Удачным решением для отечественного ВМФ станет интеграция дальнобойного ракетного оружия и авианосцев ПВО
Вопросы послевоенного военно-морского строительства в Советском Союзе рассмотрены в ряде публикаций, из которых, пожалуй, самой нашумевшей стала изданная в 1996 году книга «ВМФ СССР 1945–1991 гг.». Ее авторы – высокопоставленные офицеры 1 ЦНИИ ВМФ капитаны 1 ранга Владислав Иванович Никольский и Владимир Петрович Кузин.
С одной стороны, безусловно, нужно поблагодарить авторов за их труд – первую фундаментальную работу, посвященную вопросам послевоенного строительства советского Военно-Морского Флота (ВМФ). С другой – очевидна пристрастность и необъективность авторов данной книги, множество не просто ошибок, а непонимания элементарных вопросов тактики и боевых средств флота, и даже «мифологизация» его развития. В какой-то мере данная позиция прослеживается и в цикле материалов, вышедших недавно на страницах «НВО», уже за авторством Александра Владиславовича Никольского.
Однако ряд крупных проблем в развитии отечественного ВМФ требует серьезного анализа, а не подмены его «мифами». Попробуем рассмотреть наиболее важные из них.
В поисках «своего пути»
Первое, на чем стоит остановиться, – так называемый «национальный путь развития ВМФ». Причем здесь необходимо отделить, как говорится, «мух от котлет» – «идеологию» от «учета своих условий».
И если по вопросу осуждения идеологических штампов, влиявших порой на техническую политику, не может быть двух мнений (такого не должно быть), то с необходимостью учета наших условий (оперативно-тактических, физико-географических, технологических, экономических, финансовых и т.д.) действительно есть ряд расхождений среди специалистов. И причина здесь, на мой взгляд, проста – чтобы что-то реально учитывать, надо глубоко разбираться в данном вопросе. Сторонники же «лобового» копирования западного пути зачастую этим себя просто не утруждают.
В частности, авторы упомянутого труда утверждают: «в 80-х годах развитие ПЛРК в СССР пошло уже самостоятельно, без иностранных конкурентов. Считать это развитие оптимальным в сравнении с другими конкурирующими системами вооружения у авторов нет оснований, ибо мировой процесс развития противолодочного оружия пошел другим путем». Однако противолодочные ракетные комплексы (ПЛРК) на тот момент… активно развивались на Западе (в частности, упомянем комплексы «Асрок VLA» и «Милас») и массово серийно выпускались. Причем это ни в коей мере не скрывалось.
Другой пример уже из области подводного кораблестроения. Авторы пишут: «Проект 685… практически аналог лодок проекта 945… При погружении на 1000 м лодка фактически не обнаруживалась никакими средствами, и на указанной глубине обычное оружие против нее применено быть не могло». В реальности проект 685 (ЦКБ «Рубин») не только является совершенно самостоятельным, но и разрабатывался раньше проекта 945 (СКБ «Лазурит»). Никаких проблем с обнаружением атомной подводной лодкой (АПЛ) целей на глубине 1000 м не только нет, условия обнаружения здесь даже лучше – по причине нахождения АПЛ вблизи глубоководного подводного звукового канала и резкого снижения эффективности средств акустической защиты в корпусе, обжатом гидростатическим давлением. На такой глубине АПЛ проекта 685 вполне «доставалась» и торпедами противника – Mk 48 mod. 5 и Mk 50.
Еще один пример, уже из области торпедного и противолодочного вооружения. «По вооружению ПЛО ЭМ УРО «Чарльз Ф. Адамс» несколько превосходил пр. 61 благодаря наличию ПЛУР «Асрок». Однако это превосходство не было значительным, так как дальности стрельбы новых 533-мм отечественных противолодочных торпед и тогдашних ПЛУР были соизмеримы», – читаем в упомянутой книге. Во-первых, получается, что авторы не имели представления о разнице между полными и эффективными дистанциями стрельбы, а во-вторых, ПЛУР «Асрок» не только значительно превосходил отечественные торпеды по эффективной дальности (при этом обеспечивая поражение ПЛ в минимальное время), но и по боекомплекту (штатно в пусковой установке 8 ракет, с учетом системы перезарядки – 24). БПК проекта 61 имел один пятитрубный торпедный аппарат калибра 53 см, причем эффективные дистанции стрельбы нашими 53-см торпедами были аналогичны американским 32-см, боекомплект которых на том же «Ч. Адамсе» насчитывал пару десятков штук.
