Украинский веб-ресурс www.2000.ua опубликовал небезынтересный материал о применении украинским добровольческим батальоном "Донбасс" в ходе "антитеррористической операции" легких беспилотных летательных аппаратов А1-С «Фурия» поставки киевского НПП «Атлон Авиа». Как можно убедиться, фактически под "Фурией" скрывается дешевый коммерческий БЛА RVJet американской компании RangeVideo (производимый в КНР).
Юрий и его Фурия
Война на Донбассе с технической точки зрения стала феноменальным успехом беспилотников – впрочем, это же можно считать и феноменальным провалом. Провалом – потому, что украинская армия оказалась абсолютна не готова к противостоянию, в котором от «игрушечных самолетиков» зависят жизни сотен людей и успех масштабных операций. Успехом – потому что нет сегодня на востоке техники более желанной и востребованной, чем эти самые БПЛА – беспилотные летательные аппараты.
Об особенностях работы дронов на фронте в эксклюзивном интервью «2000» рассказал представитель новейшей воинской специальности – оператор БПЛА Юрий (пока оставим его фамилию без огласки) из спецподразделения «Фурия», работающий преимущественно в интересах одного из добровольческих батальонов.
– Юрий, на какой модели и как давно вы летаете? Какие задачи выполняете – визуальная разведка, корректировка артогня?
– Мы используем конструкцию А1-С «Фурия», созданную НПП «Атлон Авиа». Летаем практически с начала конфликта. Задачи выполняем самые разнообразные – сильнейшая нужда есть во всех возможных видах поддержки.
Сегодня на фронте любой летающий аппарат, абсолютно любой конфигурации чрезвычайно полезен – начиная от настоящих фронтовых штурмовиков, заканчивая «игрушечными» квадрокоптерами и вертолетиками.
– Сегодня БПЛА по ряду организационных причин не могут быть приняты на вооружение частями ВС – даже если волонтеры будут предлагать их пачками. Поэтому дронами в основном пользуются добровольческие подразделения. Но решаете ли вы задачи для Вооруженных сил, чувствует ли армейское командование потребность в беспилотниках?
– Конечно, мы работаем и на ВС – мы же воюем вместе.
Мы работаем практически для всех: начиная от пограничников, заканчивая артиллерией и спецназом. Пограничники, например, сегодня просто разрываются, и очень просят такой помощи.
У нас был даже случай, когда нас на танк променяли! Батальону нужен был танк, а военным – самолетик. На время и поменялись.
И совершенно точно – на всех уровнях, от командиров низшего звена до Генштаба – есть понимание того, что ситуацию с БПЛА надо исправлять. Это я могу уверенно утверждать.
– А армии нет не только «официальных» БПЛА, но даже концепции их применения – тактики, инструкций, боевых уставов, наставлений... Как осуществляется управление вашей работой? Например, для подразделений какого уровня вы работаете?
– Выполняем разные задачи – для подразделений как выше, так и ниже батальонного уровня. При штурме можем работать в интересах роты и даже взвода.
– Сколько вас в экипаже?
– У нас два человека – пилот и механик. Последний, когда у него появляется время, может взять на себя управление видео, стать наблюдателем.
– Встречались ли вы с противодействием средств РЭБ (радиоэлектронной борьбы) противника – попытками электронного перехвата управления, глушения управляющего сигнала, глушения сигнала GPS? Работают ли по вам средства ПВО?
– Для ПВО мы слишком маленькие и холодные, датчики наведения ракет рассчитаны на горячие двигатели – а мы летаем на электричестве.
С глушением GPS не сталкивался, с перехватами управления тоже не встречался ни разу, и ни один профессионал не подтвердил мне реальную возможность такого сценария.
А вот глушение управляющего, видео сигналов происходит регулярно, причем мощность этих усилий со временем заметно нарастает.
– Как удается выходить из ситуации, когда пропадает телеметрия? Автопилот берет на себя управление и проскакивает мертвую зону?
