Военная доктрина осталась декларацией, малопригодной для практического применения
В июле 2014 года в соответствии с указанием президента Российской Федерации Владимира Путина стартовал процесс уточнения национальной Военной доктрины. Необходимость ее переработки, причем радикальной, отмечали многие военные эксперты. В результате после полугодовой работы в нее внесены несущественные и порой весьма сомнительные изменения. Гора родила мышь.
Введенная в 2010 году редакция Военной доктрины Российской Федерации (ВД РФ) не соответствовала требованиям, предъявляемым к документам такого уровня, ни по структуре, ни по содержанию. Поэтому ее пересмотр, инициированный президентом, был воспринят как один из важнейших шагов в направлении воссоздания эффективной системы обеспечения военной безопасности нашей страны.
“Обзор наиболее существенных изменений показывает, что они либо не вполне корректны, либо весьма тривиальны”
В соответствии с указанием главы государства новую редакцию ВД РФ следовало отдать на утверждение к декабрю 2014 года. В назначенные сроки документ был разработан и представлен президенту, который и ввел его в действие 26 декабря. Но как показывает анализ, ни в содержательном, ни в структурном отношении ВД РФ серьезной переработке, к сожалению, не подверглась. Концептуально все осталось прежним. Модификация затронула лишь некоторые аспекты. При этом наряду с действительно актуальными некоторые изменения носили сиюминутный и конъюнктурный характер, порой имея весьма отдаленное отношение к проблемам именно военной безопасности страны.
В числе наиболее важных стоит отметить прежде всего дополнения, касающиеся неядерного сдерживания. Соответствующее понятие введено в первый раздел ВД: «Система неядерного сдерживания – комплекс внешнеполитических, военных и военно-технических мер, направленных на предотвращение агрессии против Российской Федерации неядерными средствами». Правда, называть комплекс мер системой не вполне корректно, поскольку под нею обычно понимается совокупность материальных, информационных и иных элементов, объектов и организаций, но не процессов, каковыми являются меры. Кроме того, под это определение подпадает практически все многообразие внешнеполитической и военной деятельности по предотвращению, парированию и нейтрализации военных угроз. Тогда как принципиально новая возможность создания системы, позволяющей осуществлять стратегическое неядерное сдерживание высокоточным оружием большой дальности, отражения в ВД РФ не нашла. Хотя соответствующие работы у нас ведутся, имеется вся необходимая технологическая база. Между тем в США концепция быстрого глобального удара уже давно закреплена в соответствующих руководящих документах.
Наверное, стоило бы ввести понятие системы стратегического неядерного сдерживания (коль скоро в России взят курс на ее создание), под которой следует понимать совокупность высокоточного оружия большой дальности наземного, морского и воздушного базирования, их носителей, комплекс управления ими и их всестороннего обеспечения.
Приведенное же в ВД РФ определение не несет существенного для документа значения. Это подтверждается тем, что далее по тексту оно ни разу не упоминается. То есть никаких указаний на то, как система стратегического неядерного сдерживания должна развиваться и совершенствоваться, в доктрине нет.
Другим важным изменением является введение в текст документа определения мобилизационной готовности страны. Под этим понимается «способность Вооруженных Сил, других войск и органов, экономики государства, а также федеральных органов государственной власти, органов государственной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления и организаций к выполнению мобилизационных планов». В тексте предыдущей редакции такого понятия не было. Мобилизационная готовность рассматривалась применительно к отдельным элементам военной организации государства – Вооруженным Силам, другим войскам и оборонно-промышленному комплексу, но не к стране в целом. Соответственно раздел «Мобилизационная подготовка экономики, органов государственной власти, органов местного самоуправления и организаций» заменен на «Мобилизационная подготовка и мобилизационная готовность Российской Федерации». Это, конечно, шаг вперед, ведь мобилизационной готовностью должна обладать вся страна, а не только отдельные ее компоненты, пусть и наиболее важные. Однако содержание раздела осталось практически неизменным. В частности, не разъяснено положение о создании «специальных формирований, предназначенных при объявлении мобилизации для передачи в Вооруженные Силы или использования в интересах экономики Российской Федерации». Что это за формирования, каковы их статус и положение в военной организации государства, основы комплектования и функционирования в мирное и военное время? Об этом не говорится. А ведь для того, чтобы они смогли исполнить возлагаемые на них функции, их следует формировать в мирное время. Требование об их создании содержалось и в предыдущей редакции (в незначительно отличающейся формулировке). Однако ни о чем подобном ни в правовом, ни тем более в организационном поле за прошедшие почти пять лет пока никто не слышал. То есть пункт в ВД включили, а выполнять даже не думали.
