Военных специалистов, проводивших системную политику, заменили лоббисты частных интересов
Качественному формированию и эффективному исполнению Госпрограммы вооружения и гособоронзаказа мешает целый ряд проблем. Об их причинах и следствиях размышляет Павел Гончаров, председатель совета директоров ЗАО «Брянский автомобильный завод», полковник запаса, служивший на командных, инженерных, научно-исследовательских и руководящих должностях в Главном автобронетанковом управлении Минобороны России.
– Павел Николаевич, согласно Государственной программе вооружения на период до 2020 года (ГПВ-2020) к исходу планового периода доля современных образцов ВВСТ должна составить не менее 70, а по некоторым видам – 100 процентов. Насколько это реалистично?
– У меня большие сомнения в реализуемости заданных показателей. Без немедленного воссоздания структур, системно отвечающих за реализацию военно-технической политики, это невозможно. Другой вариант – пересмотр подходов к понятию современной техники и искусственное приведение показателей к требуемым значениям. Например, можно записать в «современные» модернизированные образцы или сократить расчетную потребность ВС в некоторых образцах ВВТ.
Проблемы формирования и реализации ГПВ-2020 носят системный характер. И решаться они должны в комплексе. Но в первую очередь с этим следует разобраться в Минобороны. От него зависит направление дальнейших действий и в промышленности.
– Какие именно системные ошибки здесь до сих пор не устранены?
– Их много. В существовавшей ранее системе четко расписывались роли и функции заказчика и исполнителя на всех этапах жизненного цикла ВВТ. Нормативно-правовые документы регламентировали взаимоотношения Минобороны и конкретного предприятия промышленности. Было понятно, какой орган военного управления, какое должностное лицо отвечают за результат на каждом этапе жизненного цикла. В приказе Минобороны четко обозначалось, с кого спросить за итог.
Аналогичные нормативные документы регламентировали взаимоотношения при эксплуатации, производстве и утилизации. Для каждого заказчика существовал свой четкий перечень номенклатуры ВВСТ, и все стадии жизненного цикла определенного изделия отслеживал один конкретный орган военного управления, который формировал внутри себя уникальных «системщиков».
Любой главный конструктор того или иного образца ВВСТ (особенно технически сложного) может назвать имя «направленца» от Минобороны, с которым он работал напрямую и от которого на 40–50 процентов зависел успех рождения нового изделия. От правильной постановки задачи и поэтапного сопровождения ОКР зависит очень многое. Заказчик обязан думать системно.
– Можете пояснить, что понимается под системным мышлением заказчика?
– Могу привести в пример типаж военной автомобильной техники, установленный ГАБТУ, когда остальным заказчикам в качестве шасси под монтаж ВВСТ можно было выбрать строго определенные модели. Даже если их грузоподъемность была несколько избыточной. Только в исключительных случаях разрешалось создавать автомобильную технику «под себя». Введение типажа позволяло значительно сократить финансовые затраты на разработку, производство, эксплуатацию, обслуживание, ремонт и утилизацию всей номенклатуры вооружения и военной техники, монтируемой на автомобильных шасси за счет использования имеющихся унифицированных семейств. Также это давало единство системы технического обеспечения (включая подготовку военных специалистов). Помогало сократить сроки проведения ОКР по созданию ВВТ видов и родов войск за счет использования уже прошедших испытания базовых шасси. Значительно снижало номенклатуру и соответственно объемы запасов автомобильного имущества.
То есть при разработке новой техники конкретный орган военного управления системно взвешивал проблемные вопросы, которые могли возникнуть на всех стадиях жизненного цикла. Заказчик обеспечивал оптимальное соотношение запросов потребителя, возможностей промышленности и экономической состоятельности в части создания, эксплуатации и утилизации.
При этом в Минобороны существовали такие «монстры», как ГАБТУ и ГРАУ, которые диктовали техническую политику в части базовых шасси, определяющей подвижность всей номенклатуры ВВСТ и огневой мощи (систем вооружения). ГАБТУ и ГРАУ имели в непосредственном подчинении все необходимые структуры, способные обеспечить выполнение обязанностей заказчика на каждой стадии жизненного цикла.