Не совсем понятно, на каком основании и на анализе каких данных авторы также делали и такой вывод, уже в области противоминной обороны ВМФ и развития минно-тральных кораблей: «МТЩ пр. 12660… сравнивая этот корабль с единственным зарубежным аналогом МТЩ США «Авенджер», по противоминному вооружению наш корабль ему не уступает… на МТЩ пр. 12660 удалось в определенном отношении даже превзойти лучшие иностранные противоминные корабли такого класса». Однако на самом деле, как известно, примерно с начала 1970-х годов между возможностями противоминных кораблей советского ВМФ и современных им зарубежных тральщиков – искателей мин (ТЩИМ) возникла огромная пропасть, обозначившая неспособность отечественных тральщиков эффективно бороться с современной минной угрозой. Касается это и МТЩ проекта 12660, не имевшего автоматизированной системы управления противоминными действиями (АСУ ПМД) и оснащенного малоэффективным СТИУМ «Кетмень».
Есть еще целая масса замечаний к изложенным в книге Никольского и Кузина сведениям и утверждениям, однако подробный разбор данного труда не является главной целью в данном случае. Приведенные же выше примеры имеют целью показать, что в значительной мере данные весьма спорные идеи перешли, как представляется, и к Александру Никольскому. В частности, именно на своего отца, капитана 1 ранга В.И. Никольского, он ссылается как на один из важных источников. Ошибочность же его утверждений, изложенных в цикле опубликованных в «НВО» статей, очевидна для специалистов в затрагиваемых областях военно-морского строительства.
Миф о хрущевской ракетомании
В первую очередь хотелось бы развеять уже устоявшийся миф о «хрущевской ракетомании», которая, как утверждается, нанесла ущерб поступательному развитию отечественного ВМФ. Так, Александр Никольский пишет: «Хрущев страдал ракетоманией, почти ликвидировал стратегическую авиацию, был противником строительства крупных надводных кораблей и, в частности, авианосцев. Именно на почве несогласия с этим и был отправлен в отставку Кузнецов».
При всех «хрущевских перегибах» следует признать, что он вполне разумно, жестко поставил вопрос соответствия «заявок военных» реальным возможностям страны и поиска наилучших вариантов решения задач обороны. «Массовая ракетизация» была не просто безальтернативна, но и обеспечивала мирное развитие страны в последующие годы. Взять на нее ресурсы, кроме как за счет серьезного сокращения других видов ВС СССР, было негде.
При всем уважении к личности Адмирала Флота Советского Союза Николая Герасимовича Кузнецова необходимо заметить, что он плохо воспринимал реальные возможности промышленности и экономики страны, и именно это – после серии совещаний в Крыму в 1955 году – стало реальной причиной его отстранения от должности. Описание последующей роли Адмирала Флота Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова требует отдельной серьезной работы, однако, по мнению автора, в ситуации 1955 года это был наиболее обоснованный выбор высшего военно-политического руководства СССР, полностью себя оправдывавший до конца 1970-х годов.
Далее А.В. Никольский указывает: «…в 1962 году в ВМФ появились… корабли проекта 61, имевшие ЗРК «Волна». …с учетом всех ухищрений «Волна» не могла поразить самолет, летящий ниже 50 м». Во-первых, могла, особенно в опытных руках и с учетом модернизации. Во-вторых, по низколетящим целям корабли проекта 61 могли применять – по двум каналам – отличные для своего времени артустановки АК-726 с РЛС «Турель».
«Появление «Шторма» не изменило ситуацию. Зная это, американские пилоты отрабатывали атаку на высоте 25 м», – отмечает далее автор и, как представляется, вновь не говорит всей правды. Ведь на наших кораблях уже имелись скорострельные артустановки АК-230 и АК-630 – весьма эффективное средство борьбы с низколетящими воздушными целями.
Следует также остановиться и на таком вопросе, как доктрина ВМФ СССР в рассматриваемый период. Александр Никольский в этой связи подчеркивает: «С доктриной ВМФ СССР отец познакомился в 1977 году, прочитав секретную книгу Горшкова «ВМФ СССР» и закрытый вариант журнала «Морской сборник». В них, особенно в книге, была прописана вся морская стратегия СССР: ядерная война с широким применением ПЛАРБ для поражения наземных целей, разгром надводных группировок противника ударом ПКР с ЯБЧ с АПРК совместно с морской ракетоносной авиацией».
