Хочет ли страна знать, чем ее вооружают
К 2017 году до четверти всех расходов федерального бюджета будет проходить по засекреченным статьям. Львиная доля этих денег выделяется на оборонные разработки, а также закупку новых образцов вооружений и военной техники. Насколько оправдано такое «квадратно-гнездовое» засекречивание военных расходов?
По данным, приведенным в совместном докладе РАНХиГС (Российской академии народного хозяйства и госслужбы) и Института экономической политики, в 2006 году по закрытым статьям распределялось 11,8 процента бюджетных расходов, в 2015 году так планируется оформить 21 процент, а в 2017 году — уже 24,6 процента (это 4,2 процента ВВП).
До 70 процентов всех засекреченных расходов приходятся на раздел «Национальная оборона». Это средства, выделяемые на функционирование и переоснащение вооруженных сил, мобилизационную подготовку, ядерно-оружейный комплекс, военно-техническое сотрудничество с зарубежными странами, а также прикладные исследования в интересах обороны. Существенный прирост закрытых статей, говорится в докладе РАНХиГС и Института экономической политики, связан с резким повышением в ближайшее время расходов на выполнение Госпрограммы вооружений на период до 2020 года.
Часто слышишь, что, мол, засекречивание военного бюджета — вещь понятная, а вот прочие статьи... По прочим статьям тоже можно задавать различные неудобные вопросы, но сейчас нас интересует именно военный бюджет как самый очевидный кандидат на засекречивание. Впрочем, насколько очевидный?
О спецслужбах разговор отдельный. Как известно, «втайне содеянное тайно же и судимо будет». Бюджеты спецслужб закрыты по определению. Но вот закрытие военного бюджета, в особенности статей по закупке вооружений и заказам НИОКР, не столь однозначно, как может показаться на первый взгляд.
Сразу оговоримся: речь не идет о том, чтобы раскрывать технические подробности и подробные параметры военных программ (кроме, вероятно, количества закупаемого), а тем более перспективных образцов техники и разрабатывающихся технологий оборонного назначения. Именно этот аргумент обычно приводят сторонники тотального шифрования каждой закорючки в росписи федерального бюджета.
Внятно назвать направления расходования средств и четко указать выделяемые суммы и сроки исполнения программ — совсем другое дело. Страна может и не знать, как именно вы крепите ее оборонный щит на ее деньги, но ей стоит дать возможность поинтересоваться, что конкретно для этого делается и сколько это стоит.
Так, авторы процитированного выше доклада сетуют на то, что из-за закрытия статей даже оценить общий объем расходов на военные НИОКР в России совершенно невозможно. Вместе с тем многие специалисты указывают, что как раз НИОКР являются самой благодатной статьей с точки зрения не совсем целевого, а то и откровенно нецелевого расходования, на жаргоне именуемого распилом. Это уже не говоря об анализе состава финансируемых работ и определении их реальной значимости для обороны страны, что вполне могло бы послужить темой для открытой дискуссии экспертов.
Закрытость всегда создает проблемы с отчетностью по расходованию. Втайне израсходованное тайно же и проверено будет — так получается? Это, согласитесь, удобно для всех: и для промышленности, и для самих военных. Для всех удобно, кроме налогоплательщиков.
Кстати, под налогоплательщиками здесь следует понимать не столько физических лиц, как обычно принято при постановке этого сакраментального вопроса (с последующим нудным спором о доле НДФЛ в доходах бюджета и роли граждан в финансировании госрасходов), сколько крупный бизнес, в том числе и государственный. Изъятое из бизнеса и израсходованное впустую — это чистое сокращение инвестиций, которые и без того в стране не сказать чтобы ключом били.
Но израсходованное впустую втайне — совсем иной коленкор. И инвестициями в оборонку это не представишь никак. Максимум — вкладом общества в рост благосостояния конкретных трудовых коллективов, плотно сидящих на той или иной «вкусной» теме от военных. И хорошо еще, если коллективов, а не одних их руководителей, как это регулярно случалось в 1990-е годы.
Похожим образом жили оборонка и смежные секторы хозяйства СССР в период последнего рывка гонки вооружений во второй половине 1980-х, когда разрешение обналичивать средства предприятий в фонд оплаты труда очень многим поправило личные финансы за счет раздутых бюджетов военных НИОКР. Но и до того задача выбить из военных финансирование на разработку какого-нибудь образца (желательно уже разработанного) и доведение его «до серийной готовности» была чуть ли не первейшей обязанностью сметливого оборонного директора.
Странно то, что любая попытка заикнуться об этой очевидной системной проблеме, унаследованной от позднего СССР, вызывает мгновенную резкую реакцию не только среди многих военных (далеко не всех, к слову) и материально заинтересованных работников соответствующих отраслей. Практика показывает, что широкий пласт рядового населения, никак не вовлеченного в дело укрепления обороноспособности страны, относится к рассекречиванию базовых параметров военных программ как к измене Родине.
Конечно, принципы «начальству виднее» и «до вас все доведут в части, вас касающейся» въелись в поры давно, и многим даже неуютно снять с себя эти доспехи коллективной безответственности. Однако, как ни крути, но принципы представительной демократии, прямо прописанные в Конституции, подразумевают развитый общественный контроль за расходованием средств органами власти всех уровней, федеральные не исключая. В противном случае сам принцип подобной организации власти вырождается в ширму.
И тогда ситуация с одной из самых крупных бюджетных статей продолжит развиваться в тихой коридорной ведомственной логике. «Шифровали решительно все, запятые же — неукоснительно».
Константин Богданов