– Но приказ, регламентирующий права и обязанности заказчика, распределение номенклатуры ВВСТ, отменен в 2010 году…
– Совершенно верно. Работающий механизм сломали, системный заказчик в лице ГАБТУ и ГРАУ исчез. Бывшие «монстры» стали подчиняться заместителю министра обороны, отвечающему за материально-техническое обеспечение. Полностью сокращены военно-научные комитеты и управления заказов. НИИ, военные училища, учебные части, испытательные полигоны, арсеналы, базы переподчинили другим структурам, не связанным между собой понятной в армии системой субординации.
Получив инструмент, ранее обеспечивавший реализацию какой-то из функций заказчика, в виде НИИ или испытательного полигона, эти структуры, зачастую не отвечая за конечный результат, приступили к бездумному сокращению. Например, в ФБУ 3-го ЦНИИ МО РФ было целое управление, занимавшееся в интересах ГРАУ артиллерийско-техническим обеспечением. После переподчинения и волны сокращений остался, по-моему, отдел. А ГРАУ занялось утилизацией боеприпасов без должного научного обеспечения. Кто сейчас скажет, сколько человеческих жизней стало платой за это?
Уникальная система подготовки военных ученых, ориентированная на развитие науки в интересах заказчиков, по существу уничтожена. И если замену командиру найти можно, то специалиста по оценке защищенности образцов бронетехники или силовых установок, способного организовать и провести испытания, на равных спорить с промышленностью и отстаивать интересы Минобороны, за один-два года не вырастишь.
– Тем не менее новая техника должна проходить испытания.
– На полигон она, конечно, придет, но кто и как будет ее оценивать, проверять заданные требования? В настоящее время количество техники по линии ГАБТУ, которое должно быть испытано к 2017 году, на порядок больше наличия требуемых для этого кадров в НИО МО РФ.
ГАБТУ, создавшее в свое время новую идеологию унифицированных платформ, открывшее комплекс системных НИР и ОКР, фактически отодвинуто от управления и сопровождения процесса создания образцов. Чем тут же воспользовались как недобросовестные предприятия промышленности, так и военачальники, разные департаменты и т. д., то есть те, кто за конечный результат не отвечает, но стремится показать собственную значимость.
– Зато появились новые структуры, например Департамент обеспечения государственного оборонного заказа (ДОГОЗ).
– Он не может по определению выполнять функции заказчика. У него нет структур, способных их в полной мере реализовать, как нет и порядка подчиненности (регламента, определяющего взаимодействие) с органами военного управления. Как может заказчик (пусть в лице ДОГОЗ) успешно завершить ОКР, не проведя испытаний? А как их провести, если ВНК ВС, в составе которого до недавнего времени находились НИИ и испытательные центры, сократило часть структур, как раз необходимых для проведения испытаний? Или не выделяло денежные средства на модернизацию лабораторной базы?
Произошло переподчинение НИО структуре замминистра, отвечающего за материально-техническое обеспечение. 3-й ЦНИИ, 21 и 38-й НИИ – это структуры заказчика, у которых до 2010 года существовали органы, способные заниматься всеми вопросами военно-научного сопровождения стадий жизненного цикла. Сейчас, возможно, возродится структура АРТТО, ТТО и АТО, но умрет система обоснования требований, испытаний и т. д. Этих органов в ведомстве МТО просто нет.
Министерство обороны четыре года существовало без четкого распределения обязанностей между органами военного управления. Формально отдельные функции заказчика выполнялись ВНК ВС, ДОГОЗ, ГРАУ (ГАБТУ), Департаментом вооружения, ДФО, ДЦО и т. д. Эти органы не были друг с другом связаны, не имели четкого и понятного функционала, системы взаимодействия, зачастую просто соперничали друг с другом. В итоге никто из них не отвечает за конечный результат.
– Все действительно настолько плохо?
– Сейчас положение дел улучшилось. Насколько я знаю, приказ о распределении функций в Минобороны в 2014 году утвержден. Вместе с тем в части развития ВВСТ (например выполнения ОКР) проблема сохранилась. Нет соответствия между функциями, определенными ГОСТ РВ 15.203 (Порядок выполнения ОКР) заказчику и закрепленными за определенным органом военного управления. Глобальная ответственность за военно-техническую политику и результат ОКР остается размытой.