Здесь, как представляется, не следует путать декларативную сторону вопроса, которая, как уже отмечалось, была действительно крайне идеализирована и идеологизирована, что, безусловно, мешало делу, и реальную. По факту же тезис о ставке командования ВМФ на «ядерную войну» полностью опровергается мизерным количеством тактических ядерных боеприпасов, находившихся на кораблях, в том числе и развернутых на боевой службе.
Не вызывает критики и утверждение автора о том, что «основным же назначением НК, как и торпедных АПЛ, было постоянное слежение за ПЛАРБ противника и уничтожение их с началом войны». Это была абсолютно нереальная задача. Да, она была прописана, что называется, «идеологически». Но фактически ее решением по большому счету не занимались не только надводные корабли (противолодочные действия советских надводных кораблей в Средиземном и Филиппинском морях – это лишь незначительные эпизоды), но и подводные лодки. О последнем явно говорит отсутствие постоянного патрулирования советскими ПЛ у баз вероятного противника. Отдельные действия ПЛ (в ряде случаев исключительно успешные – как, например, срыв командиром «К-492» капитаном 2 ранга Владимиром Яковлевичем Дудко (впоследствии – контр-адмирал) первого развертывания американской ПЛАРБ «Огайо») и поисковые операции («Усатая Синица», «Апорт», «Атрина» и др.) были лишь отдельными эпизодами действий ВМФ СССР, но так и не стали системой.
«Все остальные задачи – такие, как десантные или противоминные – рассматривались как второстепенные», – утверждает далее А.В. Никольский, что совершенно не соответствует истине. Особенно с учетом планов крупных десантных операций, существовавших на всех флотах, и наличия весьма крупных сил (соединений морской пехоты и десантных кораблей), которые имелись в распоряжении командования ВМФ СССР.
Первыми начинать войну мы не собирались
Еще одно утверждение автора: «Внезапное начало войны рассматривалось как единственно верное» – является не просто «заблуждением», а уже больше напоминает информационный вброс. Впрочем, он легко опровергается массой фактов, например, разработкой тактики слежения (непосредственного и оружием) и упорной отработкой данной тактики, в том числе и в кризисных ситуациях. Силы советского ВМФ, задействованные в этом, сами находились на «прицеле», поэтому, если мы собирались «начать первыми», никакой необходимости так подставляться у командования отечественного ВМФ совершенно не было.
«А само начало войны ожидалось в ближайшее время, – отмечает далее А.В. Никольский. – Это приводило к второстепенности ремонтов и модернизации кораблей. Становилось понятно, почему в советском флоте мало вкладывались в ремонтную базу».
Абсолютно, как представляется автору данного материала, необоснованное и идеологизированое заявление. Все дело в том, что реалии экономики СССР, многие планы которой не выполнялись (да и не могли быть выполнены), и привели в конечном итоге к возникновению в 1980-х годах «перекоса» в соотношении судостроения и судоремонта, который планировалось выправить уже в 1990-х годах с вводом в строй резко увеличенного объема судоремонтных комплексов. Так, только на Тихоокеанском флоте, помимо крупной модернизации имевшихся предприятий, планировалось строительство мощного комплекса в Советской Гавани. Строительство сегодня новых мощностей ДВЗ «Звезда» как раз и ведется на площадях, освоение которых начиналось еще на рубеже 90-х.
«Если мы бьем первые, то американцы уже не успеют воспользоваться своей авиацией. Именно поэтому наши БПК и крейсера бесстрашно в одиночку ходили в океан», – добавляет Александр Никольский и вновь, как представляется, ошибается. Во-первых, советские корабли ходили туда решать политические задачи, и делали они это в основном успешно. Во-вторых, если бы наши корабли слежения успели бы «разрядиться» в отслеживаемые авианосцы, то с имеемым соотношением сил на ТВД их все равно добила бы береговая авиация. Однако своим присутствием, слежением за противником они обеспечивали эффективное сдерживание «противной стороны» от эскалации кризисных ситуаций, то есть являлись достаточно эффективным инструментом воздействия. В том числе и в локальных конфликтах. Толк был бы даже в том случае, если бы наши надводные корабли или атомные подводные лодки наносили удар по авианосцу, уже успевшему поднять свое авиакрыло. В этом случае взлетевшим самолетам стало бы просто некуда возвращаться.
Что касается разговора об аварийности ВМФ, в том числе в сравнении с западными флотами, то его возможно вести только с позиций детального анализа обстоятельств и причин аварий и катастроф, а не идеологических штампов, которые зачастую проскальзывают в обсуждаемых материалах.