Возвращение идеологического противостояния
Бесспорно, важным является признание факта нарастания идеологического и межконфессионального противостояния. В новой редакции он обозначен весьма осторожно – как «соперничество ценностных ориентиров и моделей развития». Так как ядром любой идеологической или теологической конструкции остается система ценностей и вытекающая из них модель развития и жизнедеятельности общества, то подобное положение говорит о признании факта нарастающего идеологического противостояния в мире. Ведь развивающийся нынешний конфликт нашей страны с Западом в своей основе имеет достаточно серьезную идеологическую составляющую, которая базируется на несовпадении системы ценностных ориентиров российского и либерального обществ. Признавая «соперничество ценностных ориентиров и моделей развития» как фактор, определяющий нарастание военной напряженности, остаться без четко сформулированной собственной системы ценностей, закрепленной как духовная основа государства, совершенно недопустимо. Это значит быть незащищенными в важнейшей сфере информационного противоборства. Что особенно актуально, и в новой редакции ВД РФ в числе одной из важнейших военных опасностей отмечена «деятельность по информационному воздействию на население, в первую очередь на молодых граждан страны, имеющая целью подрыв исторических, духовных и патриотических традиций в области защиты Отечества». Но тогда становится совершенно неприемлемой статья в российской Конституции, закрепляющая запрет на государственную идеологию, – ее необходимо убрать из Основного закона страны.
Весьма сомнительной новацией новой редакции ВД РФ является включение в число внешних и внутренних военных опасностей деструктивной деятельности иностранных спецслужб и работающих на них некоммерческих организаций в информационной и социально-политической сферах. Можно согласиться с тем, что такая деятельность способна привести на определенном этапе ее развития и при благоприятных для этого условиях к возникновению внутреннего вооруженного противостояния в российском обществе. Однако одними информационными и социально-политическими действиями довести дело до реального вооруженного конфликта невозможно – необходима экономическая составляющая. Почему же тогда в ВД РФ не включили положение о коррупции, других экономических преступлениях, иностранных экономических санкциях, преднамеренном саботаже или некомпетентности отдельных должностных лиц как факторах военной угрозы? Ведь такая деятельность чрезвычайно опасна для страны. Следует признать, что нейтрализация данной угрозы выходит за пределы компетенции именно военной организации, относясь к сфере ответственности систем политической и общественной безопасности. Это же относится и к включенной в число внутренних военных опасностей «деятельности, направленной на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации, дестабилизацию внутриполитической и социальной ситуации в стране, дезорганизацию функционирования органов государственной власти, важных государственных объектов и информационной инфраструктуры Российской Федерации», а также «провоцирование межнациональной и социальной напряженности, экстремизма, разжигание этнической и религиозной ненависти либо вражды».
Вызывает сомнение целесообразность включения в ВД РФ в качестве отдельной задачи «обеспечение национальных интересов Российской Федерации в Арктике». Отечественные Вооруженные Силы и военная организация в целом призваны обеспечивать защиту национальных интересов во всех регионах мира, где они имеют место быть. Выделение Арктики в этом смысле носит конъюнктурный характер и не имеет существенного политического или военно-стратегического смысла.
Очевидно тривиальным и, следовательно, бесполезным для доктрины является положение о том, что «применение Вооруженных Сил, других войск и органов осуществляется решительно, целенаправленно и комплексно на основе заблаговременного и постоянного анализа складывающейся военно-политической и военно-стратегической обстановки».
Таким образом, обзор основных, наиболее существенных изменений показывает, что они либо не вполне корректны, либо весьма тривиальны, либо имеют отдаленное отношение к предмету. Между тем действительно необходимые нововведения не внесены. Остановимся на наиболее проблемных моментах.
Главное не определено
Прежде всего нигде в ВД РФ так и не названы источники военных угроз, без чего нельзя корректно определяться с методами обеспечения военной безопасности. Совершенно необязательно перечислять их, что называется, поименно. Можно дать систему критериев и показателей. В качестве примера косвенной формулировки одного из признаков источника угроз можно привести включение в число военных опасностей пункта «установление в государствах, сопредельных с Российской Федерацией, режимов… политика которых угрожает интересам Российской Федерации».