В Министерстве обороны сложилась ситуация, которая не позволяет достичь требуемых президентом показателей доли современного вооружения в составе ВС РФ.
– Каковы, на ваш взгляд, основные причины происходящего?
– Созданная система взаимоотношений между промышленностью и Минобороны деструктивна с точки зрения логики создания и развития ВВСТ. Нормативно-правовая база, регламентирующая эти отношения, не соответствует новому облику ВС РФ. Также это связано с отсутствием в Минобороны конкретной структуры, осуществляющей функции государственного заказчика, которая бы несла всю полноту ответственности за конечный результат – реализацию единой военно-технической политики с учетом особенностей всех стадий жизненного цикла. Еще одна причина – раздача конкретных инструментов (НИО, испытательные центры, арсеналы, базы, училища и т. д.) в подчиненность различным ОВУ, усугубляемая их резким ослаблением. И, конечно же, обвальная потеря квалификации кадров. Военные «системщики» фактически исчезли и выращивать их негде. Каждый тянет одеяло на себя, не видя целого.
– Справедливости ради надо отметить, что наши военно-научные и учебные организации любят мыслить категориями фронтов, армий, дивизий, а вот до мелкого подразделения и требований к боевой машине пехоты им снизойти недосуг.
– Да, такое отношение не редкость, к сожалению. Приведу ставший уже хрестоматийным пример. В Минобороны нет представления, каким образом должно действовать в бою мотострелковое подразделение. Существующие уставы и конструкция БМП-2, БМП-3 друг с другом стыкуются плохо. Мотострелковое отделение по уставным документам почти всегда воюет вне машины, в пешем боевом порядке. Командир в соответствии с уставными нормами покидает машину. Возникает вопрос: кто командует БМП, выбирает и определяет приоритетность целей, реагируя на изменения обстановки? Когда уважаемые военачальники пытаются утверждать, что командир отделения на бегу по средствам связи осуществляет целеуказание наводчику БМП (у которого, к слову, великолепная оптика и которому не надо пригибаться под пулями), остается только развести руками в недоумении. Во вновь разрабатываемых образцах БТВТ попытка искоренить эту проблему сделана, но, на мой взгляд, процесс не завершен.
– Каким образом из планов Минобороны исчезают хорошо зарекомендовавшие себя перспективные классы техники?
– Поясню на примере специальных колесных шасси, которые выпускаются ставшим мне теперь родным Брянским автомобильным заводом (БАЗ).
БАЗ производил три семейства специальных плавающих машин для комплексов «Оса», «Точка», «Ока» (типа БАЗ 5937, БАЗ 5921, БАЗ 5944). А также два семейства (ЗИЛ 135 и БАЗ 6950) для монтажа комплексов РСЗО, ВВС ПВО («Ураган», «Луна», «Редут», «Рейс»), седельные тягачи для перевозки ВВСТ и т. д. Отличительная особенность специальных колесных шасси от автомобилей многоцелевого назначения – то, что конструктив этих машин (бронирование, корпусная схема для обеспечение плава, повышенные прочностные характеристики элементов рамы или независимая подвеска) конкретно ориентировался на гарантированное обеспечение доставки и эффективное боевое применение размещенного вооружения и военной техники. Причем доставка и применение должны осуществляться по всей совокупности дорог и местности в максимально короткий срок.
Завод все годы существования ориентировался на продукцию исключительно для Минобороны и произвел за свою историю более 11 000 различных шасси под монтаж ВВСТ. В 2000-м выпуск всей продукции прекратился. Но БАЗ продолжил работу. Традиции предприятия, научная школа – все тогда сконцентрировалось вокруг создания нового семейства СКТ «Вощина-1», принятого на вооружение в середине 2000 годов и имеющего уникальные особенности. Оно на 99,5 процента состоит из отечественных комплектующих. Компоненты из дальнего зарубежья не применяются в принципе.
В настоящее время единственным потребителем шасси является ВВС ПВО и ВКО в комплексах С-400, РЭБ «Гамма-С1», «Небо-М». Кроме того, шасси обеспечивают подвижность в перспективных комплексах «Витязь-ПВО» и «Триумфатор-М».
