Готовится очередной вариант российской военной доктрины. Четвертый по счету. Что было в предыдущих и чего ожидать от очередного?
На совещании 10 сентября президент Путин сделал несколько важных заявлений. Во-первых, он сказал о необходимости "в ближайшие годы обеспечить в России прорывное развитие всех компонентов высокоточного оружия, создать унифицированные образцы вооружения и техники средств общего назначения, а для Военно-морского флота — корабли новых проектов — универсальные по вооружению, системам управления и связи". Во-вторых, президент решил лично возглавить Военно-промышленную комиссию, тем самым повысив ее статус. В-третьих, президент распорядился подготовить до декабря текущего года новый вариант военной доктрины РФ. Ее положения должны лечь в основу новой Государственной программы вооружений (ГПВ) до 2025 года.
Решение главы государства лично возглавить разработку новой программы вооружений и контроль за ее реализацией выглядит достаточно необычно. Прежде считалось: не "царское" это дело руководить оборонкой. Да и потребность в новой военной доктрине нуждается в обосновании. Ведь действующая принималась не так давно — в 2010 году.
Новейшая история доктрин
Первый вариант военной доктрины РФ, принятый в ноябре 1993 года, был опубликован под заголовком "Основные положения военной доктрины Российской Федерации". Важнейшее нововведение этого документа состояло в том, что Россия отказалась, хотя и с оговорками, от принципа неприменения первой ядерного оружия (no first use), которого, по крайней мере на политико-декларативном уровне, СССР придерживался многие годы.
Следующим важным документом, определившим подходы России к разработке внешней и военной политики, стало Послание по национальной безопасности президента Российской Федерации Федеральному Собранию от 13 июня 1996 года. В нем впервые определялась последовательность разработки и принятия основных государственных документов, на которых должна базироваться политика национальной безопасности страны и военное строительство: "На основе политики национальной безопасности и во взаимосвязи с ней разрабатываются военная доктрина, концепция внешней политики, концепция военного строительства, стратегия экономической, информационной, экологической и других видов безопасности".
Принятие целостного пакета документов в области национальной безопасности началось в России в 2000 году: в январе президент подписал новую редакцию Концепции национальной безопасности, в апреле — новую военную доктрину, в июне — новую Концепцию внешней политики, в сентябре — доктрину информационной безопасности...
Самым занятным в этом пакете были модуляции на ядерную тему по сравнению с прежними формулировками. В 1990-е годы мы только усилили ставку на ядерное оружие, видя в нем панацею от всех проблем, с которыми столкнулась Россия в области обычных вооружений. В 2000-м прозвучал новый подход: как декларировала Концепция национальной безопасности, "Российская Федерация должна обладать ядерными силами, способными гарантированно обеспечить нанесение заданного ущерба любому государству-агрессору или коалиции государств в любых условиях обстановки". Такая декларация провозглашала готовность воевать со всем миром, а в заявлении о нанесении заданного ущерба эксперты легко распознали слегка переформулированный критерий бывшего министра обороны США Роберта Макнамары о нанесении "неприемлемого ущерба". Кроме того, в Концепции национальной безопасности 2000 года прямо говорилось о возможности применения ядерного оружия, "если все другие методы разрешения кризисной ситуации исчерпаны или оказались неэффективными".
Естественно, что после утверждения такой политической основы военная доктрина, принятая в апреле того же, 2000 года, высказалась о российской ядерной стратегии еще более откровенно и прямолинейно. В ней, в частности, было заявлено: "Российская Федерация оставляет за собой право на применение ядерного оружия в ответ на использование против нее и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового уничтожения, а также в ответ на крупномасштабную агрессию с применением обычного оружия в критических для национальной безопасности ситуациях". Вот так просто и незатейливо: если надо, применим, применим первыми в ответ на ядерную атаку, а может, и в ответ на обычную.
Следующая порция фундаментальных документов принималась в 2008-2013 годах, причем их последовательность, вроде бы четко установленная прежде, была нарушена: первой (летом 2008-го) появилась Концепция внешней политики, год спустя была принята Стратегия национальной безопасности и, наконец, в феврале 2010-го — новая военная доктрина. Трудно сказать, почему Концепция внешней политики появилась на год раньше, чем Стратегия национальной безопасности, на которую она должна опираться. Возможно, это лишь отражает тот факт, что аппарат МИДа более профессионален и креативен, чем аппарат Совбеза.
Отметим некоторые важные положения Концепции внешней политики-2008, радикально отличающие ее от других документов. "На современном этапе традиционные громоздкие военно-политические союзы уже не могут обеспечить противодействия всему спектру современных вызовов и угроз, являющихся трансграничными по своему характеру. На смену блоковым подходам к решению международных проблем приходит сетевая дипломатия, опирающаяся на гибкие формы участия в многосторонних структурах в целях коллективного поиска решения общих задач". Из этой декларации вытекает много следствий. В частности, она означает, что Россия поддерживает идею "гибких коалиций к случаю" (flexible ad hoc coalition), первая из которых сложилась и продолжает действовать в Афганистане.