Выделив в качестве важных особенностей современных вооруженных конфликтов и войн «участие в военных действиях иррегулярных вооруженных формирований и частных военных компаний», а также «использование финансируемых и управляемых извне политических сил, общественных движений», ВД РФ ничего не говорит о том, как российская военная организация будет парировать их деструктивную деятельность. Упоминаний на эту тему нет ни в задачах применения Вооруженных Сил и других войск, ни в приоритетах их развития.
Переняв от предыдущей редакции положение о «формировании территориальных войск для охраны и обороны военных, государственных и специальных объектов, объектов, обеспечивающих жизнедеятельность населения, функционирование транспорта, коммуникаций и связи, объектов энергетики, а также объектов, представляющих повышенную опасность для жизни и здоровья людей», новый текст не раскрывает такие их существенные аспекты, как место в структуре военной организации, подчиненность, управление и обеспечение.
Чрезвычайно серьезным недостатком новой редакции ВД РФ является отсутствие четких требований (хотя бы на качественном уровне) к способности Вооруженных Сил обеспечивать военную безопасность страны. Речь не идет о перечислении задач – с этим все в порядке. Необходимо определить, конфликты какого масштаба и как ВС РФ способны разрешить благоприятным для России образом. Во всех странах мира такие критерии присутствуют. Так, в США в «Стратегии национальной безопасности» есть положение о том, что ВС этой страны должны быть способны одновременно вести две локальные войны и победить в них. До 2010 года в российских доктринальных документах фигурировало положение о том, что наши ВС обязаны силами общего назначения с применением только обычных вооружений составом мирного времени успешно разрешить два одновременно возникших вооруженных конфликта, а при полном мобразвертывании – до двух локальных войн. При этом эскалацию локальной войны в региональную предполагалось пресекать угрозой применения (или прямым применением) ядерного оружия (преимущественно тактического). Фактор ядерного оружия призван был сдерживать потенциальных агрессоров и от непосредственного развязывания против России крупномасштабных войн.
Существовали и четкие количественные показатели масштабов военных конфликтов. Так, помимо целевых и пространственно-временных показателей, отличительной чертой вооруженного конфликта называлось участие в боевых действиях в каждой из сторон по 40–100 тысяч человек. Локальная война по этому показателю предполагала привлечение к боевым действиям группировок от 400–800 тысяч человек до миллиона и более. В региональной войне принимать участие могли уже армии, насчитывающие по несколько миллионов человек (от 3–4 до 6–7 и более).
Такие показатели и требования с учетом четко определенных методов и способа парирования прогнозируемых военных угроз позволяли точно и обоснованно определять требуемые численность и боевой состав ВС РФ, их структуру и систему вооружения. Можно было спорить о том, эффективны или нет избранные методы и способы (часто различные «специалисты» требовали создать принципиально новые способы нейтрализации всех угроз, обвиняя военных профессионалов в рутинерстве). Однако в наличии имелась четкая база обоснования требуемых показателей ВС. После 2010 года эти критерии из ВД РФ исключили. Не появились они и в новой ее редакции. Маловероятно, что подобные критерии существуют в закрытой части ВД РФ, поскольку это плохой объект для засекречивания – потенциальный агрессор должен хорошо понимать, что Вооруженные Силы России строятся по четким критериям и способны гарантированно обеспечить отражение агрессии любого масштаба с нанесением неприемлемого ущерба. Этот аспект даже в СССР не являлся тайной – все хорошо знали, что Советская армия и флот способны без применения ядерного оружия вести крупномасштабную войну и победить в ней. Размытость официально заявленных критериев такого рода или их отсутствие лишь искушает потенциального агрессора «попытать счастья».
Таким образом, поручение президента переработать Военную доктрину выполнено, что называется, спустя рукава. Несущественные изменения, порой конъюнктурного характера, не преобразовали суть, которая нуждалась в радикальном пересмотре. Доктрина осталась малопригодным для практического применения, сугубо декларативным документом. Остается лишь недоумевать – чем занималось такое число ответственных людей на протяжении почти полугода?
Константин Сивков, президент Академии геополитических проблем, доктор военных наук
Опубликовано в выпуске № 4 (570) за 4 февраля 2015 года
