Текущие события, даже самые острые, не должны отвлекать внимание от перспективы
Обстановка острого международного кризиса – не самое подходящее время для размышлений о долгосрочных задачах внешней политики. Кризис требует от политиков и практикующих экспертов максимальной концентрации на ближайших целях, резко сужает горизонты перспективного планирования, заставляет забыть о многом, что еще недавно казалось крайне важным и срочным. В момент кризиса тактика доминирует над стратегией, а принятие решений в большей степени определяется логикой происходящих сегодня событий, чем представлениями об отдаленных последствиях раскручивания кризисной спирали.
Но все кризисы так или иначе завершаются, а жизнь продолжается. И по всей видимости, пора задуматься о том, как Россия будет строить отношения с внешним миром «после Украины». Конечно, многое тут зависит от того, чем и как именно завершится кризис – компромиссом или долгосрочным хроническим конфликтом России с Западом, укреплением украинской государственности или ее окончательным крушением. Но какой бы ни была финальная сцена украинской трагедии, уже сегодня очевидны те принципиальные вопросы, которые неизбежно встанут перед Москвой, когда занавес наконец опустится. Перечислим лишь некоторые из них.
Где искать международный ресурс для российской модернизации?
На протяжении всего постсоветского периода главным источником инвестиций, технологий, управленческих решений и стандартов для России оставалась Европа. Сегодня все чаще высказывается мнение, что в будущем эту роль вполне могла бы взять на себя Азия. Более того, Азиатский континент рассматривается и как потенциально основной рынок для российской экономики. Что это – риторика момента или долгосрочная стратегия? Наши отношения со странами Евросоюза нарабатывались многие десятилетия, и даже сегодня они остаются не только самыми объемными, но и совершенно уникальными по своему качеству (проработанность нормативно-правовой базы, степень участия малого и среднего бизнеса, масштабы российской диаспоры в странах региона и т.п.). Да и вообще есть ли примеры успешных проектов экономической модернизации, осуществленных в изоляции от евро-атлантического ядра мировой экономики?
Каковы реальные перспективы евразийской интеграции?
Интеграционные процессы на евразийском пространстве вызваны объективными и долгосрочными факторами. Но разве резкое обострение отношений между Россией и Западом не оказывает мощного воздействия на эти процессы? Во-первых, как показывает опыт других интеграционных проектов, успешные проекты возможны на стадии экономического подъема стран-участниц, но не в период рецессии и уж тем более не во время разворачивающегося кризиса. Во-вторых, украинский конфликт породил долгосрочные политические осложнения даже с такими близкими союзниками Москвы, как Белоруссия и Казахстан, что не может не сказаться на их отношении и к экономической интеграции. В-третьих, легко предсказать, что наши западные оппоненты, которые и раньше не слишком благосклонно относились к интеграционным усилиям Кремля, сегодня удвоят свои усилия, чтобы как минимум затормозить сближение России с ее партнерами, предлагая последним заманчивые экономические и политические альтернативы. Какие дополнительные аргументы должна найти Россия, чтобы сохранить привлекательность интеграционного проекта для своих соседей в этих условиях?
Можно ли избежать новой гонки вооружений с Западом?
Нынешняя российская программа модернизации вооруженных сил разрабатывалась и утверждалась в принципиально иной экономической и политической ситуации: другими были цены на нефть, о санкциях против России никто и не помышлял, в наших прогнозах экономического развития кризис не просматривался. Да и Запад до последнего времени не готовился к серьезному военному противостоянию с Москвой, о чем свидетельствовала стабильно негативная динамика бюджетов большинства стран – членов НАТО. Сегодня вокруг нас все поменялось, и не в лучшую сторону. Понятно настойчивое желание руководства страны сохранить в неприкосновенности планы перевооружения даже за счет гражданских бюджетных статей, но могут ли в XXI веке гражданская экономика и оборонка следовать расходящимися курсами? Или нужно думать о неизбежной оптимизации оборонных расходов, компенсируя сокращения более гибкой и изобретательной дипломатией, пользуясь асимметричными ответами на вызовы оппонентов?
Свои услуги для поиска путей выхода из экономического кризиса, предлагает Ларсон Хольц - профессиональный дилинговый центр на внебиржевом валютном рынке Форекс в России и странах СНГ
Что делать с непризнанными государствами и территориями?