Отдельно хотелось бы вступиться за котлотурбинные эсминцы. Так, Александр Никольский утверждает, что «ВМФ желал отказаться от котлотурбинных установок (КТУ) на боевых кораблях, но это шло вразрез с мнением промышленности». Однако причина выбора КТУ на эсминце проекта 956 хорошо известна специалистам – отечественная кораблестроительная программа не обеспечивалась производством газотурбинных установок (ГТУ), которые к тому же были нужны и для ремонта уже имеющихся кораблей, поэтому выбор КТУ был обусловлен не «мнением», а реальными возможностями ОПК.
Еще одно утверждение, на котором следует остановиться, касается уже постройки многоцелевых атомных подводных лодок. «Лодки, которые по скрытности сравнялись бы с американскими, и вот наконец он их получил: вначале проект 949 и проект 945, которые вышли на уровень Los Angeles, а потом и проект 949А, проект 945А и проект 971, которые превзошли Los Angeles и нынче уступают только Seawolf, коих всего три лодки, и сопоставимы с новейшими Virginia», – читаем в статье «Мы наш, мы старый флот построим» (см. «НВО» от 24.10.14). Но это же не соответствует действительности.
Реальная ситуация со снижением шумности наших ПЛ была описана в серии материалов, подготовленных В.Н. Пархоменко. Безусловно, успехи у нас не просто были, а были весьма значительные. Однако имевшееся отставание так и не было преодолено. Положение дел с шумностью ни в коей мере не скрывалось, и приведенные бравурные заявления А.В. Никольского искажают действительность.
Что же касается строительства до начала 90-х годов серии АПЛ проекта 671РТМК, то автор почему-то не вспоминает о серьезных проблемах, возникших с доводкой атомных подводных лодок 3-го поколения, и о том, что новые подлодки 3-го поколения в середине 80-х годов оказались фактически безоружными (так как торпед на них не было). В этих условиях строительство серии, тем более в серьезно модернизированном варианте, субмарин проекта 671РТМК было вполне целесообразным.
И вновь об авианосцах
И, наконец, мы дошли до одной из самых главных и «красочных» проблем отечественного послевоенного военно-морского строительства – вопроса об авианосцах.
«Полуофициальная современная история создания отечественных авианосцев» сформирована во многом работами капитанов 1 ранга В.И. Никольского и В.П. Кузина, начиная еще с первых несекретных публикаций в еще советском «Морском сборнике». В «упрощенном» виде она выглядит так: «мудрая отечественная военно-морская наука» планировала строительство советских «нимицев» с начала 1970-х годов, но Устинов якобы не дал это сделать.
 |
| Авианосцы проекта 1143.5 и 11430 на рейде Североморска |
| Источник: ОАО "Севмаш" |
Однако если начать разбираться в вопросе, то откроется весьма интересная картинка. Оказывается, что к реальной истории эта «лубочная картинка» имеет весьма отдаленное отношение. Вот, к примеру, что об этом говорили специалисты одного из отечественных ЦНИИ, привлекавшиеся к вопросу создания авианосцев для ВМФ СССР: «Как потом стало очевидно, концепции АНК пр. 1160 и 1153 и не могли быть тогда корректно сформированы из-за того, что в качестве основополагающего постулата был принят казавшийся объективным тезис: при строительстве авианосного флота СССР должен повторить сделанное в США, приблизившись к характеристикам американских авианосцев, насколько позволяют технические возможности… Вследствие этого, во-первых, отечественный флот почему-то должен был решать задачу нанесения ударов по надводным целям как бы дважды – один раз палубными штурмовиками, а второй – ракетами «корабль-корабль». Во-вторых, автоматически возникала задача нанесения ударов по тактическим сухопутным целям, то есть, очевидно, задача подавления противодесантной обороны.
Но что самое интересное, противники строительства больших авианосцев ни разу отчетливо не указали на ошибочность концепции больших авианосцев, а оперировали в основном категориями стоимости и неготовности промышленности как к постройке самих кораблей, так и производству сложных их составных частей, например катапульты.
Это было как раз следствием того, что во всех организациях, исследовавших проблему, тогда еще не была разработана технология внешнего проектирования таких сложных систем, как АНК, и не был развит соответствующий модельно-методический аппарат, который помог бы сторонникам «больших АВ» преодолеть синдром «очень большого АВ», а их противникам – выявить ошибочность выдвигавшейся концепции (чем, возможно, подтолкнуть всех к формированию правильной концепции)».