Концепция внешней политики-2008, кроме того. сформулировала новые угрозы и вызовы безопасности. Это "международный терроризм, наркотрафик, организованная преступность, опасность распространения оружия массового уничтожения и средств его доставки, региональные конфликты, демографические проблемы, глобальная бедность, в том числе энергетическая, а также нелегальная миграция, изменения климата". Простое перечисление этих угроз неизбежно приводит к выводу: в борьбе с ними Запад, в самом широком понимании этого слова, объективно является нашим важнейшим союзником или уж, по крайней мере, стратегическим партнером. И ни одна из названных сторон не может себе позволить "роскошь" конфронтации друг с другом. Слишком ограничены ресурсы и время, необходимые для ответа на реальные угрозы. Этот вывод подкрепляется жестокой и обнадеживающей констатацией: "Россия не даст вовлечь себя в затратную конфронтацию, в том числе в новую гонку вооружений, разрушительную для экономики и пагубную для внутреннего развития страны".
Главной целью политики России на европейском направлении тогда, в 2008-м, было объявлено "создание по-настоящему открытой демократической системы коллективной безопасности и сотрудничества, обеспечивающей единство Евро-Атлантического региона — от Ванкувера до Владивостока, не допуская его новой фрагментации и воспроизводства прежних блоковых подходов, инерция которых сохраняется в нынешней европейской архитектуре, сложившейся в эпоху холодной войны. О США говорилось, что российско-американские отношения необходимо перевести в "состояние стратегического партнерства, перешагнуть барьеры стратегических принципов прошлого и сосредоточиться на реальных угрозах, а там, где между Россией и США сохраняются разногласия, работать над их урегулированием в духе взаимопонимания".
Прошло шесть лет. И теперь, в нынешней политической ситуации, трудно поверить, что совсем недавно именно так формулировались цели российской внешней политики.
Впрочем, если внимательно вчитаться в Стратегию национальной безопасности РФ до 2020 года, принятую в 2009-м, некоторые симптомы можно обнаружить. В частности, во втором разделе документа, где говорится о тенденциях мирового развития, мы находим такой тезис: "Внимание международной политики на долгосрочную перспективу будет сосредоточено на обладании источниками энергоресурсов, в том числе на Ближнем Востоке, на шельфе Баренцева моря и в других районах Арктики, в бассейне Каспийского моря и в Центральной Азии". К довольно странному, с языковой точки зрения, пассажу относительно "внимания, сосредоточенного на обладании" несколькими строками ниже дается пояснение: "В условиях конкурентной борьбы за ресурсы не исключены решения возникающих проблем с применением военной силы".
Можно долго говорить о том, что война, оккупация или аннексия территорий как средство обеспечения доступа к источникам сырья, есть самый экономически затратный, политически дестабилизирующий и интеллектуально убогий способ достижения цели. Но в нашей стратегии этого не написано — написано другое.
Еще в разделе "Национальная оборона" в качестве важнейшей угрозы военной безопасности России называется политика ряда ведущих зарубежных стран, "направленная на достижение преобладающего превосходства в военной сфере путем развития высокоточных, информационных и других высокотехнологичных средств ведения вооруженной борьбы". Очевидно, что такими средствами обладают почти исключительно США, и, следовательно, мы продолжаем видеть в американском военном потенциале угрозу своей безопасности. На фоне формулировок в принятой годом раньше Концепции внешней политики это звучало несколько странно. Еще более странным выглядело то, что в самой Стратегии (несколькими абзацами выше) говорилось о стремлении России выстраивать "полноценное стратегическое партнерство с США на основе совпадающих интересов": помимо разоружения и контроля над вооружениями назвались еще "нераспространение оружия массового уничтожения, наращивание антитеррористического сотрудничества, урегулирование региональных конфликтов".
Эти странности, впрочем, никак не разъяснялись. Зато возникли более существенные. Накануне появления новой военной доктрины секретарь Совбеза Н. Патрушев дал несколько интервью, в которых утверждал, что основные нововведения будут касаться вопросов применения ядерного оружия. По его словам, новая доктрина должна была разрешить превентивные, упреждающие ядерные удары не только в крупномасштабной войне, но и в региональных и локальных конфликтах. А тогдашний главком РВСН генерал А. Швайченко заявлял, что "в ядерной войне обновленные РВСН будут эффективно участвовать в поражении объектов военного и экономического потенциалов противника нанесением первого массированного и последующих групповых и одиночных ракетно-ядерных ударов". Чтобы разрядить возникшую после таких заявлений напряженность, в экспертных кругах потребовалось вмешательство тогдашнего начальника Генштаба Н. Макарова, который подчеркнул, что "новая военная доктрина РФ будет предусматривать возможность применения Россией ядерного оружия только после того, как оно было применено другой стороной".