Сейчас в ВС РФ находится более 3000 образцов ВВСТ различных модификаций, смонтированных на шасси БАЗ, в том числе РК «Точка-У», РСЗО «Ураган», ЗРК «Оса», С-400, средства буксировки тяжелой артиллерии «Гиацинт» и др. Данная техника уникальна по характеристикам и, естественно, нуждается в сопровождении жизненного цикла (снабжение запасными частями и т. д.). Казалось, с появлением семейства «Вощина-1» перспективы у предприятия есть.
– Что же изменилось?
– Отношение Минобороны России к специальным колесным шасси и тягачам (СКШТ).
– Когда это произошло?
– В 2009 году. Тогда же, когда разрушили системную роль ГАБТУ и ГРАУ. Директивными указаниями первого заместителя министра обороны было принято решение об исключении использования в качестве седельных тягачей автомобилей БАЗа.
Несмотря на то, что именно БАЗ владел максимальной компетенцией в создании СКШТ, в том числе с перспективной электрической трансмиссией (БАЗ М6910Э, результат НИР «Полупар-1»), данное направление в виде ОКР передали другому предприятию на безальтернативной основе. Опытно-конструкторская работа, направленная на повышение военно-технического уровня семейства «Вощина-1», закрылась.
Несмотря на наличие в типаже ВАТ до 2020 года техники производства БАЗа, указаниями другого заместителя министра обороны уже в 2013 году предписано при выборе базового шасси под монтаж вооружения руководствоваться принципом: ВВСТ Сухопутных войск (оперативное звено), РВСН, ВВКО, соединения и части материально-технического обеспечения – КамАЗ; Сухопутные войска (тактическое звено), ВМФ и ВВС – автомобили «Урал», что ограничивает использование техники БАЗа.
Протоколами совещаний на различных уровнях, требованиями ТТЗ предписывается принудительное использование продукции определенного производителя.
– К чему, с вашей точки зрения, могут привести подобные требования?
– К снижению боевой эффективности вооружения и военной техники, выраженному в уменьшении количества боеприпасов в боекомплекте, ухудшении характеристик проходимости, к значительному повышению себестоимости конечной продукции (из-за существенных доработок стандартной конструкции колесного шасси в виде усиления рамы, создания дополнительных систем, широчайшего применения импортных комплектующих).
Продолжение долгосрочного сотрудничества Минобороны России и БАЗа в интересах обеспечения обороноспособности страны возможно только при понимании предприятием своих дальнейших перспектив, недопущении со стороны военного ведомства лоббирования интересов отдельных компаний, поддержании предприятия за счет обеспечения ритмичными заказами и проведения ОКР по совершенствованию выпускаемой продукции.
– То есть перспективы развития БАЗа сейчас весьма туманны?
– Политический отказ Минобороны от закупок седельных тягачей для транспортирования ВВСТ, отсутствие ОКР в интересах развития семейства БАЗ и директивные указания органам военного управления о выборе шасси под монтаж ВВСТ РВСН, ВВКО, ВВС и т. д. только из автомобилей семейств КамАЗ и «Урал» делают невозможным дальнейшее поступательное развитие предприятия. Из-за данных действий мы перестали видеть свое будущее как исполнителя ГОЗ.
И здесь опять встает вопрос заказчика. Обратите внимание: все действия против предприятия предприняты различными заместителями министра обороны и органами военного управления. Так кто системно видит проблему? Кто заказчик? К кому обращаться? Кто в комплексе оценит проблематику происходящего с предприятием и с классом СКШ в целом?
Кто провел расчеты и оценил, что будет, если единственное предприятие по выпуску СКШ в России прекратит существование ввиду отсутствия серийных заказов?
Кто в конце концов ответит за последствия снижения боевой эффективности ВВСТ, существенные финансовые затраты на производство отдельных классов техники в случае применения стандартных автомобилей? И кто объяснит искусственную монополизацию рынка военных автомобилей одним производителем и концентрацию производства по существу в одном месте страны? Неужели уроки сгоревшего завода двигателей КамАЗ, недавних военных конфликтов и объявленных санкций прошли даром?
Павел Гончаров
Беседовал Виктор Мураховский, военный эксперт, полковник запаса
Опубликовано в выпуске № 40 (558) за 29 октября 2014 года