То есть позиция командования была: «хотим «Нимиц», но на вопрос «зачем» и почему «именно такой», флот ответить затруднялся. Таким образом, сутью «авианосного вопроса» для ВМФ было здравое и адекватное обоснование, выработка концепции и тактики их применения. А вот к копированию решений ВМС США мы были неспособны как по экономическим, так и, в первую очередь, по технологическим причинам. Более того, авианосец – это не столько «размеры палубы и количество самолетов». Авианосец, в первую очередь, – это качество управления.
В этой связи приведу слова специалиста, на практике занимавшегося подготовкой, руководством и анализом противоавианосных действий нашего ВМФ на океанском ТВД. В своей статье «Проекция силы в океане невозможна без авианосцев» (см. «НВО» от 16.12.11) контр-адмирал в отставке Юрий Васильевич Кириллов, в частности, указывает: «Наверное, нет понятий, более близких, чем авианосец и проблемы управления. Еще бы, ведь это плавучий аэродром со всем необходимым для эффективного, бесперебойного боевого применения солидной разнородной группировки авиации, к тому же гигантский корабль с многотысячным экипажем, тысячами помещений, многообразием механизмов и систем, призванных работать с точностью часового механизма, пчелиного улья! Представьте себе также проблематику одновременного управления многочисленной корабельной авиацией, действующей сразу по нескольким задачам, на значительном удалении, и корабельного охранения авианосца прикрываемыми им силами в условиях боевых действий высокой или даже средней интенсивности. Представьте пространственный размах боевых действий, если только хватит воображения! …Авианосец – это организация, доведенная до совершенства».
И если такой доведенной до совершенства организации нет, авианосец не только становится бесполезен, являясь «большой мишенью» для противника, но и вреден – отвлекает ресурсы для иных вариантов решения задачи. В отечественной «авианосной проблеме» первичным был вопрос организации, а не «коробки в 80 000 т».
При этом «противная сторона» – ВМС США – имела огромный, в том числе и боевой, опыт применения авианосцев, отработанную систему подготовки корабельного и летного составов, а также органов оперативного управления. Технически это управление реализовывалось в 70–80-х годах прошлого века соответствующими возможностями помехоустойчивых средств связи (при этом мы здесь заметно отставали), управления (наши средства управления, в том числе авиации, тогда значительно уступали западным) и самолетов дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО). Масштабы отставания в последнем случае были просто колоссальны – создать самолет ДРЛО «легкого класса», пригодный по массо-габаритным характеристикам к использованию на авианосцах, мы до начала 1990-х годов так и не смогли (при том что он был крайне нужен не только ВМФ, но и авиации, и ПВО).
Не следует забывать и о негативных для ВМФ СССР оперативных факторах, наиболее критичным из которых являлось наличие четырех раздельных ТВД, быстрый маневр корабельным составом между которыми был исключен. При этом ВМС США имели, условно говоря, «1,5 ТВД» (так как быстрый маневр между Тихим и Атлантическим океанами обеспечивался всеми классами кораблей, включая УДК, кроме авианосцев).
 |
| Тихий океан (13-е июля 2013-го года) F/A-18E Super Hornet приписанный к 122-й ударной истребительной эскадрильи осуществляет посадку на палубу авианосца USS Ronald Reagan (CVN 76). |
| Источник: strategypage.com |
Провести «авиационизацию ВМФ»
Было ли эффективное решение данной проблемы? Да, оно заключалось в создании «дальней ракетной руки» – дальнобойных ПКР для вооружения кораблей, ПЛ и морской ракетоносной авиации (МРА). При этом большая часть ПКР размещалась на авиационных носителях, способных в кратчайшие сроки совершить межтеатровый маневр.
Главной проблемой ВМФ было не «отсутствие авианосца», а необходимость «авиационизации ВМФ» – наделения командования способностью «думать, видеть ситуацию по-самолетному» и обеспечения тесного огневого и информационного взаимодействия кораблей, ПЛ и авиации. Морская авиация в очень многих вопросах «ехала» от флота в «отстегнувшемся вагоне», что фактически является «частным случаем» проблем ВМФ с управлением. Приведу здесь только один пример.