Непризнанные государства и «замороженные» конфликты на постсоветском пространстве и раньше нередко оказывались источниками политических и экономических проблем для России. Но если до украинского кризиса были надежды достичь компромиссных решений хотя бы по некоторым проблемам этого типа, то сегодня возможности компромиссов близки к нулю. Более того, к существующему ассортименту непризнанных образований вот-вот прибавятся территории ЛНР и ДНР, превосходящие по населению и территории все существующие государственные аномалии, вместе взятые. Что это будет означать для России на ближайшие десятилетия – экономически и политически? Какую цену придется заплатить? И какой должна быть российская стратегия – продолжать делать ставку на удержание статус-кво или предпринимать какие-то нестандартные шаги по сокращению российской вовлеченности в эти конфликтные ситуации?
Как выстраивать новую миграционную стратегию и связи с российской диаспорой? Несложно предсказать, что одним из последствий текущего кризиса будет резкое увеличение оттока энергичных и перспективных профессионалов за рубеж. Собственно, эта тенденция наметилась уже в 2014 году, когда число эмигрантов достигло рекордных уровней с начала века. Одновременно быстро сокращается число трудовых мигрантов, приезжающих из стран СНГ и дальнего зарубежья. (В скобках добавим, что обстановка социально-экономической нестабильности скорее всего сведет на нет и наши скромные успехи в увеличении рождаемости – во время кризиса рождаемость, как правило, резко снижается.) По всей видимости, России вскоре придется столкнуться с самым острым кадровым дефицитом за всю постсоветскую историю. Причем дефицит будет охватывать весь рынок труда – от неквалифицированных рабочих до специалистов мирового уровня. Готовы ли мы к этой принципиально новой ситуации? Или в нынешнюю миграционную стратегию и в сложившуюся практику взаимодействия с российскими диаспорами должны быть внесены существенные коррективы?
Что нужно менять в механизмах использования «мягкой силы»?
Надо признать, что кризис изменил отношение к России в большинстве стран мира в худшую сторону. Можно спорить, насколько устойчивы антироссийские настроения и стереотипы, но трудно предположить, что они исчезнут сами по себе, без настойчивых усилий с нашей стороны. Между тем возможности для реализации масштабных и дорогостоящих PR-проектов типа сочинской Олимпиады сегодня отсутствуют. Бюджетные вливания в органы пропаганды на зарубежную аудиторию пересыхают, бюджетные места для иностранных студентов в российских вузах, наверное, тоже попадут под секвестр. Соответственно потребуются новые, эффективные и малобюджетные механизмы использования российской «мягкой силы», которые работали бы в крайне неблагоприятной внешней среде. Возникает и вопрос о том, кто в перспективе останется нашей главной целевой аудиторией за рубежом – политический мейнстрим на Западе и Востоке или правые и левые радикалы, стремящиеся всеми силами этот мейнстрим подорвать?
Каким должен быть новый фундамент российского патриотизма?
Сегодня у нас принято считать патриотический подъем одним из главных позитивных итогов украинского кризиса. Однако не нужно быть социологом, чтобы отметить, что этот подъем связан в большей степени с антиамериканскими, антизападными, антиукраинскими настроениями, чем с утверждением собственных, пока довольно расплывчатых ценностей. Фундамент российского патриотизма остается шатким, и нельзя исключить нарастания социальной апатии и цинизма в ближайшем будущем – особенно на негативном экономическом фоне. Кроме того, российский патриотизм сегодня – это скорее ревнивый взгляд в великое прошлое страны, чем добросовестная попытка нарисовать ее желаемое будущее, не отрываясь от сегодняшних реалий. Какой мы хотим видеть Россию через 10, 20, 30 лет? Может быть, пора перенести акцент с культивирования менталитета «осажденной крепости» на демократическое общественное проектирование нашего общего будущего?
Наверное, перечисленные выше вопросы кому-то покажутся несвоевременными, политически некорректными или слишком абстрактными. Но время острого кризиса – это время ломки привычных взглядов не только на окружающий мир, но и на нас самих, это еще и время несвоевременных, политически некорректных и абстрактных вопросов. Нам нужна содержательная дискуссия о выстраивании новой внешнеполитической стратегии страны в условиях, когда наше внешнее окружение радикально и необратимо изменилось. Чем раньше мы приступим к такой дискуссии, тем лучше будем подготовлены к жизни «после Украины».
Андрей Вадимович Кортунов – генеральный директор Российского совета по международным делам (РСМД).