– Да, ведь преимущественно противник применяет не слишком мощные переносные комплексы, поэтому радиус их эффективного действия невелик – скажем, километр. С масштабным накрытием больших территорий я не встречался.
– Какой технический параметр дрона вам хотелось бы увеличить в первую очередь?
– Тут можно долго перечислять! Но прежде всего, хотелось бы увеличить время полета – сейчас мы проводим в воздухе около 1,5 часов. Очень бы хотелось иметь в качестве системы наблюдения тепловизор – он решает многие актуальные вопросы.
– Нужна ли вам такая опция, как посадка аппарата с парашютом? Я слышал, некоторые операторы бьют машины при посадке.
– Для меня лично это уже не проблема – это важно для тех, кто не имеет значительного опыта. Я могу садиться в самых экстремальных условиях – сейчас летаем даже при ветре с порывами до 15 м/с. Наше крыло хорошо держит ветер.
– Немножко смешной и наивный вопрос – приходилось ли сталкиваться в воздухе с беспилотниками противника? Возможна ли гипотетическая ситуация воздушного боя между БПЛА?
– Смешной и наивный ответ – честно говоря, даже хотелось иногда повстречаться. Но пока не доводилось.
– Насколько противная сторона активно применяет беспилотники? Их больше или меньше, чем у Украины?
– У противника их в десятки раз больше! Причем это не столько «бытовые» дроны, как у нас, а профессиональные военные изделия, сертифицированные и поставляемые в российскую армию – «Орланы», Zala и т. д.
– Есть ли на фронте в нужда в дешевых квадрокоптерах? Некоторые волонтеры считают, что лучше собирать деньги на что-то более существенное. Ведь такие машины слишком недолго могут находиться в воздухе, и годятся лишь для разведки переднего края.
– Личное мнение – да, нужны. Но необходимы модификации, которые бы позволили увеличить дальность полета, получить устойчивый видеосигнал, использовать те же тепловизоры... Последнее, пожалуй, было бы самым эффективным шагом – во-первых, именно ночью производится большинство обстрелов, а во-вторых, ночью и коптер не видно (хотя и слышно) – что позволило бы значительно уменьшить потери летательных аппаратов от вражеского огня даже при работе с небольшой высоты.
– На востоке среди операторов БПЛА бытует занятная байка о том, как в Афганистане советские разведывательные беспилотники превращали в ударные, крепя к ним в качестве боеприпаса гранату с выдернутой чекой, помещенную в граненый стакан. К вам часто приходят из передовых частей с просьбой повторить этот трюк?
– Да, конечно, постоянно! Но почему байка? В Афгане это были реальные вещи. На Донбассе правда, такое не используется. И если кто-то расскажет, я не поверю.
– Юра, вы принимаете участие в боевых действиях в роли, отличной от оператора БПЛА? Или вас берегут, не дают в руки автомат?
– Нет, я только летаю. Во-первых, на другое просто времени нет – на день приходится от двух до шести вылетов. Во-вторых, мы находимся достаточно далеко от переднего края – километрах в 10-15. Оптимальная глубина, на которую работаем – 25 км.
– Был ли у вас до этого опыт в микро-авиации – моделировании, пилотировании моделей?
– Никакого. Но я почувствовал уверенность буквально с первой недели, даже с первого полета. Когда за вами гонится медведь, вы сможете влезть на дерево, которое в обычное время вам кажется неприступным.
– Какие качества важны для оператора БПЛА?
– Нужна предрасположенность к ориентации в пространстве. А еще все это очень похоже на компьютерную игру – думаю, хорошие геймеры могут стать и хорошими операторами дронов.
– Не появилась ли у вас в результате тяга к большой авиации?
– Да у меня всегда была тяга к большой авиации! И, честно говоря, страсть эта только разжигается. Это такой же наркотик, как, скажем, лыжи!