Одним из «столпов противоавианосной тактики» было формирование единого удара с привязкой действий сил к единому времени «Ч» (времени подхода ПКР к цели). При этом реально совместный удар НК, ПЛ и МРА с привязкой к «Ч» был невозможен по фундаментальной причине – ПКР, стоявшие на НК и ПЛ, имели захват цели на траектории, а ПКР МРА – на подвеске самолета (то есть реальное время пуска ПКР МРА определялось помехо-сигнальной обстановкой). Данное обстоятельство не только не отрицало необходимости тесного взаимодействия НК и ПЛ ВМФ с МРА, но и прямо этого требовало. Но на основе иных принципов, чем привязка к «Ч».
Безусловно, МРА и НК и ПЛ имели свои достоинства и недостатки, которые в значительной степени перекрывали друг друга. Таким образом, было необходимо обеспечить взаимодействие между ними – «информационное» и «тактическое». Увы, это осознавалось далеко не всеми «выходцами с кораблей», порой требовавшими от летчиков того, что они заведомо не могли дать.
Следует вспомнить, что расчеты эффективности, проводившиеся в конце 1980-х годов, когда был достаточно отработан соответствующий аппарат моделирования, показывали: разница в эффективности сил ВМФ с авианосцами при решении последними ударных задач на порядок (!) уступала решению ударных задач с использованием вооруженных противокорабельными ракетами самолетов МРА, а также ПЛ и НК. И что же – авианосец был нам вовсе не нужен? Нет, он вполне мог пригодиться ВМФ СССР, но не как ударный, а как авианосец ПВО.
Причем авианосец ПВО в ситуации 1970-х годов был реален как технически, так и организационно (триумвират Горшков – Гречко – Бутома), а самое главное – дал бы опыт тесного взаимодействия с авиацией, позволил бы провести, наконец, «авиационизацию сознания ВМФ». Безусловно, что в случае такого решения уже в конце 1970-х – начале 1980-х годов и МРА, и корабли, и ПЛ обрели бы существенно иной облик и имели бы значительно возросшие возможности.
Только один пример – до самого конца существования СССР отечественные надводные корабли и подводные лодки катастрофически отставали от противника по уровню систем самонаведения (ССН) торпедного оружия (умудрились принять на вооружение в 1989 году торпеду УСЭТ-80К с ССН, «воспроизведенной на отечественной базе», с американской ССН начала 1960-х годов). С другой стороны, ССН авиационных противолодочных ракет (АПР) находились на уровне самых современных требований еще в 1970-х годах. Таким образом, научно-технический задел для создания достойных ССН торпед в СССР был, но… у «летчиков»! С другой стороны, и у «летчиков» были свои «прорехи», в том числе давно и успешно разрешенные на «корабельных комплексах».
«Критической точкой» в послевоенном развитии ВМФ в отношении «авианосной проблемы» стала выработка в начале 70-х годов адекватной концепции авианосца, который с учетом всех условий и ограничений мог быть эффективным только как авианосец ПВО. При этом существовала возможность и обеспечения «ограниченного ДРЛО» за счет использования корабельных РЛС на больших высотах, и РЛС комплекса целеуказания «Успех-У» – на малых. Успешные работы по этому направлению проводились на Тихоокеанском флоте в 1970-е годы и были прекращены после гибели их инициатора в 1981 году.
В итоге в сложившихся условиях ставка командования советского ВМФ на развитие ударной составляющей в виде противокорабельных ракет, которыми должны были вооружаться самолеты МРА, надводные корабли и подводные лодки, оказалась безальтернативной. В ситуации, когда противник заведомо значительно превосходит нас по качеству управления, задача не могла быть решена столкновением близких по численности и характеристикам авиационных группировок, требовавших длительного качественного управления. Эффективное же применение ПКР могло быть осуществлено даже с ограниченными ресурсами средств разведки, управления и целеуказания при обеспечении концентрации их в короткий период времени, предшествующий удару ПКР (и его обеспечивающий). И, безусловно, наличие авианосца ПВО с истребителями значительно упрощало бы эту задачу.
Примечательно, что ВМС США сами эффективно восприняли идею «длинной ракетной руки», удачно соединив КРМБ «Томагавк», размещенные на НК и ПЛ, с авианосной авиацией.
Флот – необходимый, но весьма дорогой инструмент, и главный вывод заключается в том, что его строительство, включая авиационную и авианосную составляющие, требует здравого смысла и адекватного научного обоснования, а не идеализированной наукообразности.
Максим Александрович Климов – капитан 3 ранга запаса, специалист по морскому подводному оружию и противолодочной войне