Президент Медведев утвердил новую военную доктрину своим указом 5 февраля 2010 года. О ядерном оружии в ней говорится совсем не то, что обещал в своих интервью секретарь Совбеза. Вообще об использовании ядерного оружия в документе 2010 года говорится значительно короче и осторожнее, чем даже в ее предыдущем варианте (2000 год). "Российская Федерация оставляет за собой право применить ядерное оружие в ответ на применение против нее и (или) ее союзников ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства".
Именно так: только в ответных действиях в случае ядерной агрессии или в случае угрозы существованию государства. Правда, одновременно с новой военной доктриной президент, как выяснилось позже, подписал еще и секретный документ "Основы государственной политики в области ядерного сдерживания до 2020 года". Возможно, в нем содержатся какие-то положения, любезные сердцу сторонников превентивных ядерных ударов и продолжительной ядерной войны.
Итак, к настоящему моменту у России есть Стратегия национальной безопасности до 2020 года, (принята в 2009 году), военная доктрина (принята в 2010 году) и некий секретный документ по основам государственной политики в области ядерного сдерживания до 2020 года. Теперь (к декабрю) президент затребовал доктрину обновить.
Новая версия. Что ждать?
Все ныне действующие документы в области безопасности, внешней и военной политики России принимались в совершенно иной политической обстановке, которая радикально отличалась от современной. Как отразятся эти изменения в новой доктрине? Пока можно высказать только некоторые предположения.
Учитывая возросший уровень напряженности в отношениях России и Запада, в новой военной доктрине можно ожидать появления более жестких формулировок относительно ядерной стратегии России (наподобие тех, о которых некогда говорил секретарь Совбеза Патрушев). Сегодня все многообразие проблем безопасности, стоящих перед Россией, весь внешнеполитический горизонт искусственно стянут в одну точку — к проблеме отношений Россия — Украина. Причем все произошедшее для подавляющего большинства россиян укладывается в незатейливую схему: США организовали Майдан, совершили "оранжевую революцию" и делают все для того, чтобы вытеснить Россию из Причерноморья и превратить Севастополь в американскую военную базу. В этих условиях существует большой соблазн сделать новую военную доктрину РФ одномерным, "НАТО-центричным" документом, а это было бы совершенно неправильно.
НАТО остается крупнейшим союзом коллективной обороны, но для России сегодня альянс является не единственной и, что важнее, далеко не самой главной угрозой военной безопасности. Да и само НАТО, и США до последних событий на Украине военного противника в России не видели, что можно доказать фактами.
На пике холодной войны, например, в Европе постоянно базировались свыше 10 тысяч американских танков. К началу 1990-х их оставалось не более 6 тысяч. А в начале 2013 года все американские танки были возвращены из Европы назад в США. Не менее важно, что к началу 2013 года из Европы были возвращены все штурмовики А-10, самолеты, специально предназначенные для поиска и уничтожения танков противника. А что касается решения саммита НАТО в Уэльсе относительно развертывания военных баз в пяти странах Восточной Европы, то оно направлено не на изменение баланса сил, а на успокоение реакции, возникшей у новых членов альянса на действия России в Крыму и на востоке Украины. Речь идет о размещении 3 тысяч человек, по 600 на базу. Иначе, как символический, это шаг трактовать не стоит.
В то же время из новой военной доктрины, которую еще предстоит разработать, хотелось бы узнать об отношении России к новой и куда более серьезной угрозе, исходящей от террористической организации "Исламское государство". Тем более что это угроза трансграничная и общая для Европы, США, России и ряда стран Ближнего Востока. Руководители этой организации уже объявили о своих планах по созданию исламского халифата "от Севильи до Бухары", твердо пообещали начать священную войну в Чечне и Закавказье.
От новой военной доктрины ожидают ответов и на многие другие вопросы. Ну, например: на какую современную угрозу безопасности страны мы отвечаем развертыванием группировки войск в Арктике и созданием военной базы на Новосибирских островах? Будут ли в документе фигурировать опасности только внешние или же еще и внутренние? О них вот как раз недавно предупреждал один из авторов действующей военной доктрины бывший начальник Генштаба Вооруженных сил РФ Ю. Балуевский: "Попытки взорвать государство путем непрямых действий были и остаются весьма опасными..."
От способности адекватно оценивать политическую обстановку и последствия принимаемых решений всегда многое зависело. Сегодня, похоже, зависит не просто "многое", а все.
Александр Коновалов
