предупреждают о превращении войны в реальную возможность. Они сравнивают сегодняшнюю Европу с Европой накануне Первой мировой войны. Если война начнется, утверждают эти люди, последние изменения в российском ядерном мышлении вполне могут перевести ее в ядерную плоскость.
На прошлой неделе была опубликована моя длинная статья, в которой я изложил эти угрозы, написал, как они возникли, и что может произойти. Но на один вопрос я так и не смог дать удовлетворительный ответ: насколько все это вероятно?
Среди моих источников я обнаружил превалирующее мнение о том, что мир намного вероятнее войны. Во всех сценариях возникновения войны присутствует несколько накладывающихся друг на друга событий, таких как приграничные провокации и случайные столкновения авиации в воздухе. Но мои собеседники подчеркивали, что хотя война крайне маловероятна, шансы на ее возникновение больше не являются ничтожно малыми, и они достаточно реальны для того, чтобы мир начал воспринимать их всерьез и реагировать соответствующим образом.
«Есть такое ощущение, что война больше не является чем-то невозможным, — сказал мне информированный российский аналитик Федор Лукьянов, рассказывая о растущей обеспокоенности в рядах московской внешнеполитической элиты. — Вопрос, который пару лет назад был абсолютно невозможен — может ли произойти война, настоящая война — сегодня вернулся. Люди задают его».
Оценки Лукьянова были похожи на то, что я услышал, готовя материал для статьи. Ощущения, вопросы, опасения, нависающие на заднем фоне подобно грозовой туче. Но ни он, ни кто-то другой из числа моих собеседников не смогли сказать наверняка и точно, насколько вероятна война. Вероятность ее начала действительно велика, раз люди начинают беспокоиться и думать об этом всерьез, но насколько точно, этого не мог определить никто.
Это не удовлетворило политолога Джея Ульфельдера (Jay Ulfelder), специализирующегося на политических прогнозах и нестабильности, и ведущего великолепный блог. Он организовал социологический опрос с двумя вопросами, проведя его в двух экспертных сообществах политологов в режиме онлайн. Сначала он попросил респондентов оценить шансы на начало войны между США и Россией в предстоящие четыре с половиной года. Второй вопрос звучал так: каковы в случае возникновения конфликта шансы на то, что одна или обе стороны применят ядерное оружие?
Ульфельдер взял первые 100 ответов и подверг их статистическому анализу. Вот совокупный вывод из того, что он выяснил:
Вероятность войны: 11%
Вероятность применения одной или обеими сторонами ядерного оружия в случае начала войны: 18%
Вероятность ядерной войны между США и Россией: 2%
Ульфельдер предупреждает, что его опрос не отличается особой научностью (позднее в своем письме он назвал его допотопным), и что большой веры ему быть не должно. Вместе с тем, он отмечает, что результаты опроса примерно совпадают с выводами гораздо более скрупулезного социологического исследования William & Mary, проведенного в 2014 году, когда двум с лишним тысячам экспертов был задан вопрос о вероятности войны.
Никто из моих собеседников не отважился давать количественные оценки, однако данные проведенных опросов в целом совпадают с теми ощущениями, которые я вынес из разговоров с этими людьми. В итоге получилось, что выводы William & Mary, Ульфельдера и мои собственные примерно одинаковы. Конечно, их нельзя назвать окончательными, ибо невозможно сделать окончательную оценку по такому сложному и многовекторному вопросу как непреднамеренная эскалация, ведущая к большой межгосударственной войне. Но постоянство данных говорит о том, что в этом что-то есть.
Что же означают эти цифры? Много ли это: 11-процентная вероятность войны и двухпроцентная вероятность ядерной войны? С одной стороны, вроде бы мало — один шанс из 50 на возникновение ядерной войны. А с другой, шансы значительно выше, чем по другим вещам, которые мы считаем серьезными угрозами. Скажем, шансов погибнуть в автомобильной аварии у нас вдвое меньше. А если вести речь о ядерной войне между двумя великими ядерными державами, то и два процента это очень и очень много.
Глядя на эти цифры, я вспомнил формулу, с которой уже в первую неделю учебы знакомится каждый студент, изучающий международные отношения: угроза равна намерению, помноженному на возможности. Иными словами, чтобы понять степень угрозы, надо намерение навредить вам умножить на способность навредить вам.
Но в случайной эскалации, способной привести к ядерной войне, нет такого понятия как намерение. Однако двухроцентную вероятность войны вы можете назвать намерением. Цифра невелика, но если помножить ее на потенциал крупной ядерной войны, который исчисляется миллионами погибших, а может и буквально привести к концу света, то она покажется более существенной. А мне она кажется тревожной.
Макс Фишер (Max Fisher)